К вопросу о деструктивной мифологии угнетения национальной идентичности и суверенности белорусского народа в составе Российской Империи
Миф об угнетении белорусской народности в составе Российской Империи – её духа, языка и культуры, права на развитие, на суверенное участие в государственном управлении, материального благополучия – является одним из мощных орудий врагов Белой Руси и белорусско-российского единства, прежде всего, западно-глобалистских элит и их разнообразных агентов. Вместе с тем, он по-прежнему обладает действенной силой в Белоруссии, будучи внедрённым в интеллигентскую среду (прежде всего, науку и образование) ещё в советскую эпоху – в рамках общереволюционной (идущей от масонов-декабристов и лондонских релокантов Герцена и Бакунина) концепции очернения дореволюционной христианской России, но также дополнительно и сугубо – со стороны ортодоксальных марксистов, убеждённых антихристианских русофобов, для которых само существование исторической 1000-летней православной Руси является предметом ненависти. Миф этот с удовольствием изначально разделяли и с удовольствием подхватили в конце Перестройки либерал-западники и националисты-русофобы, усилиями которых этот миф продолжает активно культивироваться в глубинном белорусском народе.
Собственно, яростным русофобом и злостным клеветником на Россию был сам Карл Маркс. Раздробление Великой России, борьба с «великоросским шовинизмом» (ядро которой – клевета на русский «народ-угнетатель») и принудительная идеологическая разобщающая дерусизация (под видом «коренизации») лежала в основании ленинской национальной политики. Возврат к ленинской национальной политике (и в целом космополитизму) был на знамёнах Хрущёва, Андропова и Горбачёва с их командами (будущих релокантов на Запад и фанатиков глобалистического капитализма во главе с членами их собственных семей) – гробовщиков Советского Союза, который «навеки» «сплотила Великая Русь». Дадим слово самому вождю Перестройки, сказанному на Пленуме ЦК, похоронившем СССР: «Стоит, товарищи, вспомнить, что в царской России не было Украины, Белоруссии, Грузии, а были губернии Российской империи. Их народы не рассматривались как целостные нации, в них видели только подданных “его императорского величества”. То же относится к другим народам Закавказья, народам Прибалтики, Молдавии… Партия будет последовательно проводить в жизнь ленинскую национальную политику, включая такой ее основополагающий принцип, как право наций на самоопределение». Как обычно, под «правом» подразумевалось принуждение, основанное на внедрение в массы русофобской мифологии и явившее себя в полной мере в Вискулях – в глуши Беловежской пущи, из которой «освободители», поправшие волю народа, готовились в любой момент драпать от «освобождённых» наций на Запад.
Слава Богу, после перипетий 2020-го года положительная и даже спасительная роль Российской Империи для белорусского народа была осознана и провозглашена на самом высоком уровне. На первом праздновании установленного государственного праздника Дня народного единства в 2022 году Александр Лукашенко заявил: «Мы будем помнить (без этого нельзя) и напоминать всем о том, что в союзе с восточнославянскими соседями белорусские земли развивались. И Киевская Русь, и Российская империя, и СССР. А в объятиях Запада, не единожды мы находились там, в этих объятиях мы погибали, мы загнивали как нация. Нас грабили, уничтожали как этнос и в эпоху Речи Посполитой, и в период 20-летнего польского порядка на наших западных землях. Землях, которые и сегодня польские элиты называют своими “восточными крэсами”».
А чуть ранее в День знаний на открытом уроке «Историческая память – дорога в будущее» главой государства была развёрнута долгожданная доктрина правды: «Наши предки были частью триединого государствообразующего народа империи: великорусы, белорусы и малорусы. Другими словами, русские, белорусы и украинцы. В Речи Посполитой, если бы не ее разделы, нас ждал национальный крах… Российская империя тоже была нашей страной. Мы знали, что живем на своей земле, и в 1812 году сражались за неё против войск объединенной Наполеоном Европы… Сразу хочу оговориться, в Российской империи не все было “в шоколаде” для белорусов. Было очень много недостатков, было очень много тяжелых периодов. А Европа тогда традиционно несла свои ценности: мифическую свободу, равенство и братство. Опять мечом и хитростью, играя на грезах ополяченной шляхты о восстановлении польского государства (они всегда мечтали об этом). Но наши предки воевали не за Речь Посполитую, а за своё Отечество вместе с русской армией. И эта война для нас и для русских – отечественная, что бы там ни говорили либеральные прозападные историки».
Вместе с тем на пути утверждения данной правды в историческом самосознании белорусов (особенно в сфере науки и образования) ещё очень далеко, чему существует множество разнообразных причин. Как известно, примерно с середины XVI века – века учреждения Римско-католической церковью ордена иезуитов и торжества в Европе протестантизма вкупе с тайными оккультными орденами – в направлении православной Руси с дехристианизированного Запада началось непрерывное дыхание ада – лжи, «отец которой – дьявол» (Ин.8:44). По современной традиции данная ложь обозначается заумными эвфемизмами типа «мягкой силы», «информационной войны», «битвы нарративов», однако в основе её лежит злоумышленная искусная клевета, призванная замутнять и искажать в умах людей истину и правду, толкая их к самоубийственному злу (в чём и заключается сущность бытия самого дьявола). Данная клевета, впрочем, сама по себе является лишь частью общего генерального контрнаступления антихристианства и лжи (апостасии), описанного в Апокалипсисе и получившего характерное имя: «эпоха Просвещение».
Всю мощь «просветительской» клеветы (в которой поучаствовали иезуиты, дипломаты Англии и Германии, перебежчики в Речь Посполитую) первым испытал на себе в том же веке первый русский царь Иоанн IV Грозный, но впоследствии подверглись все выдающиеся русские (и не только) государи прошлого и будущего, да и вся Святая Русь. Стратегическая цель многовековой клеветы совершенно ясна: подорвать и уничтожить христианскую духовность русского народа и его единство, настроить его против собственных же святынь и заветов, натравить одни его сословия и народности (включая нерусские) на другие, уничтожить его религиозную государственность как всемирный Катехон (Третий Рим), опорочить его в глазах других народов. При этом тактика в достижении указанной стратегической цели менялась (впрочем, не сильно) в зависимости от исторических обстоятельств. Пиком успеха антихристианских глобальных сил на данном фронте и наглядным воплощением изначальных замыслов стали революция 1917 года и современная Украина.
Многовековая клевета на Русский мир – тема, заслуживающая глубокого изучения и системного изложения отечественной мыслью, с чем последняя справляется весьма плохо – в условиях системного же противодействия ей супостатов и глубокой несуверенности в целом отечественной гуманитарной сферы и интеллигенции (еще с дореволюционных времён). Клевета эта носит грубый и тонкий характер, касается частностей и затрагивает целое, осуществляется сознательно и нередко неосознанно. Одним из важнейших её составляющих является историческая мифология. А в ней – мифологизация сложной и противоречивой эпохи Российской Империи. Для белорусов в этой мифологии сугубое значение имеет миф об угнетении в Российской Империи национальной идентичности и суверенности белорусов, от которых их якобы хотели избавить разновидные революционеры – либералы, националисты («адраджэнцы») и социалисты – часто в одних лицах.
Здесь, прежде всего, важно всегда помнить, что либерализм, национализм и социализм являются тремя ветвями единой западной идеологии (квазирелигии) секулярного гуманизма или человекобожия (антитезой богочеловечества), которая, по своей сущности, является фундаментом антихристианства. Каждая из данных ветвей (и секулярный гуманизм в целом) затрагивают, точнее эксплуатируют (как и подобает дьяволу), ту или иную грань истины, за счёт чего создают соблазн для людей, а своих критиков лукаво выставляют противниками вот этих самых граней истины, а, соответственно, – врагами самой истины, экстремистами и «врагами народа» (и «всего просвещённо-прогрессивного человечества»). Либерализм ставит во главу угла свободы и интересы индивида, национализм – биологического этноса, коммунизм (ортодоксальный социализм) – класса или безликой «массы трудящихся» (от имени которой неизменно, как и в двух первых идеологиях, выступает олигархат). Все они также неизбежно отрицают Божью истину и правду (Его Заповеди) как высшее основание бытия (выше всех свобод и интересов) личности, народа, человечества.
Именно указанные три западные секулярные (антицерковные) идеологии и составляют с середины XIX века по сей самый день клеветнический хор, голосящий об угнетении национальной идентичности и суверенности белорусского народа (и прочих народов) в составе Российской Империи как «тюрьме народов». Правда же заключается в том, что в том катехоническом государстве, третьей православной империи (Третьем Риме), подлинная национальная идентичность и суверенность белорусов не подавлялась, а возрождалась, утверждалась и развивалась. Как и всего огромного множества народов Империи – в отличие от «прогрессивных» государства Запада. Лишь необходимые ограничения касались тех, кто сам этому всячески способствовал, находясь во вражде к российской православной государственности: среди таковых заметную часть исторически составляли (по религиозным причинам) польский и еврейский народы, среди же множества прочих этносов в имперской семье народов доля непримиримых диссидентов к царскому правительству нередко была даже ниже, чем среди самых коренных великороссов (подобное повторилось и при распаде СССР).
Собственно, возрождение и утверждение белорусской народности в Российской Империи, безусловно, означало одновременное упразднение социально-политического господства над ними польской шляхты и еврейского мещанства, а со стороны поляков – ещё и господства религиозно-культурного. При этом ни о каком национально-религиозном угнетении самих поляков в Российской Империи (в отличие от русских – в Речи Посполитой, в том числе Второй – в XX веке; и белорусов – уже в постсоциалистической Польше) и речи не шло. Для евреев (только талмудических) законы и черта оседлости налагала ограничения только на их участие в общеимперской жизни – главным образом, идеологической и политической (как правило, революционное).
Напротив, – и это часто лукаво ставят в вину Российской Империи, – долгое время в ней сохранялось, а вначале даже отчасти усиливалось, социально-экономическое и религиозно-культурное угнетение белорусов со стороны польской знати и католического Костёла. Но почему сохранялось и кем? Оно сохранялось и даже усиливалось отнюдь не усилиями имперцев, великодержавников, великоросской идейной аристократией, но их антагонистами – западниками, пропитавшимися западными идеями и идеалами и мечтавшими об установлении республики: причём далеко не только в составе дворянского сословия. В сущности, источником остаточного угнетения белорусской национальной идентичности и суверенности, в которой Российскую Империю обвиняют западники (либералы-националисты-социалисты), именно они же сами и являются. Ярчайшим (и достаточно типичным) примером здесь служит главный российский революционер XIX века, Александр Герцен: резидентствуя в Лондоне (как и большинство его последователей – либералов, националистов (в том числе исламистских) и большевиков), он одновременно позиционировал себя как ультралиберала, яростно поддерживал национальное восстание польской шляхты, душившей белорусских крестьян, что не помешало ему стать культовой личностью для большевиков (в его честь до сих пор названы улицы в центре городов по всей Руси и даже университет в Санкт-Петербурге). Впрочем, точно также комбинировали вкупе либеральные, националистические и социалистические лозунги и «пробудившие» Герцена и Ленина декабристы – масоны, направлявшиеся англосаксами через масонские ложи.
Но отнюдь не западники в элите Российской Империи являются объектом вражды и клеветы со стороны западной триединой идеологии секулярного гуманизма, а как раз те самые православные подвижники, государственники, патриоты, которые заботились об Отечестве, простом народе и сугубо белорусском возрождении. Ярчайшими их примерами являются благочестивые государи, испытавшие на себе особую ненависть и клевету от масонов, агентов Великобритании, прозападной части элиты и либеральной печати: Павел I, впервые в истории введший административное понятие Белоруссии (учреждением в 1796 году Белорусской губернии) и значительно ограничивший крепостничество (не путать с патриархальным крепостным правом); Николай I, бывший одним из радетелей возвращения белорусских униатов из насильственного плена 1596 года в исконную Русскую Православную Церковь и продолживший демонтаж крепостничества (пришедшего на Русь с Запада на короткий период) с опережающим улучшением быта именно белорусских крестьян (с восстановлением крестьянской самоуправляемой общины, упразднённой ещё во времена ВКЛ); святой Николай II, при котором развитие белорусского народа (духовное, демографическое, экономическое) достигло пика.
Великими отцами белорусского возрождения в Российской Империи стали белорусские святые – святители Георгий Могилевский и Иосиф Виленский с рядом их сподвижников-священников. Но они лишь продолжали усилия своих великих предшественников – от княжеских сыновей Ольгерда Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, героев Куликова поля, против которых шёл их единокровный брат-иуда Ягайло, приведший Западную Русь под многовековое иго Польши, до святого Афанасия Брестского, помимо борьбы против Унии и иных подвигов, ездившего с посольством к московскому царю Михаилу Фёдоровичу с призывом избавить Западную Русь от польского господства.
Эпицентром имперского белорусского народного возрождения – религиозно-духовного, образовательно-культурного и экономического – стала, безусловно, деятельность выдающегося государственника, генерал-губернатора Михаила Муравьёва-Виленского, по праву называемого белорусским Моисеем, а среди многих поколений белорусского крестьянства – Батькой. Если ко времени освободительных, воссоединительных и спасительных для белорусского народа от его окончательного этноцида (согласно Конституции 1794 года) Трёх разделов Речи Посполитой сами белорусы были практически полностью лишены своего народного бытия (веры, языка, культуры) и превращены в этнографический материал и доведены до скотского образа жизни, чему возмущались наиболее добросовестные собственно польские исследователи, – то после политических подвигов графа М.Н. Муравьёва белорусы стали полноценной частью триединого государствообразующего народа мировой державы и единственного на планете библейского Катехона с активным участием во всех сферах имперской жизни: уже в освободительном балканском походе Русской царской армии командующим всей гвардией и кавалерией был белорус Иосиф Гурко, позже генерал-фельдмаршал Империи, а во время Первой мировой среди высшего генералитета относительная удельная доля белорусов была самой большой (13%). В целом, общее дело православной Российской Империи было для белорусов своим родным национальным делом.
Этим утверждался и подлинный суверенитет белорусского народа. Как известно, истинная суверенность (в отличие от формальной) – это способность народа утверждать и хранить свои духовные идеалы, осуществлять исторические цели и материально-демографическое развитие вопреки враждебному влиянию и принуждению (то есть, со стороны Запада). Отсюда в составе православной Российской Империи белорусский суверенитет утверждался, а с её распадом значительно ослаб (и духовно, и политически, и, по Рижскому миру, даже территориально). Точно так же в составе СССР этот суверенитет утверждался, а с его распадом во многом рухнул. Точно так же и нынешнее строительство Союзного государства России и Беларуси не ослабляет, а, напротив, укрепляет белорусский суверенитет: особенно когда это строительство не ограничивается экономическими и военными вопросами, а углубляется на духовно-культурном уровне, – создавая прочное единство между белорусами и россиянами – как в самосознании, так и в едином целеполагании и историческом созидании. Характерно, что при распаде и Российской Империи, и СССР белорусы были среди самых убеждённых противников такого распада и обретения сепаратного «суверенитета». Большое Отечество не ущемляло малое. Поэтому отождествление «свободы самоопределения народа» с отрицанием общего государства является лукавой подменой: ни в 1917-м, ни в 1991-м свободную волю белорусов не учли, а их свободным самоопределением было державное единство, а не распад.
Здесь следует напомнить слова великого святого Лаврентия Черниговского: «Как нельзя разделить Святую Троицу Отца и Сына и Святого Духа – это Един Господь Бог, так нельзя разделить Россию, Украину и Белоруссию – это вместе – Святая Русь», а, далее, «те, кто в этих народах против союза с Россией – даже если они считают себя верующими – становятся служителями диавола». Противоположный взгляд на национальную судьбу триединого русского народа и соответствующую политику, наряду с Владимиром Лениным и Михаилом Горбачёвым, высказывала и верхушка Третьего рейха, что на практике реализовывалось имперскими ведомствами Гиммлера, Геббельса и Розенберга.
***
Среди прочего в ту же имперскую эпоху – на базе созданной усилиями генерал-губернатора Михаила Муравьёва системы народного образования – сформировалась и белорусская научная историческая и этнографическая школы западноруссистов, не только утверждавшая, но и научно доказывавшая белорусов самобытной частью русского народа, а Белую Русь – самобытной частью тысячелетнего большого Русского мира. Выходцы их этой школы были украшением как белорусской самобытности, так и общерусской цивилизации: так, монография профессора Михаила Кояловича «История русского самосознания» была признана настольной книгой каждого русского патриота, трёхтомник академика Евфимия Карского «Белорусы» – библией белорусоведения, а труд Ивана Солоневича «Народная монархия» – знаменем русского монархизма. Все трое «угнетённых» были коренными белорусами, выходцами из гродненской глубинки на русско-польском пограничье.
Антинаучным мифом является обвинение властей Российской Империи и Русской Православной Церкви в том, что они каким-либо образом, проводя насильственную «русификацию», подавляли развитие белорусской самобытной культуры и наречия как неотъемлемой части общерусской культуры и языка, в становлении которых внесли значительный вклад предки самих белорусов. Дело обстояло ровно наоборот: именно российская политическая и интеллектуальная элита (точнее её патриотическая славянофильская часть) всячески способствовала возрождению и развитию белорусскости, почти полностью уничтоженной (вместе с письменностью и образованием) в эпоху Речи Посполитой и одновременно подвергнувшейся сильной полонизации. Научно-идейной основой для этого развития и возрождения была официальная доктрина триединого русского народа (малороссов, великороссов и белорусов).
Патриарх русской консервативной мысли Иван Аксаков так выражал общерусский взгляд на подлинную белорусизацию: «Русская народность подверглась в эпоху Речи Посполитой и политическому, и социальному, и духовному воздействию польской национальности, что три могучие силы: религия, цивилизация и землевладение служили в нём до последнего времени польской исторической идее… Белорусский крестьянин должен почувствовать себя, прежде всего белорусом. Сделать же из него великорусского мужика нет надобности… Необходимо учить белорусского крестьянина читать и писать сперва по-белорусски, а потом непременно и по-русски, и по церковно-славянски, что после белорусской грамоты ему дастся легко… Белорусов, мы считаем своими братьями, по крови и по духу… и горе, и испытания, и труды, и победы, должны быть единые, общие, которую не напрасно вновь соединила история, но которой члены, как и в человеческой семье, нисколько не теряют от того своей личности и своей особенности». Что стремились «цензурировать» и «ущемлять» русские патриотические деятели (вкупе великороссы и белорусы) – так это не белорусскую этническую идентичность, а чуждую польско-католическую доминанту в ней, которая глубоко просочилась в первую за века польско-католического владычества.
И так и происходило на практике! Издания на живом белорусском наречии, на котором говорило белорусское крестьянство, выходили свободно и никогда даже не ограничивались цензурой, наоборот, получая порой помощь – вплоть до собственного издательства III отделения императорской канцелярии (службы государственной безопасности). И это неудивительно: белорусские крестьяне были одними из самых верных подданных российского престола и горячих сторонников русско-православных охранительных движений. Даже касательно известного движения и съездов белорусских земских учителей, выходцев из муравьёвских училищ, развившихся в гимназии: их якобы протестный («змагарский») характер в отношении к царской власти и Российской Империи является частью общего мифа: по свидетельству науки, «среди учителей процент националистов был очень низок. Во всяком случае, один из деятелей белорусского национализма Язеп Лёсик, оценивая работу Всебелорусского учительского съезда, заявил, что он похож на собрание “парафиальных попов”, которые хотят выразить “чувство беспредельной любви к обожаемому монарху”. Нужно заметить, что съезд проходил в конце мая 1917 г., когда высказывать проимперские лозунги было не только не модно, но и опасно».
Вот этот Язеп Лёсик, презиравший не только «парафиальных попов» и белорусских учителей, но и белорусских крестьян, называя их «неразумным быдлом», не желающим «беларусизации» «по недоумству и темноте своей», с богатой биографией виленско-католического «нашанивца», члена революционной «Белорусской социалистической громады», в 1917-м противника даже советско-федеративного единства России и Белоруссии, одного из отцов коллаборационистской БНР, потом академика Инбелкульта БССР и одного из вождей «беларусизации», позже репрессированного при Сталине, – и есть персонализированный символ всей мифологии угнетения белорусов в Российской Империи.
Белая Русь и белорусы переживали в Российской Империи полноценное возрождение и постепенный расцвет. Но с этим не могла смириться польская католическая шляхта (позже к ней добавилась интеллигенция) и стоявшие за ними Ватикан и масонский интернационал, которые во второй половине XIX века усиленно работали над насаждением секулярных национализмов неоязыческого плана (нацбилдингом) – и особенно среди православных славян, используя для этого и обмирщённый католицизм: среди малороссов (создавая из их части украинскую нацию, особенно в австрийской Галиции), среди западных сербов (создавая из их части нацию бошняков и антисербских хорватов), среди молдовлахов (создавая из их части нацию румын) и, наконец, среди белорусов (несостоявшийся проект нации литвинов). В свою очередь, польская элита, оставляя позади увлечение идеологией сарматизма, в XVIII-XIX вв. с головой погрузилась в англо-французское «Просвещение», разделив всю его масонскую антихристианскую идеологию, которая смешала этно-национализм с обмирщённым католицизмом (исток нацизма).
Тогда-то указанный русофобский и антиправославный конгломерат и развернул в Белоруссии проект альтернативного контрвозрождения («адраджэння»), близкого по духу к традициям европейского Ренессанса. Потерпев поражение в попытках восстановить Речь Посполитую в восстаниях 1830-1831 гг. и особенно 1863-1864 гг., потомки крылатых гусар по старым хорошо известным лекалам (и наущению опытных кураторов) попытались возглавить то, что не могли предотвратить, – превратить белорусское возрождение в польско-кресовое, возвращая белорусов если не в политико-экономическое, то хотя бы для начала в духовно-культурное рабство. То, что в XIX веке возникли и доселе действуют параллельно два движения белорусского возрождения и самосознания – одни, христианские, органичные (русские), и вторые, униатско-неоязыческие, спроектированные (кресовые), – убедительно доказал институтский наставник Александра Лукашенко, выдающийся современный учёный-западноруссист Яков Трещенок, – в частности в программном выступлении: «Две белорусские национальные идеи (католический национал-сепаратизм и православная национальная идея)». Носителей первой («адраджэнцаў») он характеризовал так: «Национал-экстремистское движение, возникшее в сектантской ренегатской среде ополяченной шляхты, этнокультурно и конфессионально противостоявшей православному большинству белорусского народа».
В альтернативном «адраджэннi» (составляющем душу современной «змагарской» БЧБ-идеологии) нет и не было ни капли любви к белорусской земле, белорусскому простому народу, к его вере и культуре. Напротив, там царила лёсиковская надменность – в частности, презрение к белорусскому живому крестьянскому наречию (сохранившееся до сего дня с эпитетом «трасянка»), которому предполагалось противопоставить альтернативную полонизированную «высокую» (шляхетскую) мову, альтернативную русскому койне и служащую мостиком между панами и «правильными холопами». В сущности, все деятели так называемого «беларускага нацыянальнага адраджэння» (хлопоманы) под видом «белорусской национальной идентичности» продвигали в белорусский народ польско-католическую и, более того, секулярно-либеральную («просвещенческую») доминанту с противопоставлением белорусской идентичности общерусской. В целом, возникшее «для перехвата» хлопоманское контрвозрождение, как бы оно ни извивалось, являлось и является глубоко прозападным (не полонофильским – так германофильским или американофильским).
Вначале это делалось самой польской шляхтой – цинично и лицемерно. Известный «беларускi пiсьменнiк» и «клясык беларускае лiтаратуры», шляхтич и участник первого польского восстания Винцент Дунин-Мартинкевич позже хвастался: «Потому надумал я заохотить его [белорусского мужика]… повестушками из его домашней жизни, на его собственном языке написанными. Ради этого печатал их польскими буквами, отрекаясь от всяких эстетических форм; тут же рядом размещал совсем простые, доступные представлениям еще не определившимся, польские рассказы и собственные стишки, ради того только, чтобы тёмный мужик, заинтересовавшись преданиями, описанными его собственным языком, с охотой учился польским буквам, мог читать отрывки из собственной жизни, учился вместе и польской, родной литературе, а с удовольствием потребив родной колос, познал бы одновременно и польскую ниву, и тем самым постепенно привыкал и все более знакомился с родной [польскою] словесностью».
Чуть позже ему вторил эхом и якобы «отец белорусского литературного языка», участник второго польского восстания, шляхтич Франциск Богушевич, «горячий патриот – поляк, который в личных и достаточно частых беседах утверждал, что единственной причиной, которая побуждала его и его предшественников писать на том говоре [то есть по-белорусски], было опасение возможной русификации тамошнего люда». И только в начале XX века посыл польских шляхтичей подхватили единичные выходцы из католической сельской интеллигенции, которые не могли вполне принять польской идентичности, но и оказались духовно-культурно отчуждены от православного белорусского большинства, к которому у них наблюдалось то же самое типично шляхетское отношение (яркий пример –тот же Язеп Лёсик).
Кроме альтернативной мовы (синтеза полонизированных диалектов славянизированных крестьян-балтов Виленского уезда) осью «белорусской идентичности» «адраджэнцаў» была, как полагается, альтернативная религия, – на роль которой, разумеется, выдвигался польский католицизм, ожидаемо дополняемый неоуниатскими мечтаниями, а также бытовая языческая архаика и «прогрессивный» материализм. Мы не найдём среди «адраджэнцаў» ни единого православного церковного белоруса: напротив, любой сознательный православный белорус до революции исповедовал западноруссизм (основу подлинного белорусского возрождения) как нечто само собою разумеющееся. Ну и, разумеется, неотъемлемой составляющей альтернативного «возрождения» была русофобия и романтизация эпохи если не Речи Посполитой, то ВКЛ («польской эпохи»: после измены Ягайло до Люблинской унии) с утверждением исконной принадлежности «белорусской нации» к европейской цивилизации в отличие от «азиатских московитов» (Ластовский). По существу, данная идентичность ничем не отличается от идентичности украинских националистов.
Несмотря на продуманную заманчивость, альтернативные «возрождение» и «белорусская идентичность» в Российской Империи были полностью отвергнуты белорусами: на хлопоманские призывы и идеи шляхты во время польских восстаний и наполеоновского нашествия откликнулось микроскопическое число белорусов. Численность «Белорусской социалистической громады» (пытавшейся выставить себя выразителем интересов простого белорусского люда), ответвления Польской социалистической партии, на рубеже веков была минимальной, а поддержка на выборах в Учредительное собрание даже в условиях разгула революционной вольницы составило вопиющие 0,5% голосов белорусов. Тираж единственного рупора всего кресового БЧБ-национализма «Нашей нивы» в период свободного выпуска до перехода к революционным прокламациям – на более чем 8-миллионный белорусский народ к началу Первой мировой войны – не превышала 2500 экземпляров, «причем даже такой тираж далеко не всегда находил своего читателя» и территориально «ограничивался некоторыми католическими регионами с польским влиянием». Напротив, поддержка общерусской идентичности и её культурного и политического выражения была у белорусов почти тотальной.
Без российской революции 1917 года, возглавляемой западными элитами и курируемой через их местных агентов по масонской линии, воспламенённой на антихристианском духовно-идейном топливе «свободы, равенства и братства», ситуация бы и не изменилась. Только большевистская политика репрессий и «классовой» пропаганды (то есть, подавления правды), то притухавшая, то вновь вздымавшаяся вплоть до Перестройки, позволила создать триединую (либерально-националистически-социалистическую) секулярно идеологическую почву для распространения безумного и клеветнического утверждения, что Российская Империя, – государство сонма святых, великих святителей Филарета, Игнатия и Феофана, праведного богоносца Иоанна Кронштадского и преподобных Оптинских старцев, государства Пушкина и Тютчева, Гоголя и Достоевского, Рахманинова и Мусоргского, Глинки и Шаляпина, Васнецова и Шишкина, Ломоносова и Менделеева, Пирогова и Сикорского, которые были патриотами и апологетами Империи (и более всех – именно все без исключения святые), – было национально чуждым для белорусского народа, и в нём угнеталась белорусская национально-культурная самобытность и суверенность, право на развитие и возможность для него.
Если зачастую произносится формула «антисоветчик – всегда русофоб» – отчасти спорная хотя бы потому, что изначально доктрина революционеров-основателей СССР была основана на метафизической русофобии («Россия – тюрьма народов», великороссы, по мнению Владимира Ленина, – «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы; откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии)) вплоть до изъятия русского имени из названия государства, ей же руководствовались и перестроечные ликвидаторы СССР, – то исторически несомненно более достоверная формула: «ненавистник Российской Империи – всегда русофоб». И данная русофобия, инерционно проецируемая и на советскую эпоху, а потом и на современную Российскую Федерацию, питающая прозападную русофобскую идентичность среди белорусов (как и малороссов), всемерно поощряясь с Запада, стихийно культивируется в недрах общества и действительно подрывает глубинное белорусско-российское единство, несёт в себе «бело-красно-белую» революционную угрозу (даже если она до последнего момента будет по-хамелеоновски мимикрировать в другие цвета и лозунги) для белорусского народа и его государственного суверенитета (что и доказал 2020-й год). Про то, что в ней нет никакой правды и она глубоко богопротивна, а значит, губительна – и говорить не приходится.
Полноценное внутреннее сплочение белорусского государства и народа, союзное единство Руси возможны только при осознании преемственности Белой Руси по отношению к Российской Империи и в целом тысячелетней Руси, идеалом которой является Святая Русь. То есть, на заветах всех белорусских святых.
Безусловно, преемственность эта должна исключать всё ложное из имперской эпохи, что противоречило христианскому званию: прежде всего, вестернизацию элит, сословный разрыв, значительную секуляризацию и эпигонство гуманитарной сферы (особенно науки и образования), отчуждение Церкви от формирования государственной стратегии, слабое развитие (и недостаточная численность) государственных органов управления (включая государственную безопасность), очаги капитализма и влиятельность иностранного капитала в экономике. Но точно также всё вредное должно исключаться и из преемственности Белоруссии в отношении СССР (а его там было значительно больше, притом с наследованием худшего из прошлого): атеизм и материализм, их целенаправленное насаждение, антицерковность, нравственный нигилизм и аморализм (особенно острый в раннем СССР, включая легализацию детоубийств во чреве матери, однополых союзов, феминизм, гендерность, сексуальную революцию, разгром классического образования), жестокость и репрессивность (подавление созидательных свобод), русофобский национализм, космополитизм, враждебность к русской истории, мысли и культурному наследию, безличную партократию с отрицательным отбором элиты, начётнический и драпирующий пропагандизм, экономоцентризм, номенклатурный капитализм, гиперурбанизацию, технократизм, имитационность в труде, подмену народно-солидарного хозяйства социалистическим паразитизмом (индивидуальным и корпоративным).
Одним словом, Белая Русь должна строиться на твёрдых христианских духовно-нравственных началах, наследуя от каждой исторической эпохи столько, сколько в ней было этого христианского. И белорусско-российский Союз должен строиться на имперских духовно-идеократических началах (в том числе всём ценном из сталинской эпохи СССР): республиканские же секулярно-буржуазные начала (и идеология) обрекают и самих Россию и Белоруссию, и их Союз на поражение в противостоянии с Западом и его религиозной элитой и апостасийной идеологией. Зависание в мещанском «социальном капитализме» готовит Союзному государству участь Украины, Сирии, Армении, Молдавии и самого СССР.
