Крещение Руси св. князем Владимиром определило общую судьбу восточных славян. Но исторический путь Православия на разных территориях некогда единой Киевской Руси не был одинаковым. Самым большим для Православной Церкви вызовом на белорусских землях стала Брестская уния 1596 г., просуществовавшая здесь 243 года. Униатство является самым спорным конфессиональным феноменом белорусской истории. Одним из наиболее неоднозначно оцениваемых связанных с ним событий является воссоединение униатов с православными, совершившееся на Полоцком соборе униатского духовенства в 1839 г. Его осмысление лежит как в сфере исторической науки, так и в области богословской. В последней проблема заключается в ответе на вопрос: исходя из каких вероучительных представлений униатские духовные лица в 1830-е гг. действовали против унии. Актуальность поиска ответа на этот вопрос связана с тем, что в работах католических и многих современных белорусских историков настойчиво утверждается: ликвидация унии на территории Российской империи была связана с агрессивной конфессиональной политикой российского правительства и с ренегатством греко-католической иерархии. «Ліквідацыя царквы яе ўласнымі епіскапамі – пишет С.В. Морозова, – беспрэцэдэнтны выпадак у гісторыі рэлігіі і яшчэ адзін з парадоксаў уніяцтва»[10, с. 228].
Прежде всего, нужно сказать, что власти не инициировали воссоединение. В первые годы царствования императора Николая I наметился курс на бесповоротную интеграцию приобретенных от Речи Посполитой территорий в состав Российской империи. Препятствие этой политике представляла не столько униатская церковь, сколько высокая степень ее латинизации и полонизации. Это доказывается тем, что, с одной стороны, нет никаких документов, свидетельствующих о намерении Петербурга обратить греко-католиков в Православие; с другой стороны, известен сенатский указ от 9 октября 1827 г., направленный на делатинизацию униатского богослужения и деполонизацию униатского духовенства. Очевидно, стараясь не нарушить законодательно закрепленного принципа веротерпимости, власти хотели добиться того, чтобы в унии люди воспитывались лояльными гражданами империи, а не сторонниками возрождения Речи Посполитой. В сложившейся в те годы религиозной и этнокультурной обстановке Северо-Западного края это было единственное, на что могло рассчитывать правительство. Однако только намечавшийся новый политический курс привел к неожиданному результату. 5 ноября 1827 г. в правительственные инстанции поступила записка, получившая впоследствии название «О положении в России Униатской Церкви и средствах возвратить оную на лоно Церкви Православной», в которой содержался проект упразднения унии. Его автором был молодой униатский священник Иосиф Семашко, в то время являвшийся заседателем второго (униатского) департамента Римско-католической духовной коллегии. Суть проекта состояла в создании с помощью реформ в католической церкви восточного обряда таких условий, которые способствовали бы появлению у униатского духовенства религиозной неудовлетворенности союзом с Римом. Это должно было без прямого участия властей и организации среди униатов православной миссии привести к прекращению существования унии на территории России. Проект был поддержан императором Николаем I, который увидел в нем соответствие государственным интересам. Таким образом, инициатива разрыва Брестской унии исходила не от российского правительства, а изнутри самой униатской церкви. Так что в речи, произнесенной по случаю 25-летнего юбилея царствования императора Николая Павловича, святитель Филарет Московский, посвященный во многие государственные тайны, мог с полным правом сказать: «Правительство русское поступало с ними (т.е. униатами – А.Р.) по правилам веротерпимости. Посему, сколько должно было желать, столько же мало можно было надеяться их воссоединения с Православной Церковью» [18, Т. 5, с. 107 – 108]. Из сказанного следует, что на российское правительство не стоит возлагать полную ответственность за исчезновение греко-католицизма на территории современной Беларуси. В большей степени эта ответственность лежит на самих униатах.
В связи с этим наблюдением надо отметить, что, сложившийся в исторической литературе стереотип о гибели унии вследствие ренегатства только одних униатских архиереев не соответствует действительности. На самом деле в подготовке разрыва унии участвовали широкие круги греко-католического духовенства. Помимо митрополита Иосифа Семашко, который возглавлял этот процесс, к сторонникам воссоединения относились архиереи – Василий Лужинский и Антоний Зубко. Стремящиеся к Православию епископы имели многочисленных единомышленников среди наиболее образованной и активной части клира, особенно среди выпускников католической Главной духовной семинарии при Виленском университете. Из этого круга они выбирали членов епархиальных управлений, благочинных, настоятелей крупных приходов, преподавателей епархиальных семинарий и духовных училищ. Наиболее заметными среди них были – А. Тупальский, И. Железовский, П. Янковский, И. Гомолицкий, М. Голубович, Ф. Малишевский, а также Вронский, Оленич, Елишевич, Паньковский, Грудзинский, Горбацевич, Горбачевский, Малевич, Яржинский, Островский, Хрустицкий и многие другие. Без опоры на этих людей воссоединение было бы невозможно. Чтобы понять мотивацию действий униатов против унии нужно разобраться в их экклезиологических взглядах и в их общем отношении к католическому вероучению.
На основании оставшихся от унии источников можно сделать вывод об экклезиологическом самоощущении греко-католического духовенства в конце XVIII – первой трети XIX веков. Сообщество католиков восточного обряда в документах в большинстве случаев именуется по-разному, с догматической точки зрения совершенно невнятно: уния, униатский, греко-униатский и даже римско-униатский [13, с. 547] обряд и т.д. Однако, наряду с этим употреблялось и понятие – церковь. Например, митрополит Ираклий Лисовский в 1796 г. в письме Холмскому епископу Порфирию Важинскому, говоря о бедствиях унии, называет ее – «наша церковь» [1, с. 595]. Выражение «униатская церковь» достаточно часто встречается в документах и конфиденциальной переписке в конце 1820-х и в 1830-х гг. Здесь нужно обратить внимание на следующее. Именование унии церковью входило в противоречие с посттридентской католической экклезиологией. Согласно ей церковью могла называться только монолитная Вселенская Церковь, которая признавала непосредственную прямую власть римского папы над каждым епископом и верующим. Соответственно в Апостольской столице на униатов смотрели как на католиков, которым по миссионерским соображениям предоставлено право практиковать восточный обряд [6]. Не более. Однако униаты сохраняли собственную иерархию, которая была параллельной иерархии латинского обряда. Более того, они с самого начала заключения унии не сомневались, а даже подчеркивали то, что, находясь в союзе с Римом, продолжают оставаться частью Русской Церкви, а также имеют свои особые интересы. Эти интересы состояли в сохранении византийского обряда и ограждении паствы от латинского прозелитизма. Как пишет В. Пери: «Брестская уния спонтанно понималась русинами, как уния между их национальной Церковью, с ее традиционной иерархической структурой, и наследованным от предков литургическим обычаем, и Римской Церковью» [14, с. 19]. Иначе говоря, уния греко-католиками мыслилась как федеративный союз церквей, а не как растворение в общей массе католической церкви. Преодолению противоречия между официальной католической экклезиологией и экклезиологическими взглядами униатов на переломе XVIII – XIX ст. мешала память греко-католиков о достаточно широкой автономии унии в первые десятилетия после Брестского Собора 1596 г., а также то, что польское латинское духовенство и католическое высшее общество на белорусских землях, презрительно относились к униатам, всячески их притесняли. В результате, с одной стороны, униаты не переставали ощущать свое особое положение внутри католицизма, а с другой, – в них зрело чувство обиды за свою церковь [2, с. 49].
Представление униатов о том, что они составляют особое национальное церковное образование, позволило митрополиту Ираклию Лисовскому в 1804 г. и прелату Иосифу Семашко в 1827 г. поставить перед российским правительством вопрос об отделении высшего церковного управления униатов от высшего управления латинской церкви. В целом же униатская экклезиология логично оправдывала общее воссоединение, основанное на иерархическом принципе. Если в конце XVI в. иерархия Киевской митрополии Константинопольского патриархата посчитала возможным по ряду причин пойти на союз с Римской церковью, то в новых условиях, сложившихся в первой трети XIX в., эта иерархия законно могла пересмотреть свои союзные обязательства. Коль скоро уния неблаготворно влияла на состояние и развитие части Русской Церкви, то от унии можно было отказаться. Именно это и сделали епископы Иосиф Семашко, Василий Лужинский и Антоний Зубко. Еще во время учебы в католической Главной семинарии при Виленском университете они начали приходить к выводу о вредности унии. Их взгляды лишь укрепились во время церковно-практической деятельности в 1820-е гг. После возведения в епископское достоинство они действовали согласно своим убеждениям и представлению о религиозной пользе паствы. Так что обвинение воссоединителей в банальном ренегатстве несостоятельны.
Специфические экклезиологические воззрения униатов давали санкцию на разрыв унии. Однако официально униаты исповедовали католическое вероучение, а это отличный от православного путь ко спасению. Поэтому успешность подготовки общего воссоединения зависела от степени приверженности греко-католического духовенства католическим догматам. Униатское духовенство разделялось на две неравные части. В 1820-е гг. появились высокообразованные униатские священники, прошедшие курс обучения в католической Главной семинарии при Виленском университете. Их было немного (всего с 1803 по 1828 г. эту высшую богословскую школу закончили 80 греко-католиков [4, с. 286]), они, как правило, занимали должности в системе церковного управления и места преподавателей в семинариях. Основная же масса приходского духовенства отличалась крайне низкой богословской подготовкой (в 1830-е гг. в обширной униатской Белорусской епархии среди белого духовенства 81% священников не имел среднего образования [12, с. 46].), что было следствием осознанной политики, направленной на то, чтобы содержать белорусов и украинцев в нищете и невежестве, «чтобы ни деньгами, ни умом не могли помочь себе» [16, л. 41; ср. 11, с. 250]. В результате приходские священники не были в состоянии не только отстаивать католическое вероучение и пропагандировать униатскую идею, но даже заниматься элементарной катехизацией народа [9, с. 253]. Такое положение оставалось практически неизменным вплоть до конца существования унии в России, так что, по замечанию исследовательницы этой проблемы М. Корзо, «сведений о непосредственных методах катехизации в униатской церкви еще меньше, чем о ее содержании» [8, с. 456]. Представляется, что трезвое знание богословской невежественности низового духовенства позволило митрополиту Ираклию Лисовскому в 1796 г. странно высказываться в том духе, что униаты не только сохраняют тот же обряд, что и православные, но и веруют они в то же, во что веруют российские православные [1, с. 597].
На молодую униатскую элиту в конце 1820-х гг. невежество белого клира накладывало особую ответственность за союз с Римом. Но из-за особенностей подхода к воспитанию и образованию униатов в Главной католической семинарии [об этом см. 17] отношение к исторической актуализации идеи папства среди ее выпускников было скептическим [7, Т. 1, с. 309]. Кроме того, у них не складывалось уверенности в монополии Рима на спасение. [3, с. 84]. Восстание 1830-31 гг., во время которого в Северо-Западном крае широко распространялись брошюры антиправославного содержания, подтолкнуло профессоров Литовской униатской семинарии в Жировичах, где были собраны наиболее талантливые униатские богословы, к сравнительному анализу православного и католического вероучений. Эта работа привела их к выводу о том, что неповрежденная Христианская Истина хранится в Восточной Церкви [2, с. 55 – 56]. После этого Жировичи превратились в центр распространения Православия среди белых священников, которые с уважением и доверием относились к мнению своих просвещенных собратьев. Этим обстоятельством воспользовались стремящиеся к воссоединению архиереи. Они постарались организовать контролируемый процесс убеждения священников в необходимости присоединиться к православному исповеданию и возвратиться в состав Русской Церкви. Этот процесс не был легким, требовал большого напряжения сил, терпения, такта и уважения к религиозной совести священников [19, с. 157]. В то же время, судя по воспоминаниям униатских епископов, никаких споров о догматических различиях Православия и католичества ни им, ни их помощникам вести не пришлось. Сомнения священников касались лишь подчинения папе и унификации униатского и православного обрядов [2, с. 65 – 72; 5]. «Возможное сопротивление, – писал митрополит Иосиф в воспоминаниях, – притупилось безвредно на первом (литургической реформе – А.Р.), так что последнее (религиозное убеждение – А.Р.) совершилось по Литовской епархии почти беспрепятственно» [7, Т. 1, с. 90]. Закончился процесс подготовки воссоединения сбором в 1837–1838 гг. подписок с духовенства о желании воссоединиться с Православием. Всего в обеих униатских епархиях подписки дали 1305 священнослужителей. В итоге можно сделать вывод о том, что униатские священники не являлись твердыми латинянами. Они держались унии, скорее, по оставленной отцами традиции, а не в силу личных воззрений, основанных на глубоких богословских знаниях. Это подтверждается тем, что в Литовской епархии в 1839 г. непреклонно, в силу личного религиозного убеждения, отказался от принятия Православия лишь один священник – родной брат бывшего профессора Виленского университета Игнатия Онацевича – Михаил Онацевич [2, с. 73].
Письменно выраженное согласие на переход в Православие перед Полоцким собором дали 1305 униатских священнослужителей. Подписками они не только пассивно поддержали проект расторжения унии, но и вполне определенно высказались против религиозной состоятельности греко-католицизма. Этот факт ставит в тупик многих историков. Он служит почвой для подозрений в насилии над свободой совести униатского клира. Проблема репрессий постоянно поднимается в литературе. Это тема специального исследования. Но здесь имеет смысл сделать одно замечание. Исследователи, которые особо подчеркивают насильственные меры со стороны духовных и светских властей в отношении униатского духовенства при приведении в жизнь воссоединительного проекта, попадают в ловушку.
Дело в том, что религиозные убеждения являются самой мощной мотивацией нонконформизма. Любой священник знает: его повиновение любым властям простирается только до вопросов вероучения. Далее следует твердость вплоть до мученичества. С Православной Церковью в 1839 г. воссоединились в общей сложности более 1500 священников. Если предположить, что их просто запугали, то такое возможно исключительно при одном условии: все они были неверующими, и им было безразлично в каком вероисповедании зарабатывать на хлеб насущный. Бросить в лицо такому количеству белорусских священников обвинение в неверии в Бога, а следовательно, лицемерии худшего свойства, никто не имеет права. Но если допустить, что все они являлись безнравственными личностями, то чего стоила уния, в которой воспитывались такие недостойные пастыри? Да и как их могли принять в Православие?
Итак, изучение связанных с воссоединением 1839 г. фактов заставляет задуматься о богословских взглядах широкого круга униатских духовных лиц. Они или активно действовали против унии, или пассивно согласились на ее упразднение, поскольку, во-первых, видели в униатстве не просто католический восточный обряд, а представляли свое религиозное объединение как естественную часть Русской Церкви, волей исторических обстоятельств оказавшейся в союзе в Римом; во-вторых, они не были твердо убеждены в истинности пути ко спасению, предлагаемом католицизмом.
Воссоединение униатов с православными в 1839 г. – это крайне неудобное для осмысления событие для тех, кто имеет прозападные цивилизационные взгляды. Им не нравится тот выбор, который был сделан униатским духовенством на Полоцком Соборе 1839 г. Поэтому они стремятся опорочить его и очернить его инициаторов и совершителей. Деспотизм мнений многих современных историков больно отзывается в душах православных белорусов и их пастырей – прямых потомков и наследников униатов, отвернувшихся от союза с Римом. Представляется, что все связанное с историей унии на белорусских землях никогда не будет описываться беспристрастно. В то же время не только желательно, но крайне необходимо, чтобы авторы научных исследований были до конца честны перед Историей, ответственны за людей, которым предлагают свои мнения. Честность, отказ от спекуляций на историческом материале, сила духа в отвержении той или иной ангажированности – вот, что сейчас необходимо белорусскому обществу. Цивилизационный выбор был сделан восточными славянами при Крещении Руси. Приверженность ему была подтверждена белорусским народом в 1839 г. Стоит ли сейчас навязывать людям мнение о неверности этого выбора, обрекать их на вредные и бесплодные споры и сомнения ради достижения тех или иных сиюминутных политических интересов?
- Акты, издаваемые Виленскою Археографическою комиссиею. – Вильна: Типография А.Г. Сыркина, 1889. – Т. XVI: Документы, относящиеся к истории церковной унии в России. – 704 с.
- Антоний, (Зубко), архиепископ. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России / А. Зубко // Сборник статей, изданных Св. Синодом по поводу 50-летия воссоединения с Православной Церковью западно-русских униатов. – Санкт-Петербург, 1889. – С. 38 – 76.
- Бобровский, П.О. Михаил Кириллович Бобровский (1785 – 1848) ученый славист-ориенталист / П.О. Бобровский. – С.-Петербург: Типография В.С. Балашева, 1889. – 105 с.
- Бобровский, П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. Историческое исследование по архивным документам П.О. Бобровского / П.О. Бобровский. – Санкт-Петербург: Типография В.С. Балашева, 1890. – 394 с.
- Василий, (Лужинский), архиепископ. Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого и Витебского, члена святейшего правительствующего Всероссийского синода о начале и ходе окончательно совершившегося дела воссоединения греко-униатской церкви в Белоруссии и Волыни с православною российскою церковью, написанные в конце тысяча восемьсот шестьдесят шестого года / В. Лужинский, архиепископ. – Казань: Казанская Духовная академия, 1885. – 312 с.
- Галадза, П., свяшченнік. Літургічне питання і розвиток богослужень напередодні Берестейскоі уніі аж до кінця XVII століття / П. Галадза, свяшченнік // Берестейська унія та внутрішне жіття Церкви в ХVII столітті: матеріали Четвертих Берестейських читань, Львів, Луцьк, Киів, 2 – 6 жовтня 1995 р. / ред. Б.Гудзяк. – Львів: Інститут Історіі Церкви Львівськоі Богословськоі Академіі, 1997. – С. 5 – 6.
- Иосиф, (Семашко), митрополит. Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею Наук по завещанию автора: в 3 т. / И. Семашко, митрополит. – Санкт-Петербург: Типография императорской Академии Наук, 1883.
- Корзо, М.А. Украинская и белорусская катехитическая традиция конца XVI – XVIII вв.: становление, эволюция и проблема заимствований / М.А. Корзо. – Москва: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2007. – 672 с.: 5 ил.
- Коялович, М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен / М.О. Коялович. – Минск: Лучи Софии, 1999. – 400 с.
- Марозава, С.В.Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (15961839 гады) / С.В. Марозава; Пад навук. рэд. У.М. Конана. – Гродна: Гр.ДУ, 2001. – 352 с.
- Морошкин, М., священник. Иезуиты в России, от царствования Екатерины ІІ-й и до нашего времени: в 2 ч. / М. Морошкин. Санкт-Петербург : Типография Второго отделения собственной его императорского величества канцелярии, 1867 – 1870. – Ч. 1: Обнимающая историю иезуитов в царствование Екатерины Великой и Павла I, 1867. 501 с. 105
- Носко, М. Униатская церковь в начале XIX века и подготовка к воссоединению с Православием: дисс. … канд. богословия / М. Носко, Московский Патриархат; Белорусская Православная Церковь; Минская Духовная Академия им. Свт. Кирилла Туровского, каф. Церковной Истории. – Жировичи, 2000. – 158 с.
- Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов: в 2 т. / т. 2. – С.-Петербург: Синодальная типография, 1907. – 1631 с. С. 547.
- Пері В. Берестейська унія у римскому баченні // Історичний контекст, укладнення Берестейськоі уніі і перше поунійне покоління: Матеріали Перших «Берестейських читань». Львів, Івано–Франківськ, Киів, 1–6 жовтня 1994 р. / Ред. Б.Гудзяк. – Львів: Інститут Історіі Церкви Львівськоі Богословськоі Академіі, 1995. – С.7–25.
- РГИА в Петербурге. – Фонд 1661. – Оп. 1. – Д. 415. Журнал заседания Синода по вопросу воссоединения униатов с Православной церковью, с указами Синода епископам Западных губерний по осуществлению воссоединения (и черновые заметки Сербиновича по подготовке текста указов). Письма из Витебска о ходе воссоединения.
- РГИА в Петербурге. – Фонд 1661. – Оп. 1. – Д. 418. Проект, поданный Польскому Правительству на Сейме 1717 года некоторым иезуитом, для уничтожения Руси в областях, присоединенных к Польше.
- Романчук, А.А., протоиерей. Главная Семинария при Виленском университете: воспитание и образование католического духовенства униатского обряда / А.А. Романчук, протоиерей // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага універсітэта імя Янкі Купалы. Серыя 1, Гісторыя, філасофія, паліталогія, сацыялогія. – 2006. № 4. – С. 3 – 10.
- Филарет, (Дроздов), митрополит. Собрания мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам, издаваемое под редакциею преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского: в 7 т. / Ф. Дроздов, митрополит. – Санкт-Петербург; Москва: Синодальная типография, 1885 – 1887.
- Янковский, П., священник. Записки сельского священника / П. Янковский. – Минск: Свято-Петро-Павловский собор, 2004. – 380 с.: илл.
- Radwan, M. Carat wobec kosciola greckokatolickiego w zaborze Rosyjskim 1796 – 1839 / M. Radwan. – Roma; Lublin: Polski instytut kultury chrzescijanskiej, 2001. – 504 s.
