Говоря о влиянии церковной унии на социо-культурную и этно-конфессиональную ситуацию, сложившуюся на белорусско-украинских землях после ее утверждения, исследователи чаще всего отмечают благотворное влияние униатства на синтез новых западноевропейских и исторически устоявшихся византийских религиозно-культурных тенденций, существенно обогативших местную традицию [7, с.256–259]. Гораздо реже упоминается о трансформациях и необратимых утратах в культурно-историческом развитии восточнославянских земель, связанных с столкновением этих диаметрально противоположных культурно-конфессиональных процессов, в основе которых лежат кардинальные вероучительные разногласия, имеющие место в православии и католицизме [3, 540; 5]. Именно они и сформировавшийся на их основе менталитет населения белорусско-украинских земель отразились на настроениях участников православного собора 1596 г. и предопределили сопротивление введению унии.
Церковь кафолична в каждой из своих частей. Всякий из ее членов – и клирик, и мирянин, получивший дары Святого Духа в таинстве Миропомазания, не может не быть сознательным в своей вере. Он всегда ответственен за Церковь и призывается исповедовать и защищать истину. Именно этот принцип имели в виду участники и руководители православного Собора в Бресте, проходившего 6-10 октября 1596 г. Присутствие на нем послов от Патриарха Константинопольского – Никифора и Александрийского – Кирилла еще более отчетливо подчеркнуло подлинно кафолический характер этого соборного присутствия.
Для того, чтобы понять смысл событий, происходящих в Бресте в октябре 1596 г., обратимся к ситуации, сложившейся в Киевской митрополии в 90-е гг. XVI века, суть которых состояла в том, что все до единого епископы, в том числе и митрополит Михаил Рогоза, вступили в тайные переговоры с католической церковью и правительством Речи Посполитой с целью перейти в юрисдикцию Рима. Фактически Православная церковь осталась без епископского возглавления. Когда создавшаяся ситуация стала очевидной, начались народные волнения, ответом на которые стало послание князя Константина Острожского к православному народу от 24 июня 1595 г. В нем говорилось: «Я научен и убежден благодатию Божией, что кроме единой истинной веры, насажденной в Иерусалиме, нет другой веры истинной, но в нынешние времена, злохитрыми кознями вселукавого диавола, сами главные участники нашей истинной веры, прельстившись славою света сего, и помрачившись тьмою сластолюбия, наши мнимые пастыри, митрополит с епископами претворились в волков, и, отвергшись единой истинной веры святой восточной Церкви, отступили от наших вселенских пастырей и учителей и приложились к западным, прикрывая только в себе внутреннего волка кожею своего лицемерия, как овчиною. Они тайно согласились между собой, окаянные, как христопродавец Иуда с жидами, отторгнуть благочестивых христиан здешней области без их ведома и принудить с собою в погибель, как и сами сокровенные писания их объявляют.
Дело идет не о тленном имении и погибающем богатстве, но о вечной жизни, о бессмертной душе, которой дороже ничего быть не может. Потому, опасаясь, как бы не остаться виновным перед Богом и перед вами, и, узнав достоверно о таких отступниках и явных предателях Церкви Христовой, извещаю о них всех вас, как возлюбленную мою о Христе братию. И хочу вместе с вами стоять заодно против врагов нашего спасения. В самом деле, что может быть постыднее и беззаконнее? Шесть или семь злонравных человек злодейски согласились между собою и, отвергшись пастырей своих, святейших Патриархов, из которых поставлены, осмеливаются властию, по своей воле, отторгнуть всех нас, православных, будто бессловесных, от истины и низвергнуть в пагубу…» [11, с.95–102].
Согласно этому документу князь Константин Острожский от имени церковного народа, со ссылкой на святейших патриархов, отвергает епископов, объявляет их «врагами нашего спасения», и призывает весь православный народ объединиться и выступить против них, как и против прочих врагов православия. Свершился исключительно редкий в истории Церкви случай, когда мирянин противостоит целой группе иерархов, справедливо обличая их в неправославии.
По всей вероятности, в составлении этого воззвания принимали участие православные богословы Острожской школы, однако всю ответственность князь Острожский взял на себя. Встает вопрос: имел ли право князь поступать таким образом? С католической токи зрения протест князя Острожского по существу не имел никакого значения, поскольку вопросы веры должны решать иерархи, и судить действия епископов может только папа. Именно так понимал создавшуюся ситуацию король Сигизмунд III [11, с.147].
Но, согласно православному учению о соборности, действия князя Константина являлись не только оправданными, но и необходимыми. Это был голос церковного самосознания. По словам современного богослова прот. Николая Афанасьева: «Народу Божьему принадлежит рассуждение и испытание того, что совершается в Церкви. Это есть особое служение свидетельствования, вытекающее из царственно-священнического служения народа Божьего. Согласие народа на то, что происходит в Церкви, указывает, что предстоятели действовали в среде народа, а неотделимо от него… Народ управляется епископом не пассивно, активно, через полное ведение того, что совершается в Церкви» [2, с.35-37, 60].
Но Церковь не может существовать без епископата. И что бы ни утверждал кн. Константин Острожский, чего бы не требовал народ – вопрос иерархии является решающим. Отсутствие православных епископов среди противников унии на самом деле означало бы победу католической политики и могло бы быть расценено как свидетельство утраты благодати в Православной Церкви Киевской митрополии.
Однако произошло событие, которое можно считать историческим чудом: два епископа – Гедеон Львовский и Михаил Перемышльский – вернулись в Церковь. Казалось, что Православная Церковь Киевской митрополии целиком лишилась своих епископов, в полном составе изъявивших согласие на заключение унии, и тем самым потеряла свою каноническую полноту. Но решительный протест мирян, возглавляемый кн. Острожским, против униатского выбора епископов показал, что Православие живо, и, следовательно, Православная Церковь не может уйти в небытие. Заслуга в том, что епископы, первыми подавшими идею церковной унии, решительно отказались от нее, перейдя на сторону Православия, принадлежит К.К. Острожскому: именно князь примирил епископа Гедеона Балабана с братством и инициировал переговоры с епископом Перемышльским Михаилом. В каноническом плане возвращение двух епископов в лоно Православной церкви означало, что Церковь в Киевской митрополии сохранена во всей полноте. Даже, если бы кн. Острожский ничего не успел сделать в своей жизни кроме этого дела, его заслуга перед Церковью была бы неоценимой. Окружное послание кн. Острожского в итоге определило радикальное размежевание православных Речи Посполитой на сторонников и противников Брестской унии.
Хочу подчеркнуть особо, что еще до Брестского собора на генеральном сейме в начале 1596 г. православные депутаты Киевского, Волынского, Минского, Новогрудского, Полоцкого и других воеводств просили короля, чтобы епископы Ипатий Потей и Кирилл Терлецкий были лишены духовного сана, так как они без ведома православного населения и своих духовных начальников – патриархов самовольно отдались под власть папы. Кроме того, депутаты требовали, чтобы король, в силу решений Варшавской конфедерации 28 января 1573 г., «благоволил дать» православным епископов православной веры, а не вероотступников. И только в последний день работы сейма, разуверившись в возможности дождаться от короля выполнения своих требований, православные депутаты во главе с кн. К.К. Острожским торжественно сообщили королю и всему сейму, что «они и весь народ Русский не будут признавать Кирилла Терлецкого и Ипатия Потея своими епископами, не будут признавать их власти в своих имениях и не будут подчиняться их духовной юрисдикции» [6, с. 348].
В ответ на это король демонстративно провозгласил себя защитником епископов, подписавших соглашения в Риме, и высказал намерение «привести в унию всех своих православных подданных». Для выполнения своего намерения король просил митрополита Михаила Рогозу назначить дату церковного Собора в Бресте [11, с.133].
В подтверждении своего решения Сигизмунд III 29 мая 1596 г. издал универсал «ко всем своим подданным греческого закона» о созвании Собора и объявил церковную унию фактом свершившимся. Именно на основании королевского универсала митрополит 21 августа подписал окружную грамоту о созыве Собора, а самый Собор назначил на 6 октября [11, с. 135].
Несмотря на то, что окончательно вопрос об унии должен был решиться только на Соборе, епископы Потей и Терлецкий уже летом 1596 г. приступили к ее реализации. Полагая в основу своего вхождения в состав Римско-католической церковной иерархии не вероучительное единство, а лишь сохранение внешнего богослужебного обряда и приобретение православными епископами общественных привилегий, которыми обладали в Речи Посполитой римско-католические иерархи, два западнорусских епископа выдвигали прагматическую необходимость обрести внешнее сходство христианского мира под эгидой римского первосвященника. Способы, которые владыки использовали для привлечения сторонников, хорошо известны и описаны историками церкви в классической литературе [6, с.351–352].
Православное шляхетство и магнатерия, отправляя депутатов в Брест, давало им инструкции и наказы, прямо противоположные. В основном, они сводились к трем пунктам: 1) епископы, самовольно возложившие на себя власть патриархов и подчинившиеся чужой папской власти, должны были быть лишены духовного сана; 2) Брестский собор, созванный митрополитом Михаилом Рагозою, является собором поместным, а потому не имел полномочий для принятия решения о соединении Православной церкви с римским костелом, тем более, что догматические вопросы обходились молчанием, или упоминались как уже разрешенные. Кроме того, статус Православной церкви в Речи Посполитой был подтвержден законами, привилеями, конфедерациями и королевскими присягами, которые никто не отменял; 3) не принимать нового (католического) календаря, но заботиться о сохранении старого, согласно указам короля Стефана Батория.
Таким образом, еще до открытия Собора обозначились фундаментальное расхождение между епископами, отпавшими в унию, и православным миром, представленным его депутатами, между католичеством и православием, расхождение, которое имело экклезиологическое значение и которое не могло не проявиться на заседаниях Собора [9].
Весьма показательной особенностью Брестского униатского Собора было стремление принимать во внимание лишь позицию епископата Киевской митрополии, когда иерархическое начало, восходящее к «сверх-епископской» власти папы римского, постепенно начинает подменять собой начало соборности. Однако поскольку при объявлении унии соборной процедуры избежать было невозможно, то Собор, открывшийся 6 октября, предназначен был лишь озвучить уже состоявшееся в тайне решение епископов для всего православного населения Речи Посполитой. Таким образом, Собор, проходивший под омофором митрополита Михаила Рогозы, правильнее назвать Синодом иерархических чинов Киевской митрополии, которые совместно с представителями католической иерархии и светских властей собрались для объявления церковной унии.
Поведение отпавших в унию епископов и митрополита заставило большую часть православных делегатов врасплох. Многие просто не могли поверить в то, что на этот раз решили обойтись без них. Два дня было потрачено на безрезультатные переговоры. Председательствующий на Соборе патриарший экзарх Никифор, появление которого могло состояться только благодаря усилиям К. К. Острожского, исполнил в точности требования канонического права, трижды приглашая митрополита и епископов явиться и дать ответ, и все три иерарха послам экзарха отказали. Тем самым с самого начала Собору православных был придан строго канонический характер. Именно Никифор предложил: для того, чтобы упорядочить ход Собора, разделить прибывших на два «кола» – духовенство и мирян. Во главе светского, совещательного церковно-народного Собора, «кола мирян», были воевода Киевский, сенатор кн. К. К. Острожский с сыном Александром, воеводой Волынским и несколько вельмож, главным образом, – волынская знать. Кроме того, было много мирян, представляющих области и районы Вильно, Киева, Галиции, Волыни, Браслава, Перемышля и Пинска; городов – Вильно, Львова, Пинска, Бельска, Бреста, Каменец-Подольского, Киева, Владимира-Волынского, Минска, Слуцка и ряд других; и, наконец, представителей от православных братств Вильно и Львова. Таким образом, православный Собор стал собранием клира и мирян, объединенных сознанием того, что они образуют единое церковное тело. В этом и проявился соборный дух Православия. При этом он руководствовался обычаем, издавна существовавшим в Константинополе. Экзарх Никифор выступил перед собравшимися с речью, в которой обрисовал тяжелое положение православных земель, приведшее в конечном итоге к отпадению в унию православных епископов. Он предложил обсудить на Соборе несколько вопросов: о перешедших в унию иерархах; о принятой ими унии и ее каноничности; о восстановлении порядка в Православной церкви. Все эти вопросы находились в компетенции Собора. Экзарх имел все полномочия вместе с Собором низложить митрополита и епископов, но поставить нового митрополита не мог. Чего и не было сделано.
Королевская власть была встревожена таким поворотом событий. К кн. Острожскому были направлены послы с требованием снять вооруженную охрану и выдать Никифора, т. к. он якобы являлся турецким шпионом. На эти угрозы К. К. Острожский ответил отказом, а на предложение принять унию, сказал, что сделает это только после созыва Вселенского Собора и согласия всех патриархов православного Востока на соединение с Римом. Убедившись в бесперспективности переговоров с православными, униатские иерархи 10 октября провозгласили соединение с Римской церковью и отлучение всех, кто противился этому.
В этот же день Собор православных слушал дело о принявших унию православных иерархах. Признав, что они изменили православию, самовольно, без участия патриарха и Вселенского Собора, попытались ввести унию на землях Речи Посполитой и пренебрегли троекратным вызовом на суд, Собор постановил лишить их сана и предать отлучению от православной церкви. Вслед за этим было составлено обращение к королю с просьбой лишить низверженных епископов их мест и открыть вакансии для новых кандидатов. После этого Собор поклялся твердо стоять в православной вере и сохранять верность православным патриархам:
«Мы даем обет веры, совести и чести за себя и за наших потомков не слушать осужденных соборным приговором митрополита и владык, не повиноваться им, не допускать их власти над нами… и стоять твердо в нашей святой вере и при истинных пастырях нашей святой Церкви, особенно при наших патриархах, не оставляя старого календаря, тщательно охраняя огражденное законами общее спокойствие и сопротивление всем притеснениям, насилиям и новизнам, которые бы стали препятствовать целостности и свободе нашего богослужения»[1, с.526–532].
Все понимали важность принятых решений. Презрение к отщепенцам со стороны православных нашло выражение в «Листах», вкратце оповещавших о решении Собора и, вероятно, развезенных в разные края членами этого Собора. В частности, в них сообщалось, что «митрополит Рагоза и владыки полоцкий Германко, володимерский Потейко, луцкий Кривилко, холмский Збиражко, пинский Ионище» как сначала тайком и скрытно бегали к Римскому папе, отступив от святого православия греческого, так и теперь явно приложились (к папе). «За что от латынян в замке (Берестейском?) были чествованы и как медведи музыкой скорморошескою и тарарушками утешаны, или, вернее, осмеяны». «Они только сами одни отдались волку; а стадо, хвала Богу, в православии давнем вкупе осталось» [4, с.495-496]. Последние слова выражали, конечно, надежды православных, а не действительность. Но, тем не менее, униатам не удалось увести за собой население православных земель Речи Посполитой. Униатская церковь, едва появившись на свет, оказалась в изоляции, а униатские иерархи – отлученными в глазах православных.
Большую роль в этих событиях сыграли экзарх Никифор и кн. Константин Острожский. Они фактически предопределили ход и решения Собора православных. Экзарх Никифор, с его громадным опытом и умом, сумел организовать православных и провести заседания православной стороны так, что решения православного Собора получили законную силу, а униаты были осуждены. Он вывел Собор из растерянности и придал ему канонический характер. Кн. К.К. Острожский, возглавив «коло мирян», действовал целиком в духе православной экклезиологии как свидетель того, что совершается в Церкви. Именно отсутствие рецепции, согласия мирян на то, что определили епископы-униаты, свидетельствовало о том, что иерархи действовали отдельно от народа церковного, нарушая принцип соборности.
Таким образом, в деле организации унии самым радикальным образом столкнулись две экклезиологии — католическая и православная. С католической точки зрения все в Церкви решают исключительно Папа и епископы, которым он как бы делегирует часть своих полномочий «наместника Христа». Поэтому, с позиций католицизма, решение епископата перейти в унию означает, что их паства должна принять это как должное и следовать за своими пастырями [8]. Но такая точка зрения неприемлема для православного понимания Церкви. Известно множество примеров того, как соборные деяния не принимались народом церковным, и в результате тот или иной собор входил в историю Церкви как лжесобор, как это было, например, с монофизитским «Разбойничьим» собором в Эфесе или иконоборческим «Безглавым» собором в Константинополе.
На Брестском соборе произошло и еще одно малозаметное, но очень важное событие, которое, думается, следует также связывать с позицией экзарха Никифора и князя Острожского. Стефана Зизания и двух священников Виленского братства, отлученных от церкви Михаилом Рагозой «за ересь», объявили невиновными: «Так как сам митрополит в послушании у церкви восточной не хотел быть, то и клятву свою на этих священников положил ни за что другое, как только за книжку, сочиненную на костел римский» [10, с.416]. Этот решение позволило яркому проповеднику продолжить свою деятельность дальше. В тоже время происшедшее свидетельствовало о примирении церковной иерархии с братствами.
Именно усилия Никифора и Острожского практически нейтрализовали успех унии, несмотря на всю мощь соединенных усилий папы и короля. Благодаря стойкости православных, а также последовательным действиям председателя собора экзарха архидиакона св. Никифора, а также бескомпромиссной позиции Константина Острожского Православный Собор прошел в строгом соответствии с канонами православной церкви.
Естественно, что король и католическая церковь были раздражены деятельностью экзарха и его покровителя. Сразу после собора начались гонения на православных. Сигизмунд III не замедлил издать указ о том, чтобы в кратчайшие сроки страну покинули все греки, не являющиеся гражданами Речи Посполитой. Вскоре ее оставили александрийский экзарх Кирилл Лукарис, белградский митрополит Лука и афонские архимандриты. Никифор продолжал вести себя независимо и бесстрашно, пребывая в землях кн. К. Острожского и ведя занятия в Острожской академии. Однако ему было ясно, что власти не оставят его в покое. Как известно, Никифор был обвинен в шпионаже в пользу Турции. И хотя суд закончился полным провалом обвинителей, однако Никифор не был выпущен на свободу. Без всякого приговора он был отправлен в Мариенбургский замок, из которого так и не вышел. Думается, что, отдавая экзарха Константинопольского патриарха Никифора на суд, князь Острожский не верил в расправу над своим соратником. В деле Никифора кн. Острожский видел выпады и против себя. Хорошо известны слова Острожского, произнесенные перед королем: «<…> На старости лет затронули у меня самые дорогие сокровища: совесть и веру православную. Видя смерть пред глазами, напоминаю вашей королевской милости: остерегитесь; поручаю вам отца Никифора, а крови его на страшном суде божием искать буду; прошу бога, чтоб уже больше не видать мне такого ломанья прав» [10, с.423]. И после этих страшных событий К.К. Острожский не изменил своего поведения. Когда архимандрит Киево-Печерской Лавры Никифор Тур отказался содержать униатского митрополита Рагозу за счет монастыря, как было решено ранее в Бресте, король потребовал от Киевского воеводы отстранить Тура от архимандрии, но Острожский, наоборот, морально и материально поддержал последнего. Известно, что 4 августа 1597 года Александрийский патриарх Мелетий Пигас назначил Львовского епископа Гедеона Балабана экзархом Киевской митрополии. Балабан окормлял свою митрополию только под охраной отряда Острожского и рукополагал новых кандидатов на пустовавшие приходы. С именем К. Острожского связано и еще чрезвычайно важное для Православной церкви событие. Князь не допустил перехода Софийского собора и Выдубицкого монастыря в руки митрополита Потея.
Православный собор, благодаря действиям экзарха Никифора и князя К.К. Острожского прошел в строгом соответствии с православной каноникой. Его решения были хорошо известны православному населению Речи Посполитой. Незаконными и противоправными в понимании его участников были поступки короля и епископов, подписавших унию. Именно этим объясняется стойкое стояние православных в вере и пренебрежение к перешедшему в унию духовенству.
Литература
1.Архив Юго-Западной России, издаваемый Временною комиссиею для разбора древних актов, выс. Учрежд. при киевском военном, подольском и волынском генерал-губернаторе. – Киев: Унив. тип., 1859. – Ч.1, т.1. 555 с.
2.Афанасьев Николай, прот. Церковь Духа Святого / Афанасьев Николай, прот. – Рига: Балто-славянское общество культурного развития и сотрудничества, 1994. – 327 с.
3.Гісторыя Беларусі: у шасці тамах / рэдкал.: М. Касцюк ( гал рэд. ) [і інш.]. – Мінск: Современная школа. Экоперспектива, 2008. – Т. 2. – 685 с.
4.Иловайский Д. Царская Русь / Д. Иловайский – Москва: Издательство Чарли, 1996. – 633 с.
5.Левшун Л.В. К вопросу о почитании православных святых на землях Беларуси в 12–17 вв. / Л.В. Левшун // Православие в духовной жизни Беларуси: Сб. матер-в междун. научно-практ. конф., Брест, 25 – 26 апреля 2007 г. / редкол.: М.Э. Чесновский [и др.]; Брестский гос. ун – т им. А.С. Пушкина; Брестская епархия БПЦ; Кафедра истории культуры и религии.– Брест: Изд-во БрГУ, 2008.– С. 256 – 266.
6.Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви / Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. – Москва: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. – Кн. V. – Т. 9. – 559 с.
7.Марозава С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596 – 1839 гады) / С.В. Морозава. – Гродна: Гродзенскі дзяржаўны універсітэт імя Янкі Купалы, 2001.– 352 с.
8.Перi Вітторіо. Берестейская унія у рімському баченні / Вітторіо Перi // Історичnий коnтекст, укладеnnя уnіі і перше поуnійnе поколіnnя: Матеріяли “ПершихБерестейських читань”, Львів, Івано-Франківськ, Киiв, 1-6 жовтня 1994 р. / Редактор Боріс Гудзяк, співредактор Олег Турій; Інститут Історіі Церкви Львівськоі Богословськоі Академіі.– Львів, 1995. – С.7–24.
9. Салтыков Александр, прот. Два собора в Бресте 1596 года – две экклезиологии / Александр Салтыков, прот. // Материалы научно-богословской конф., посвященной памяти преподобномученика Афанасия, игумена Брестского, Брест, 16–19 сентября 1996 г. / Православное братство во имя Архистратига Божия Михаила. – Минск, 1997. – С. 30-35.
10.Соловьев С.М. История России с древнейших времен / С.М. Соловьев.– Москва: Издательство социально-экономической литературы, 1961. – Кн. V. 755.
11. Уния в документах: Сб./ сост. В.А. Теплова, З.И. Зуева.– Минск: Издательство Лучи Софии, 1997. – 518 с.
