Переходя от «красного» (революционно-коммунистического) взгляда на русское дворянство и проблемы образования элиты современного Русского мира к «бело-чёрному» (консервативно-христианскому), в котором мы должны обнаружить истину, очистив её от ложных примесей, – вначале отметим, что «красная доктрина» очернения и отрицания дворянства полностью противоречит не только исторической правде, но и теоретическим суждениям на этот счёт Русской Православной Церкви, прежде всего, в лице её святых. Достаточно сказать, что в рамках данной концепции «врагами народа», его «эксплуататорами» и «нахлебниками» безоговорочно оказываются все русские цари, князья, бояре, дворяне за всю историю, включая сонм святых (и в их числе – святителей и преподобных), начиная с древних великих князей равноапостольного Владимира Крестителя и благоверного Александра Невского, князей-мучеников Бориса и Глеба, преподобных Сергия Радонежского и Евфросинии Полоцкой и вплоть до сонма представителей дворянства Российской Империи – полководцев, учёных, врачей, писателей и иных русских созидателей во главе со святыми Александром Суворовом и Фёдором Ушаковым, святителями Филаретом Московским и Игнатием Ставропольским, Александром Пушкиным и Фёдором Достоевским, Михаилом Глинкой и Сергеем Рахманиновым, Дмитрием Менделеевым и Николаем Пироговым.
Здесь необходимо привести выдержки из чрезвычайного архипастырского Послания величайшего святителя XIX века Игнатия (Брянчанинова) по случаю подготовки отмены крепостного права от 17 января 1859 года (уже в зрелые годы монашеского и архипастырского подвига), где он показывает христианско-историческую разумность происхождения и призвания дворянства, воинственно оппонируя классическим (западным) социалистическим взглядам (в том числе порой и в церковной среде), в чём позже найдёт продолжателей среди выдающихся подвижников благочестия праведного Иоанна Кронштадского, священномученика Иоанна (Восторгова) и прочих святых.
Так, святитель указывает, что в основании эгалитаристских взглядов лежит «иностранная литература, богатая такого рода сочинениями, над составлением которых неусыпно трудится партия революции и беспорядка. Метод во всех таких сочинениях один: они, выставляя злоупотребление властию некоторых лиц, на этом основании восстают против всякой власти, проповедуют равенство и совершенное благоденствие человеков на земле… Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может. Это возвещено нам Словом Божиим; доказано опытом [в том числе XX века]… Злоупотребления, без которых не может обойтись никакое дело, никакое общество, никакое сословие человеческое, были; но они в сравнении с главным фактом оказываются мелочными частностями».
История происхождения русского дворянства отнюдь не была закабалением одной части христианского русского народа другой: «Россия с самого начала существования своего почти до новейших времен представляет собою обширный воинский стан. История ее есть история непрерывающейся войны… При военном характере государства невозможно, чтоб военное сословие не первенствовало в государстве». Дворянское сословие, будучи военно-служилым, получало политические преимущества и материальное обеспечение со стороны крестьян, однако не просто несло на себе бремя государственной службы, но проводило долгое время в военных сборах и походах вдали от дома и семей, находясь под постоянной угрозой гибели, в связи с чем средняя продолжительность жизни у дворян была в среднем ниже, чем у крестьян или ремесленных рабочих, которые проводили всю свою жизнь дома с семьёй – в покойном благочестивом труде.
Здесь следует указать на главный камень преткновения и онтологическое расхождения традиционно-христианского и секулярного (как коммунистического, так и либерального) взглядов на саму земную жизнь людей и неравенство в ней. С точки зрения второго, земная жизнь является самоценной и поэтому требует своего максимального наполнения благополучием, возможностями (роста, самореализации), материальными успехами, продолжительностью жизни, впечатлениями, а потому сословное неравенство и патриархальная жизнь трудяги-крестьянина или рабочего видятся ошибкой и несправедливостью, а подвиги, идеократия и честь дворян – глупостью. Но с точки зрения евангельской истины, земная жизнь является временем подготовки к вечной жизни, испытания и подвижнически-трудового стяжания («купли») в душе Царства Божьего, временем добродетелей, служения высоким начинаниям и свершениям: и тогда традиционный уклад оказывается мудрым, а вот «рационально-секулярный» (буржуазный), «прогрессивный» – безумным, да ещё и богоборческим.
Всякое общественное и в целом онтологическое неравенство (начиная с первоначального разделения на мужчин и женщин) не являются следствием грехопадения человека (таковым являются его искажённые формы): в нём заложены основания для любви и богатства её проявлений, в то время как однообразное равенство (ко всему прочему, вполне и невозможное) уничтожает саму почву для проявлений и, соответственно, утверждения любви. Несправедливости же самого традиционного уклада не вытекают из него самого, не являются критическими, но, несомненно, требуют и планомерного исправления – для выражения и утверждения любви и правды в христианском народе, а тем самым – прославления Бога. Ибо задача христианского и, тем более, богоизбранного народа – не просто смиренно перенести все скорби и неправды, но и отразить собою, насколько возможно, на земле то самое Царство Небесное – духовный союз любви. При этом мера исправления и христианского совершенства традиционного уклада всегда зависит от духовного уровня народа: попытка искусственно-принудительного навязывания ему умозрительных форм общежития (в частности, «братских коммун») даже в теории ведёт к сплошным провалам и вреду, на практике же – к установлению диктатуры несправедливости.
Святитель Игнатий возвещает разумный характер первоначального установления крепостного права: «Необходимость обуздывать своеволие простого народа и невозможность иметь полицию в государстве неорганизованном заставили Царя Бориса Годунова прикрепить крестьян к землям. Тогда все крестьяне русские обратились в крестьян несвободных… Во время укрепления крестьян менее чем 1/11 часть их принадлежала к числу несвободных» (на протяжении 6 веков истории русского православного иерархического общества). Вместе с тем, при Петре I и особенно его преемниках произошло искажение положения дворянства и его взаимоотношений с крестьянством, уклада русского крепостничества, всего сословного строя в России, о чём мы скажем ниже. Однако совсем не в той мере, как уже несколько веков изображает либерально-коммунистическая пропаганда: «Можно подумать, что несвободное сословие образовывалось единственно чрез насилия, что период владения помещиков крестьянами в России был периодом непрерывного, повсеместного тиранства, а дворянское сословие всегда состояло из лиц самых бесчеловечных и безбожных. По точному исследованию статистиков оказывается совсем противное: быт помещичьих крестьян, несмотря на частные злоупотребления, в своём общем составе далеко превосходнее быта крестьян во всех прочих европейских государствах… Благочестие же и усердие к Церкви древних русских князей и бояр достаточно доказываются уже тем, что они половину своих крестьян передали монастырям».
Отмена крепостного права, обусловленное «устареванием этого быта в нравственном и государственном отношениях…, отнюдь не есть падение дворянства. Дворянство в России не может быть уничтожено по весьма ясной причине: по той, что в обширном Российском государстве между Самодержцем и многочисленным народонаселением непременно должно стоять служащее сословие. Могут пасть старинные дворянские роды; могут явиться новые личности и вступить в дворянское сословие; но все это – факты, уже повторявшиеся и повторяющиеся, не уничтожившие сословия, необходимого в государстве… Вместе со значением государства возвысилось значение государственных людей и всего служащего сословия… Соответственно умножающемуся народонаселению и матерьяльному развитию возвышается значение государства; с возвышением значения государства возвышается значение служебного сословия… Пред дворянством открывается обширное поприще новой деятельности в стране, преизобилующей матерьяльными средствами».
В свою очередь, и крестьяне не выпадали из общегосударственного строя в качестве вновь вольного сословия (посулы большевиками обратного закончились страшным закабалением крестьян), но происходило «изменение формы управления ими. Им даруется свобода, но не своеволие: они выходят из-под ведомства помещиков, как бы из-под надзора воспитателей и опекунов, в служебное, личное отношение к государству, чрез посредство начальства, которое над ними установлено будет правительством». Особенно святитель предупреждает угрозу со стороны распространения революционно-социалистических воззрений (вкупе, добавим, и либеральных в целом) на сословный строй русского народа и настроений, разрушающих народное единство: «Господь сказал: “Всяко царство, раздельшееся на ся, запустеет: и всяк град или дом разделивыйся на ся не станет” (Мф. 12. 25); таков должен быть неминуемый плод столкновения сословий… Апостол показывает и причину, по которой может и должно произойти столкновение: она заключается в зависти к земным преимуществам, а причина зависти есть тщеславие… Вот побудительные причины витийства вообще якобинского».
Таким образом, наличие дворянского служилого сословия в качестве народно-государственной элиты является целиком нравственно оправданным и жизненно необходимым, что особенно ясно раскрывается в исторической практике вплоть до сегодняшнего дня. Народ, осознающий и принимающий божественные законы устройства всякого общества и самого себя (как духовно-материальную этнокультурную общность), строящего свою государственность – притом не только для решения вопросов безопасности, правосудия, экономического благоустройства, общественного презрения, но и для высоких целей и исполнения божественного призвания, – не может не испытывать потребность в высшем сословии, которое не только отдаётся служению державе, Отечеству и народу в целом, но и самим умом максимально отрывается от текущей суеты, мыслит и живёт соответствующими целями и ценностями, печётся о высоких делах и служит им делам, лишаясь размеренного покоя, формирует и хранит особый благородно-служилый этос и самосознание.
Из такого сословия черпают для себя подготовленные души важнейшие области народной жизни (и соответствующие профессии) – государственное управление, армия, наука, высшее образование, просвещение, высокое художественное искусство, наконец, само священнослужение и монашество, которые для своей плодотворности требуют именно указанных качеств. Особое значение дворянство получает для питания архиерейства Церкви, где особенно требуется высокое целостное стратегическое мышление, неустанное радение о созидании сложного церковного организма и церковной миссии. Необходимость такого государственного сословия раскрывается уже в трудах лучших античных умов – Платона и Аристотеля, а его исчезновение и отсутствие (в том числе под предлогом «свободы, равенства и братства») непременно означает «святого места» его духовными антагонистами, чужеродными ставленниками.
К дворянскому костяку в высших областях народной жизни далее уже присоединяются выходцы из других сословий. При этом само дворянство должно оставаться (и оставалось на Руси в отличие от Запада) открытым для выходцев из других сословий. Но такой переход, сословная миграция, не должен поощряться как нормальная практика (в духе либеральных «социальных лифтов»), разрушающая устои как общества в целом, так и самих сословий, – развивая в них конкуренцию и размывая дух сословного долга. Ибо, как учит Священное Писание, спасение достигается через смиренное и добросовестное исполнение того послушания, которое даётся Богом каждому человеку: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван… В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся пред Богом» (1 Кор.7:20, 24). Погоня за земными выгодами (часто мнимыми и отягощающими) не помогает, а вредит главной цели жизни.
И здесь мы всё же сталкиваемся с обратной крайностью в оценке русского дворянства, которая встречается среди определённой части разнообразных идейных антагонистов «красных» социалистов, обобщённо образующих «белый лагерь». Здесь также можно указать на ошибки и в онтологическом, и в историко-практическом преломлениях. Первое преломление настаивает на безусловной онтологической благотворности дворянства в народе и государстве как государственного и культурного созидателя. Изысканная дворянская культура тогда оценивается непременно «высокой» и преподносится как исключительный источник созидания культуры общества и эпохи как таковых, которое своим трудовым потом и создаваемым материальным базисом должны как безликая рабочая сила обеспечивать сельские и городские труженики. Такой взгляд на миссию и правду аристократии заимствован с Запада – ещё от античной философии, которая в эпоху Ренессанса в католицизме заменила святоотеческое учение, – так же, как и либерально-социалистический эгалитаризм и демократия, и отражает как раз путь западной цивилизации с её ещё католическим обмирщением – самоценностью земного существования человека, его внешних культурных форм и скрывающимся в них самолюбованием падшей природы человечества.
В католической традиции высшее сословие, феодальная знать или шляхетство, хороши сами по себе, никому ничем не обязаны (зато ему все обязаны всем): нередко дело доходило до восприятия его самого по себе в чисто талмудическом духе как предустановленного к спасению в отличие от низших сословий (или хотя бы в сравнении с ними) с презрением к таковым, до чувства одолжения и великодушного благодеяния народу и всему человечеству самим фактом своего существования, не говоря уже о претензиях на их «ум, честь и совесть» и выразителя прогрессивных идей и высоких идеалов. Такой взгляд на аристократическую элиту «красные» высмеивают, не без злого умысла, в реальных образах «булкохрустничества», франкоязычных салонов (с «высокой культурой» сплетен, бахвальства и сеансов спиритизма) и клубов (а то и борделей), а также распространённых турне по европейским курортам. Совсем по-другому смотрит на дворянство Господь Бог и Божье Слово: «Кто хочет между вами быть бо́льшим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф.20:26-27). При этом «кому много дано, с того много спросится, и кому много доверено, с того больше взыщут» (Лк.12:48).
Историческая оценка русского дворянства с указанных позиций (второе преломление ошибочного взгляда) грешит односторонностью. В нём видятся только светлые черты, блеск и отрада русской истории. Ему приписываются все достижения и победы. Вина дворянства за состояние России накануне революции и саму революцию при таком подходе преуменьшается вплоть до полного снятия как с «невинной жертвы». Одновременно данная вина может перекладываться, в лучшем случае, на Запад, его талмудическо-масонскую революционно-буржуазную элиту с её местными агентами и их коварные заговоры и диверсии, в худшем случае – на неблагодарную и мятежную «русскую чернь». Такое сознание в той или иной мере можно было обнаружить и среди «белой эмиграции». Однако нужно признать, что едва ли таковое было в ней доминирующим, для лучшей же её части – совершенно неприемлемым, для черносотенства же (гласом котором можно считать автора «Народной монархии» белоруса Ивана Солоневича) – предметом сатиры и разоблачения.
Вот этот самый, трезвый и беспристрастный, религиозно-духовный взгляд на русское дворянство и необходимо развернуть современной русской консервативной мысли, – и необходимость эта обусловлена не только установлением исторической справедливости, но злободневной задачей обновления элиты современной Руси, формирования своего рода «нового русского дворянства», без которого ни сплочения всего народа, ни государственного подъёма, ни победы в противостоянии со смертельным врагом, ни простого в этих условиях выживания – попросту не может состояться.
