Галицкие интеллигенты из числа профессиональных украинцев воспринимали русинов Подкарпатья как пассивный объект своей культурно-просветительной миссии. Влияние галичан затрагивало различные сферы общественной жизни Подкарпатской Руси. Особое внимание уделялось местной молодежи, которой галицкие интеллектуалы самыми разнообразными способами пытались привить украинское самосознание. «Галичане М. Демчук и Л. Бачинский создали молодежную организацию пластунов…, которые на практике осваивали те навыки, которые были необходимы оуновцам в борьбе с местными поляками в Галичине. Профессор В. Бирчак через галицких политэмигрантов-поэтов… помогал молодым литераторам-русинам писать на украинском языке. С помощью галичан молодой русинский поэт В. Гренджа-Донской… в 1924 г. издал впервые в истории Подкарпатской Руси книжечку «Квiти з терном» на украинском языке. С помощью галичан, – отмечают П. и С. Годьмаш, – украиноязычными поэтами и писателями стали Ю. Боршош-Кумятский, Ф. Могиш, И. Колос и другие, поскольку их произведения издавались на средства Украины» (Годьмаш П., Годьмаш С. 2003: 83).[12]
Примечательно, что представители украинской интеллигенции из Галиции в 1920-е гг. были востребованы не только в Чехословакии, но и на Советской Украине, где в то время проводилась масштабная кампания украинизации в рамках проводившейся в СССР политики «коренизации». В условиях нехватки кадров профессиональных «украинизаторов» и критического отношения к украинизации со стороны значительной части населения, руководство УССР, в первую очередь один из ведущих идеологов украинизации нарком просвещения УССР М. Скрипник, прибегало к услугам галичан, которые в 1920-е гг. заняли ряд руководящих постов в области просвещения, науки и культуры. Так, директором Украинского института лингвистического просвещения в Киеве был выходец из Галиции И.М. Сияк, запрещавший говорить в стенах института на русском языке. Привлечение галицкой интеллигенции властями Советской Украины к сотрудничеству вызывало отторжение у русскоязычной интеллигенции и городского населения и в целом «создавало напряженность в обществе» (Борисёнок 2006: 136-137).[13] В то время как политика украинизации на Советской Украине крайне критически оценивалась русофильской прессой Подкарпатской Руси, местные украинофилы, прежде всего коммунисты и социал-демократы, отзывались о ней исключительно позитивно.
В свою очередь, национальные процессы в Подкарпатской Руси в 1920-е гг. М. Скрипник оценивал весьма положительно, трактуя распространение украинской идентичности в Подкарпатье исключительно как результат успешной национальной политики коммунистической партии. «Видно, что в национальном отношении, в восприятии Закарпатья как части украинской нации наступила настоящая революция, – с удовлетворением писал Скрипник в 1928 г. – Несколько лет работы коммунистической организации… в этой стране – и наступил переворот во взглядах. Украинское население Закарпатья сейчас действительно осознает себя украинским».[14] Хотя вывод профессионального украинца товарища Скрипника о полном принятии украинской идентичности населением Подкарпатья был поспешным и в то время весьма далеким от реальности, нарком просвещения УССР был, безусловно, прав в том, что компартия сыграла важную роль в распространении украинского самосознания в этом регионе.
Постоянно прибегая к услугам украинцев-галичан, игравших особенно важную роль в сфере образования в Подкарпатской Руси, чехословацкие власти в то же время избегали использовать представителей многочисленной русской эмигрантской общины Чехословакии в качестве преподавателей в учебных заведениях Подкарпатья. Отношение чехословацких властей к российским эмигрантам в вопросе трудоустройства было вообще довольно жестким. Русским эмигрантам «разрешалось работать только в русских организациях, финансируемых МИДом; они не пользовались равными правами на местном рынке труда. В марте 1928 г. Чехословакия приняла закон, охраняющий местный рынок труда. В соответствии с законом, право на трудоустройство имели лишь те иностранцы, которые прибыли в Чехословакию до 1 мая 1923 г. …Те, кто приехал в страну после 1 мая 1923 г., мог получить разрешение на работу только в исключительных случаях. …Чехословакия предоставила русским студентам возможность завершить образование, но возможности найти после этого работу были крайне ограничены, особенно в государственных заведениях. Эмигрантам было запрещено заниматься мелким бизнесом. Русские были в числе тех, кого увольняли в первую очередь» (Chinyaeva 1995: 159).[15] Символично, что в 1922 г. из работавших в Подкарпатской Руси учителей-эмигрантов 79 были украинцами и только 29 – русскими (Magocsi 1979: 170).[16] Между тем, в условиях широко распространенной неграмотности русинского населения личность учителя и задаваемое им направление культурно-языковой ориентации часто играли решающую роль в процессе первичной социализации и в становлении идентичности молодого поколения.
С растущим влиянием украинофилов в Подкарпатской Руси их противостояние с русофилами заметно возросло к началу 1930-х гг., зачастую выходя за рамки идеологической полемики и принимая форму открытого насилия. Так, 1 июня 1930 г. во время празднования традиционного «Дня русской культуры» в Ужгороде студент Ф. Тацинец, воспитанник галицкой политэмигрантки С. Новакивской, преподававшей в ужгородской гимназии, совершил неудачное покушение на видного представителя карпато-русского движения и автора русофильской грамматики Е. Сабова, открыв по нему стрельбу из пистолета. Украинофильская пресса в лице волошиновской «Свободы» возложила основную вину за происшедшее не на Тацинца, а на некие «провокации» со стороны русофилов, которые, по словам волошинского официоза, «оскорбляли наше народное направление» (Свобода 12.06.1930).[17]
Радикализация украинского движения в Чехословакии и его связь с Германией стали вызывать растущую озабоченность чехов, которые в середине 1930-х гг. были вынуждены внести коррективы в свою политику в отношении украинцев, введя ряд ограничений на их деятельность. В письме президенту Масарику 29 января 1931 г. лидер национальных социалистов и заместитель председателя сената Чехословакии В. Клофач призывал Масарика внимательно изучить весь материал следствия по делу Тацинца и обращал внимание чехословацкого президента на другие случаи насилия со стороны украинских радикалов, напоминая о традиционном германофильстве галицких украинцев. Клофач особенно подчеркивал усиливающиеся ирредентистские тенденции в украинском движении (AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1931, krabice 403).[18] К своему письму Масарику Клофач в качестве иллюстрации растущей опасности украинского движения для Чехословакии прилагал открытку с изображенной на ней картой Украиной, которая была популярна среди украинской диаспоры Чехословакии. Помещенная на открытке карта будущей независимой Украины захватывала всю Подкарпатскую Русь и северо-восточную Словакию, простираясь от городов Кошице и Перемышль на западе до Волги и Северного Кавказа на востоке (AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1931, krabice 403).[19] Территориальный аппетит у идеологов «украинского проекта» всегда был отменным…
Со второй половины 1920-х гг. в сфере образования в Подкарпатской Руси проступают все более явные чехизаторские тенденции, которые выражались в резком росте числа чешских школ в крае, несмотря на то, что чехи составляли здесь крайне незначительную часть населения. Последовательная чехизация Подкарпатья в области просвещения вызывала ожесточенную критику карпато-русской прессы как в Чехословакии, так и в Северной Америке. «Чехословацкое правительство на Подкарпатской Руси за 10 лет для русинов поставило не больше 10 народных школ; наоборот, открыло и построило для детей чешских чиновников, жандармов, служащих и жидов около 200 чешских школ. Эти чешские школы все державные, которые содержатся за счет государственного бюджета» (Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. July 31, 1930. № 31),[20] – констатировал в июле 1930 г. «Американский Русский Вестник».
Против чехизации Подкарпатья энергично выступала как русофильская пресса, так и украинофильская «Карпатська правда», орган местной компартии, которая обвиняла Прагу в проведении политики ассимиляции, а местные политические партии – в поддержке этой политики (Карпатська правда. 8 вересня (сентября) 1929. Число 14).[21] Констатируя, что «чехизация затапливает наши города и села», «Карпатська правда» выступала за отмену традиционной этимологической письменности, за немедленное введение в школы украинского литературного языка и призывала русинское население края к бойкоту чешских школ (Карпатська правда. 26 вересня (сентября) 1929. Число 17).[11][22]
Один из творцов русинской политики Праги социал-демократ Я. Нечас отдавал себе отчет в растущем недовольстве чехизаторскими тенденциями среди населения Подкарпатской Руси. В своем конфиденциальном письме Масарику Нечас делился своими соображениями о том, как избежать возможных эксцессов и одновременно сделать процесс чехизации более эффективным. «Вопрос чехизации Подкарпатья вызывает горечь у местного населения. В крае уже насчитывается 71 чешская школа, часто в тех местах, где вообще нет чешских детей. В школьном отделе официальным языком является только чешский, что вызывает обоснованную неудовлетворенность…, – писал Нечас Масарику 13 апреля 1928 г. – Предпринимаемыми мерами чехизировать Подкарпатскую Русь невозможно. Однако умеренными и тактичными мерами можно было бы добиться проникновения и распространения чешского языка в Подкарпатской Руси (отправкой русинских детей на учебу в Чехию, размещением военнослужащих из Подкарпатской Руси в чешских землях и, наоборот, чешских солдат в гарнизонах Подкарпатья, введением обязательного чешского языка со второго класса во всех народных школах)» (AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1928, krabice 403. Podkarpatská Rus – zpráva Ing. Nečase).[23]
* * *
Представители русинов Словакии также воспринимали чехословацкую политику в Подкарпатской Руси как прямую поддержку украинофилов. Лидер Русской Народной партии в Словакии доктор К. Мачик писал в 1925 г., что «украинизация Подкарпатской Руси вызывает единодушное негодование всего населения; народ называет украинцев поляками и предпочитает оставить своих детей неграмотными, чем заставить их учиться такому языку. Будущее нашего народа в России, – утверждал Мачик. – По-видимому, украинские стремления поддерживаются некоторыми членами правительства. Причина этого абсолютно непонятна для нашего населения: русского чувства в нем невозможно искоренить никогда, никакими средствами…» (Народная газета. 1925. №. 3).[24]
Не менее критически относились к политике Чехословакии в русинском вопросе представители карпато-русской диаспоры в Северной Америке. «В Подкарпатской Руси везде господствуют иностранцы, которые пануют над русским населением… Чешские офицеры и украинские авантюристы-легионеры заправляют во всех учреждениях, не имея никакой квалификации. Наша же интеллигенция, наши ученые русские сыны не имеют возможности заработать на кусок хлеба» (Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. February 24, 1927. № 8),[25] – эмоционально писал в феврале 1927 г. «Американский Русский Вестник» в статье под красноречивым названием «Как плачет Подкарпатская Русь?».
Культурно-национальная политика официальной Праги уже к середине 1920-х гг. воспринималась многими деятелями русинского движения в регионе как пагубное экспериментирование над русинским народом. «Нет в республике ни одной такой народности, которая бы подвергалась таким экспериментам, – говорилось в предвыборном обращении Русской Народной партии «К нашему Русскому Народу» в октябре 1925 г. – Эксперименты языковые, политические, административные, религиозные – это общее явление. Чем дальше продолжаются эти ненормальные явления, тем глубже тонут наши экономические, культурные и национальные интересы» (Народная газета. 1925. №. 21).[26]
В 1920-е гг. карпато-русская пресса как в восточной Словакии, так и в Подкарпатской Руси уделяла все большее внимание критике чехословацких властей, политика которых вызывала растущее разочарование среди русинской интеллигенции. В своем открытом письме президенту Масарику в 1928 г. представитель русофильской интеллигенции парох Эмилий Левканич писал: «В моих ушах звучат исторические слова Ваши, господин Президент: «Я русский народ люблю и буду всегда вам на помощи». Сначала все показывалось к наилучшему. Славянский общелюбимый вождь К. Крамарж с самой большой охотой начал реорганизацию нашего края. Но эта радость не долго продолжалась. Началась австрийская система: «Divide et impera». Наш народ был разделен территориально на Пряшевскую и Подкарпатскую Русь. Как одна часть, так и другая не процветают, но гниют. Одну из них чехизируют, другую – словакизируют наши чехословацкие славянофилы. В Подкарпатской Руси – 18 тысяч чешских урядников… Школьный отдел – как будто уже нет ни одного соответствующего русского человека – чисто чешский. Корреспонденция ведется на чешском языке. В Пряшевской Руси, где 200.000 русского населения, нет ни одной русской гимназии… Кто будет защищать нашу славянскую республику, – задавал вопрос автор письма, – если так легкомысленно выбрасывают славянский русский элемент из штатотворного фронта?» (Народная газета. 1928. №. 10).[27] Письмо Левканича может служить иллюстрацией общего разочарования русинских общественных деятелей опытом своего нахождения в составе Чехословакии. Если консерваторы-русофилы были недовольны культурно-языковой политикой Праги, то местные коммунисты, бывшие самыми радикальными приверженцами украинской ориентации, помимо критики ассимиляционной политики чехословацких властей, обвиняли Прагу в социально-экономической эксплуатации Подкарпатской Руси, заявляя, что «правительство ведет себя у нас как в завоеванной колонии» (Карпатська правда. 10 липня (июля) 1927. Число 28).[28]
Критический тон карпато-русской прессы, недовольной политикой чехословацких властей, заметно усилился в 1930-е гг. Наибольшей критике со стороны русофилов подвергалась проукраинская политика Праги в Подкарпатской Руси и ассимиляционная политика словацких властей по отношению к русинам Пряшевщины. Пытаясь объяснить смысл политики Праги в русинском вопросе, общественные деятели Подкарпатья приходили к неутешительному выводу о том, что предпринимаемые чешскими властями меры способствуют культурно-языковому противостоянию среди русинов и сознательно направлены на создание управляемого хаоса в Подкарпатской Руси, что позволяет оттягивать предоставление краю обещанной автономии и одновременно проводить политику ассимиляции местного русинского населения. Так, по словам известного карпато-русского общественного деятеля А. Геровского, лично знакомого со многими ведущими чехословацкими политиками и пражской политической кухней, «на Карпатской Руси искусственная украинизация начала проводиться… насильственными мерами чехословацкого правительства, которое видело в этом средство для отсрочки введения автономии и ослабления национально-культурных сил карпаторусского народа» (Геровский 1977: 54).[29]
Некоторые русинские политики даже проводили параллель между политикой Праги в русинском вопросе и политикой австрийских властей в отношении русинов Восточной Галиции во второй половине XIX – начале XX вв. По мнению А. Геровского, которое разделялось и многими другими видными представителями карпато-русской интеллигенции, «украинизацией… чехословацкое правительство преследовало троякую цель. Прежде всего тут была цель внутренне-политическая, которая, с одной стороны, сводилась к тому, чтобы внести раскол в среду местного русского населения и вызвать междоусобный бой. С другой стороны, в Праге полагали, что русский литературный язык сделал бы невозможной чехизацию или словакизацию, в то время как преподавание на разных диалектах, а также и на украинском языке, облегчило бы чехизацию… Иностранно-политические цели пражского правительства были скопированы с австрийской политики в восточной Галиции. Как венское правительство создало в восточной Галиции обособление русского населения от России путем создания нового литературного языка, так же и чехословацкое министерство иностранных дел мечтало сделать из Карпатской Руси базу для украинской политики на востоке» (Геровский 1977: 54).[30]
К началу 1930-х гг. печальные результаты русинской политики чехословацких властей стали проявляться все более отчетливо. Среди русинов восточной Словакии продолжали господствовать традиционные русофильская и русинская ориентации, граница между которыми была зачастую размыта; попытки активистов украинского движения развернуть украинскую пропаганду в Словакии закончились неудачей как вследствие противодействия местной русинской интеллигенции, так и по причине настороженного отношения словацких властей к украинскому движению. Однако в Подкарпатской Руси, где украинофилы пользовались широкой поддержкой официальной Праги, украинская ориентация, пропагандируемая галицкими эмигрантами и местными коммунистами, встретила понимание у части местной интеллигенции; противостояние русофилов и украинофилов постепенно приобретало здесь все более острые формы, распространяясь на все сферы жизни Подкарпатской Руси и оказывая серьезное влияние на внутриполитическую ситуацию.
Русинские деятели не скрывали своего разочарования и раздражения политикой чехословацких властей в Подкарпатской Руси. В 1931 г. ведущие представители подкарпатских русинов, поддержанные некоторыми общественными и политическими деятелями Чехословакии, обратились к общественности Подкарпатья и Чехословакии с «Декларацией культурных и национальных прав карпаторусского народа», в которой был затронут весь спектр самых злободневных для подкарпатских русинов проблем и высказано отношение русинской интеллигенции к политике официальной Праги.
«Русские люди Подкарпатской Руси! Братья Чехи и Словаки! На основании мирного договора и конституционной грамоты ЧСР Подкарпатская Русь должна получить особое автономное управление, в котором культурные и национальные дела будет решать сейм. Поскольку сейм еще не созван, постольку культурно-национальная жизнь Подкарпатской Руси регулировалась в административном порядке правительством ЧСР, – говорилось в декларации. – Мы признаем, что в области административного управления и особенно в отношении хозяйственно-промышленном Подкарпатская Русь сделала значительный шаг вперед, однако в то же самое время в культурно-национальном смысле, а в особенности в области школьного дела, мы со скорбью и возмущением должны констатировать не только полное пренебрежение некоторых высших урядов к мнению основной… на Подкарпатской Руси части населения, но и противодействие ходу развития, основанному на традиции и воле народа. В течение более чем десяти лет посредством школ проводится украинизация нашего края, решительно противоречащая воле народного большинства, – подчеркивали авторы декларации. – Украинское движение было создано на Подкарпатской Руси искусственно, благодаря широкой моральной и материальной его поддержке со стороны некоторых высших инстанций» (Карпатский свет. 1931. № 5-6-7. С. 1207).[31]
Столь суровый приговор, «со скорбью и возмущением» вынесенный русинскими национальными деятелями официальной Праге, имел под собой самые веские основания. «Все учительские конгрессы высказались за планомерное введение в школы Подкарпатской Руси русского литературного языка. Языковая комиссия 1926 года, пропорционально избранная, подтвердила это решение. Выборы в парламент дали соотношение в пользу русской ориентации 6:1 . Народная перепись 1930 года показала, что при наличии примерно 400.000 русских вся украинская нация на Подкарпатской Руси ограничена 2.355 лицами, – приводили убедительные доказательства авторы документа. – Общество им. Духновича в настоящее время по официальной статистике имеет 230 читален, в то время как «Просвета» только 70… Министерство Школ и Народного просвещения до сих пор не одобрило ни одного русского учебника, а в отношении грамматики Е. С. Сабова в течении семи лет не дало ответа, несмотря на ежегодно повторяющиеся просьбы о ея одобрении. Одобренные украинские учебники, – подводили итог карпато-русские деятели, высказывая свое отношение в том числе и к официально признанной украинофильской грамматике Панькевича, – представляют научный абсурд, изобилуют явным противоречием карпаторусской культурно-национальной традиции… Язык, покровительствуемый министром, не имеет за собой никакого культурного богатства, так как не только карпаторусские, но и вообще русские или украинские писатели на языке школ Подкарпатской Руси не писали…» (Карпатский свет. 1931. № 5-6-7. С. 1208).[32]
Декларацию со столь жесткой и нелицеприятной оценкой действий чехословацких властей подписали руководители Общества имени А. Духновича, представители Учительского товарищества Подкарпатской Руси, сенаторы Э. Бачинский, В. Клофач, Фр. Мерта, И. Цурканович, а также депутаты чехословацкого парламента А. Гайн, И. Куртяк, К. Прокоп, В. Щерецкий, И. Заяц. Среди подписантов были представители народно-демократической партии, национальных социалистов, Автономного Земледельческого Союза, Трудовой партии и Русской Народной партии.
Главные положения «Декларации культурных и национальных прав карпаторусского народа» были поддержаны русинской общественностью и легли в основу резолюций Всенародного Карпаторусского Конгресса, состоявшегося в Мукачево 9 октября 1932 года. Карпаторусский Конгресс, в работе которого приняли участие более 2.000 делегатов, представлявших 297 русинских сел и 923 различных обществ и организаций Подкарпатской Руси, прошел под знаком резкой критики как украинофилов, так и политики чехословацких властей. Лозунги участников конгресса отличались радикализмом и воинственностью. «Украинская атака отбита. Селяне демонстрируют: да живет русский язык! Долой украинцев! Бог дал нам язык и не Дереру его взять (Дерер – министр просвещения Чехословакии – К.Ш.). Украинцев выгнали из Галиции за преступления, а МШАНО дает им воспитывать русских детей… (МШАНО – министерство школ и народного просвещения Чехословакии – К.Ш.). Если греко-католический епископ не желает утратить епархию, он должен прекратить украинизацию» (Карпаторусский голос. 11 октября 1932. № 113),[33] – под такими примечательными лозунгами проходила работа Всенародного Карпаторусского Конгресса. Главные требования принятых на конгрессе резолюций предусматривали прекращение поддержки украинофилов со стороны властей и переход на русские учебные пособия в сфере образования, а также более широкое представительство русинов в работе административных органов Подкарпатской Руси.
Продолжение следует…
[12] Годьмаш П., Годьмаш С. Подкарпатская Русь и Украина. Ужгород, 2003. С. 83.
[13] Борисенок Е. Феномен советской украинизации. Москва, Европа. 2006. С. 136-137.
[14] Скрипник М. Національне відродження в сучасних капіталістичних державах на прикладі Закарпатської України // Прапор марксизму. № 1 (2). 1928. С. 219, 230.
[15] Chinyaeva E. Russian Émigrés: Czechoslovak Refugee Policy and the Development of the International Refugee Regime between the Two World Wars // Journal of Refugee Studies. Vol. 8. No. 2. 1995. P. 159.
[16] Magocsi P.R. The Shaping of a National Identity. Subcarpathian Rus’ 1848-1948. Cambridge (Mass.), 1979. P. 170.
[17] Свобода. 12 юния 1930. Число 24.
[18] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1931, krabice 403.
[19] Ibidem.
[20] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. July 31, 1930. № 31.
[21] Карпатська правда. 8 вересня (сентября) 1929. Число 14.
[22] Карпатська правда. 26 вересня (сентября) 1929. Число 17.
[23] AÚTGM, fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1928, krabice 403. Podkarpatská Rus – zpráva Ing. Nečase.
[24] Народная газета. 1925. №. 3.
[25] Amerikansky Russky Viestnik. Homestead, PA. February 24, 1927. № 8.
[26] Народная газета. 1925. №. 21.
[27] Народная газета. 1928. №. 10.
[28] Карпатська правда. 10 липня (июля) 1927. Число 28.
[29] Геровский А. Карпатская Русь в чешском ярме // Путями истории. Общерусское национальное, духовное и культурное единство на основании науки и жизни. Том 1. Нью-Йорк, 1977. С. 54.
[30] Там же.
[31] Карпатский свет. 1931. № 5-6-7. С. 1207.
[32] Там же. С. 1208-1209.
[33] Карпаторусский голос. 11 октября 1932. № 113.
