Впервые белорусский вопрос появился в публикациях конца XIX в., но в силу различных причин он не получил серьёзного развития и остался по сути периферийным проектом. Некоторые элементы белорусского вопроса были реанимированы в начале ХХ в., и через призму взглядов националистических деятелей этого периода получили свое дальнейшее развитие.
Первой более-менее жизнеспособной организацией, поставившей цели нахождения новой национальной идентификации, оказалась появившаяся в конце 1902 – начале 1903 года Белорусская революционная (позже, социалистическая) громада. Её члены и поддерживающие партию лица начали постепенно увеличивать количество публикаций, связанных с белорусским вопросом. В 1906 году появилась первая газета «Наша доля», имевшая возможность стать органом зарождающегося белорусского национализма, но слишком резкая критика государственных властей и, самое главное, революционные призывы, появившиеся в газете, не позволили ей стать чем-либо значимым для националистической активности. Газета была закрыта через несколько месяцев после своего появления. Именно поэтому «Наша доля» не оказала практически никакого влияния на деятельность белорусского национализма. В том же 1906 году появилась другая белорусскоязычная газета «Наша нива», которая просуществовала до 1915 года, благодаря чему она смогла оставить свой след в националистическом дискурсе.
Интересно проанализировать сообщения корреспондентов газеты с мест, чтобы получить представления о регионах, в которых наиболее активно муссировался белорусский вопрос. Большинство упоминаний проявления отдельного белорусского самосознания связано с территориями Гродненщины и Виленщины. Именно там находились самые активные корреспонденты «Нашей нивы». Упоминания же какой-то белорусской активности в восточной или южной частях Белоруссии практически нет. Причем, в публикациях можно проследить одну интересную особенность: чем богаче живут крестьяне в деревне, тем меньше их волнует проблема «возрождения» белорусскости и распространения белорусского языка [1]. Напротив, если упоминается о том, что деревня достаточно бедная, то интерес к белорусскому вопросу там выше [2]. Естественно, такое положение дел не является какой-либо аксиомой, но тенденция прослеживается.
Авторы газетных публикаций иногда пытаются найти рецепты наиболее быстрого и успешного распространения белорусской идеи. Так, в газете встречается несколько публикаций, в которых корреспонденты утверждают, что спор крестьян о месте и значимости белорусского языка происходит не только в социальном аспекте (богатые – бедные крестьяне), но и в половом (мужчины – женщины). Причем, в поддержку белорусского языка чаще выступали женщины. Они не только утверждали, что этот язык заслуживает того, чтобы на нем говорить, но и выступали за обучение на нем детей. На основании одной из таких историй корреспондент «Нашей нивы» делает вывод: «[…] очень много могут сделать наши женщины в деле возрождения нашего народа!» [3]
Авторы «Нашей нивы» призывая к «белорусскому возрождению», пытались использовать для этого наиболее принимаемые крестьянской массой варианты убеждения, в частности, утверждали, что белорусское дело является символом жизни и света, и сразу же связывали это утверждение с фразой из Библии «свет поборет тьму» [4]. Тем самым белорусский национализм как бы сакрализировался и приобретал черты данности, которая запрограммирована свыше.
Однако, судя по всему, на крестьян подобная пропаганда не имела никакого влияния, поскольку они, читая «Нашу ниву», далеко не всегда восхищались тем, что их разговорная речь звучит и со страниц печатного издания. Иногда между крестьянами происходили споры, является ли язык «Нашей нивы» «хамским» [5]. Кроме того, крестьяне не имели серьезной нужды в белорусском печатном слове, поскольку при наличии газеты в деревне они читали её, а если в силу определенных условий газета переставала поступать, крестьяне не стремились её найти. Один из корреспондентов «Нашей нивы» жаловался, что, как только умер единственный подписчик газеты в деревне, крестьяне не пожелали выписать ее даже совместно [6]. Эта ситуация подчеркивает достаточно безразличное отношение крестьянской массы к распространению белорусского языка и лозунгам белорусского национализма начала ХХ века.
Судя по всему (и это прослеживается по многочисленным публикациям в «Нашей ниве»), крестьяне абсолютно не воспринимали белорусский язык как этнический или культурный маркёр, т.е. собственно как язык. Язык воспринимался, прежде всего, как маркёр социальный или образовательный. Если человек поднимался по социальной лестнице, становился служителем культа, врачом, инженером и т.д., он переходил в иное психологическое состояние и, соответственно, изменял некоторые свои привычки, в том числе и язык повседневного общения. Поэтому большинство «вышедших в люди» крестьян говорило как угодно, но только не по-белорусски [7]. Для белорусского населения белорусский язык был, судя по всему, не более чем наречием конкретной социальной группы, а именно крестьян и лиц, имевших похожий социальный статус.
Белорусский национализм, хотя и провозглашал объединение всех белорусов, независимо от религиозной принадлежности, но в первую очередь все же рассчитывал на католическую часть крестьянства. Это можно подтвердить предисловием одного из авторов «Нашей нивы» Алоизы Пашкевич, писавшей под псевдонимом Тётка, к своей книге «Скрыпка беларуская». Она от имени Гаврилы из Полоцка спрашивает, кем является местное население, поляками или литовцами [8]. Поскольку и те, и другие были католиками и четко отличались в религиозном плане от православных, то призыв к тому, чтобы население становилось белорусами, был обращен именно к католикам, так как православный не определял себя ни как поляк, ни как литовец. Еще одним подтверждением этого может являться стихотворение «Восень», в котором при перечислении некоторых мест нахождения крестьянина, указывается костел, т.е. именно католический храм [9]. Вообще в «Нашей ниве» не встречается упоминания о том, чтобы православные священники вели какую-нибудь белорусскую пропаганду. О католических священниках так тоже не пишут, но некоторые ксендзы выписывали для крестьян «Нашу ниву» или раздавали иконки с надписями по-белорусски [10]. Таким образом, католические священники также не вели в то время белорусской пропаганды, скорее, это была работа по расширению крестьянского кругозора с помощью более понятного им набора слов.
Интересен еще один аспект белорусского национализма, а именно, как воспринимали белорусские активисты деятельность других национальных или националистических организаций. В начале ХХ века основными конкурирующими с белорусской были русская и польская идеи. Представители белорусского национализма, наряду с представителями украинского, пытались обратить на себя внимание не только российской, но и мировой общественности. Однако это им не удавалось. Например, в 1910 году в столице Болгарии г. Софии собрался всеславянский съезд. «Наша нива» откликнулась на это событие статьей, в которой вопрошала, какой же это славянский съезд, если на него не пригласили украинцев и белорусов? [11]. От участия в съезде отказались поляки и некоторые «прогрессивные русские организации», то есть те группы, которые были настроены против российского правительства. Судя по всему, они отказались от участия в съезде по политическим мотивам, поскольку Российская империя была в глазах основной массы славян защитницей славянской идеи, а польские организации воспринимали Россию как ликвидатора польской независимости. Русские же «прогрессивные» движения были настроены антиправительственно, поскольку вошедшие в моду социалистические идеи не могли уживаться с российской реальностью. Однако на съезд были приглашены представители чехов и сербов, с которыми, как писала «Наша нива», сравнивали белорусов известные ученые Погодин и Славинский [12]. Тем не менее, несмотря на признание некоторой частью российской либеральной интеллигенции украинцев и белорусов отдельными народами, для большинства славянских представителей и те, и другие воспринимались как русские, поэтому, по мнению устроителей славянского съезда, не было смысла трижды представлять на нем русских.
Внутри России белорусская активность столкнулось с другими славянскими активностями, а именно русской и польской. Причем с русскими организациями отношения у сознательных белорусов были более натянутыми. Любое действие русских организаций воспринималось или как враждебное, или как провокационное. Белорусские националисты, видимо, считали, что любой акт их деятельности должен восприниматься в обществе как позитивное явление. Когда же белорусская деятельность подвергалась критике, ответная реакция не заставляла себя ждать. Причем, начиная отвечать по существу, белорусские авторы в конце концов переходили к достаточно странным обвинениям в адрес газет, вообще не принимавшим участия в критике. Например, в начале 1910 года в г. Вильно прошла белорусская вечеринка. Газета «Виленский вестник» подвергла вечеринку критике, обвинив её устроителей в том, что польской речи на ней звучало больше, чем белорусской. Поскольку для белорусского национализма участие польских партий в становлении и развитии белорусской активности являлось больным вопросом, «Наша нива» отреагировала достаточно жестко. Она опубликовала ответ «Виленскому вестнику», где назвала информацию о польском языке на вечеринке ложью и объявила, что раскрыла цели «Вестника», которые заключались в том, чтобы «опозорить» белорусский национализм, показав его «польской интригой». Кроме того, подозрение в антибелорусскости пало и на непричастные к критике газеты «Северо-западный голос» и «Наша копейка». В истерии своих оправданий «Ниша нива» обрушилась на эти издания с обвинениями в том, что они «не зацепили даже этого дела» (то есть не обратили внимания на вечеринку) и «не позаботились сказать перед прогрессивной российской общественностью […] слово правды о белорусах». В итоге «Наша нива» пришла к выводу, что своим молчанием газеты ни много ни мало «поддержали вранье сознательных врагов белорусчины» [13]. Таким образом, совершенно непричастные к критике белорусской вечеринки газеты были обвинены в антибелорусской позиции. Такое поведение белорусских националистов напоминает поведение некоторых французских «философов» накануне Великой французской революции. Его достаточно подробно описал О. Кошен, назвав таких людей «малым народом», который является основным двигателем огромных социальных потрясений [14]. По О. Кошену малый народ не обладает интеллектуальными возможностями обосновать свою правоту, поэтому начинает попросту травить и оскорблять своих оппонентов, причем, постоянно подавая эту травлю как интеллектуальный спор, в котором «малый народ» имеет явное преимущество.
Интересными представлялись взгляды польских националистических деятелей на белорусский национализм. Поляки признавали право белорусских организаций распространять «белорусское слово и белорусские книжки» и даже поддерживали это, но только лишь в тех условиях, когда просвещение нельзя по каким-либо причинам вести с помощью польского языка и литературы [15]. Автор «Нашей нивы» удивлялся такой постановке вопроса, однако не задумывался, что именно подобная трактовка дает возможность рассматривать белорусский национализм как польскую интригу, которая работает там, где польская пропаганда не в силах открыто распространяться, о чем и писали некоторые русские газеты [16]. Кроме того, ряд деятелей польского движения, родившихся и долгое время живших в Белоруссии, утверждал, что белорусская литература создана польским национализмом для своих целей. На это «Наша нива» ответила, что в XIX веке действительно российские власти и поляки использовали белорусский язык, но эти «писания» не имеют ничего общего с новой белорусской литературой начала ХХ века [17]. Этим утверждением белорусские авторы лишили собственную литературную традицию исторических корней, утверждая, что она стала развиваться только в начале ХХ века. В полемике, развернувшейся на страницах «Нашей нивы» поляк обвинил белорусского оппонента в том, что против всех, кто посмел думать иначе, чем белорусские националисты, устами белорусского автора «говорит злость и гнев» [18]. Хотя польские активисты и поддерживали развитие белорусской литературы, но считали её искусственной. Видимо, польскому национализму были не нужны эксперименты с белорусской литературой, поскольку, по мнению его носителей, это могло бы повлечь за собой некоторые проблемы с распространением в последующем польской пропаганды. Корреспонденты «Нашей нивы», ввязываясь в дебаты со своими русскими и польскими оппонентами, сами того не замечая, создавали поводы для все новой и новой критики.
В целом, опубликованные в 1910 г. материалы «Нашей нивы», посвященные белорусскому вопросу, либо фиксировали состояние общества, которое было далеко не в пользу белорусской идеи, либо полемизировали с русскими и польскими оппонентами, что делалось не очень профессионально и лишь вызывало новые волны закономерной критики.
[1] Наша ніва. Першая беларуская газэта з рысункамі. Вып. 3.: 1910 г. [Факсімільнае выданне]. – Б.м.: Б.и., 1999. – С. 192-193, 213.
[2] Там же. С. 129, 244.
[3] Там же. С. 208.
[4] Там же. С. 221.
[5] Там же. С. 100.
[6] Там же. С. 210.
[7] Там же. С. 101.
[8] Цётка. Выбраныя творы – Мінск: Беларускі кнігазбор, 2001. С. 47.
[9] Там же. С. 60.
[10] Наша ніва. 1910. С. 365
[11] Там же. С. 416
[12] Там же. С. 138, 214
[13] Там же. С. 146
[14] Кошен О. Малый народ и революция – М.: Айрис-Пресс, 2004. С. 41-42.
[15] Наша ніва. 1910. С. 457.
[16] Там же. С. 755-758.
[17] Там же. С. 584.
[18] Там же. С. 700.
