Тема царствования и жертвы последнего русского Царя святого Николая II выбирается из-под спуда истории и неизбежно на наших глазах будет выходить на первый план народного внимания русского народа. Даже если она задвинута на периферию внимания (по злому ли умыслу или по неразумию) светским обществом, даже если она считается «богословски периферийной» в современной церковной среде: на первом плане и в качестве богословски первостепенной она находится в очах Божьих, свидетельством чего служат свидетельства святых последнего столетия.
Очередным импульсом для обращения внимания к царской теме послужил вряд ли запланированный, но вышедший аккурат ко дню рождения Царя выплеск накопившегося на сердце у известного телеведущего-просветителя Юрия Вяземского, профессора МГИМО: «Помазанника Божьего [Николая II] расстреляли. Но я бы его и сам расстрелял. Семью, конечно же, не тронул. Он заслужил расстрела. Он развалил Отечество. Он безобразно управлял. Он принял процветающую страну и довел её до этой жуткой революции, до жуткой войны».
Данное откровение видного интеллектуала вызвало шквал справедливых возмущений и оправданной критики в православных кругах. Нельзя пройти мимо восклицания ревнителя памяти святого Царя, доктора социологических наук Игоря Романова «Прости нас, Государь, за измену, трусость и обман!»: «День земного рождения Помазанника Божия, Мученика за Христа. Но что происходит на Русской земле?.. По-прежнему тявкают на Святого Царя духовные псы. По-прежнему оскорбляют святой его образ, продолжая дело Ленина, Свердлова, Войкова. Дело создателей грязной “Матильды”. Дело Синедриона. Нам говорят, что не в чем каяться… Но, братцы, ведь совсем недавно прозвучало адское слово, брошенное заслуженным и широко известным журналистом, профессором МГИМО Вяземским, награждённым накануне большой церковной наградой… Осудил кто-то от лица высшей церковной и государственной власти Вяземского за эти адские возгласы?! Лишили его всех церковных наград и званий за дикое кощунство над Святым Русской Православной Церкви, над Помазанником Божиим?!
Разве вспомнили сегодня на высоком церковном и государственном уровне о Дне рождении Царя? О Дне рождении Святого и Великого Царя-Мученика, ради Христа и России взошедшего на свою Голгофу. Нет, сегодня нам всерьез напоминают о “дне пионерии”. Напоминают о том, как учили детей не верить в Бога и ненавидеть Царскую Россию. Пройдет немного времени и где будут эти напоминатели? Исчезнут яко исчезает дым. Видно, мы так живём сегодня, так почитаем Святого Царя Мученика, так любим Христа, за которого пострадал наш Государь… О том, в каком состоянии мы и наша Церковь, свидетельствуют безнаказанно, нагло и дерзко произнесенные слова обезумевшего профессора… Всё будет продолжаться, пока мы не вернёмся ко Христу и к своему Царю. Будут продолжаться переговоры и скупка краденого, будет литься русская славянская кровь разорванной Царской Руси. Будет веселиться на этой крови грязная и многоликая блудница антихрист. Будет, пока не встанем сердцем своим и делом своим под знамена Христовы, под образа Царские».
Следует, однако, признать, что корни произошедшего лежат гораздо глубже, чем личные заблуждения учёного-историка, профессора МГИМО. Едва ли можно допустить, что Юрий Вяземский – скрытый русофоб, вышедший из рядов «спящих» в острый период отечественной истории: сам контекст заявления говорит скорее об обратном. Искренние заблуждения по бесовским наваждениям случались в христианской истории не раз: достаточно вспомнить о враждебности святителя Кирилла Александрийского к святителю Иоанну Златоусту или об оной у преподобномученицы великой княгини Елизаветы (а также ряда иерархов подвижнической жизни) к старцу святой жизни Григорию Распутину, который преодолевал средостение между монархом и простым народом, за что был ненавидим вкупе коммунистическими и либеральными революционерами и убит последними под руководством британской агентуры. Правильнее будет считать профессора Вяземского жертвой той общей атмосферы восприятия личности святого Царя и эпохи его правления, которая сложилась в нынешней среде учёных-мыслителей и общественных деятелей – притом как светских, так и церковных. Обратим внимание, что сам профессор Вяземский уже более 15 лет является, между прочим, членом Патриаршего совета по культуре Русской Православной Церкви, лауреатом целого ряда высоких церковных наград. По сути, перед нами – катализатор отношения к Николаю II в высоких кругах как таковых.
Можно ли считать такое отношение изрядным? Едва ли: достаточно вернуться в эпоху правления самого святого Царя. Тогда не только многочисленные общественно-политические деятели, включая близких царских родственников, не говоря уже о российской интеллигенции почти всего спектра взглядов, но и значительная часть церковных кругов относились к Царю с пренебрежением или открытой неприязнью, распространяли о нём многочисленные слухи и домыслы, превратно толковали почти каждое его действие или бездействие. Закончился этот процесс, как известно, активным участием духовенства Государственной Думы во внутрисистемно-революционном «Прогрессивном блоке», феноменом многочисленных надеваний в 1917 году красных бантов на подрясники (в том числе архиерейские), поспешным выносом членами «Святейшего Синода Российской Империи» царского трона из зала Синода (в здании которого с явной промыслительностью ныне находится президентская библиотека имени Б.Н.Ельцина), провозглашением многолетия масонскому Временному правительству и панегириком ему от 9 марта 1917 г., а вскоре – массовой поддержкой обновленческого движения, проявившейся уже при проведении Поместного собора РПЦ (которого непримиримые критики Синодальной системы добивались как панацеи от всех болезней), а потом и широким участием в церковном расколе.
В этих условиях совершенно справедливыми были слова покойного Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в послании к Священному Синоду Русской Православной Церкви к 75-летию убиения императора Николая II и его семьи в 1993 году: «Грех цареубийства, происшедшего при равнодушии граждан России, народом нашим не раскаян. Будучи преступлением и Божеского, и человеческого закона, этот грех лежит тяжелейшим грузом на душе народа, на его нравственном сознании. Несколько поколений за это время успело сменить друг друга, но память о совершенном беззаконии, чувство вины за его нераскаянность не изгладились в народе нашем. Убийство Царской Семьи – тяжкое бремя на народной совести, которая хранит сознание того, что многие наши предки посредством прямого участия, одобрения и безгласного попустительства – в этом грехе повинны. Покаяние же в нем должно стать знамением единства наших людей не по форме, а по духу. И сегодня мы, от лица всей Церкви, от лица всех её чад, усопших и ныне живущих, приносим перед Богом и людьми покаяние за этот грех. Прости нас, Господи! Мы призываем к покаянию весь наш народ». Спустя 5 лет, Патриарх Алексий II в «Послании к 80-летию убиения Императора Николая II и его семьи» повторил свой изначальный диагноз и констатировал, что дело с соборным покаянием за это время не продвинулось.
Можно ли сказать, что данный призыв всё же был услышан? В 2000 году состоялось соборное прославление святого Царя и его семьи в святом чине Царственных страстотерпцев. Однако нельзя сказать, что тогда свершилось единодушное торжество истины. Множество представителей церковной среды, включая священнослужителей, противились данной канонизации, а сама состоявшаяся канонизация оставила ряд сомнений вплоть до обоснованных суждений о «грехе недопрославления». Причисление к лику святых императора Николая II в чине страстотерпца получило следующее изъяснение от члена Синодальной Комиссии по канонизации святых (на котором он настаивает даже в 2019 году): на основании «изучения государственной и церковной деятельности последнего российского государя Комиссия постановила, что сама по себе деятельность Императора Николая II не даёт достаточных оснований для его канонизации». Лишь «последний период жизни членов царской семьи, проведённый в заточении, и обстоятельства их гибели содержат серьёзные основания для прославления их в лике страстотерпцев. Они всё более и более осознавали, что смерть неизбежна, но сумели сохранить в сердце духовный мир и в момент мученической кончины обрели способность простить своих палачей… Канонизован последний российский император не за свой характер, а за мученическую и смиренную кончину… Драма страстотерпчества, “непротивления смерти” заключается как раз в том, что именно немощные люди, часто немало грешившие, находят в себе силы превозмочь слабую человеческую природу и умереть с именем Христа». В таком духе образ святого Царя и стал распространяться в церковной среде.
У данного «недопрославления» обнаруживались две важнейшие грани, выражающиеся в двух чинах святости, которые не были признаны на высшем церковном уровне за императором Николаем II, но были постепенно внесены глубинным церковным народом в его широкое почитание (на иконах и в акафистах) – как благоверного и великомученика. За обеими чинами скрывается не только выражение горячей любви и ревности о Царе православного народа, но и глубинные смыслы, имеющие непосредственное значение для текущей и грядущей истории Руси. Правда о жизни последнего русского Императора ставит вопрос о рассмотрении его образа сквозь призму двух данных канонических понятий, а необходимое приложение их к каноническому чину святого Царя является одной из важнейшей составляющих вышеупомянутого покаяния и изменения дальнейшей судьбы Руси. Не менее важным является и приведение исторического образа Николая II в сознании народа (и, прежде всего, в самой Церкви) в соответствии с этой исторической правдой.
Сугубый чин благоверного правителя (который вообще не особо любят либеральные круги в церковной среде, враждующие на «политическое православие») означает не просто то, что тот или иной правитель был набожным, строил много храмов и летописно «любляше иноческий чин». Это означает, что таковой в правлении государством руководствовался волей Божьей как высшим началом – во всех сферах государственно-народной жизни. Не классовыми интересами, не угождением окружению, не заботой о своей власти и комфорте, а именно волей Божьей и подлинном (прежде всего, духовном) благе народа, которое и является главным предметом самой воли Божьей.
Как известно, многочисленная и многообразная клевета на личность и правление святого Царя Николая II – главным образом либеральная и социалистическо-революционная, но проникшая глубоко даже в церковные круги (символом чего и стало заявление Юрия Вяземского), – рисует святого Царя Николая II как в той или иной мере слабовольного или даже слабоумного абсентеиста, алогично выбиравшего себе в советники невесть кого, который только и мечтал, чтобы побыстрее сбежать от государственных дел во внутрисемейную негу. При этом системная клевета традиционно не ограничивала себя требованиями последовательности и сам образ николаевского правления изображала как одновременно жестоко-кроваво-авторитарный и либерально-попустительский. Самому же правлению был придан ореол сплошного провала в частностях и в целом, завершившегося крушением великого государства, катастрофой всей страны и народа.
Здесь следует сказать, что, конечно, для секулярного сознания такая оценка личности и правления святого Царя не может считаться чем-то противоестественным и даже возмутительным: «Когда говорит он ложь, говорит своё» (Ин.8:44). От ненавистников исторической православной России в статусе подпольных революционеров и торжествующих новых властителей «хвороста в пожар мировой революции» ожидать иного было просто невозможно. По-своему можно понять и искренне заблуждающуюся учёную светскую интеллигенцию, которая не имеет духовных опор в своих мнениях (в частности, в виде откровений духовных подвижников) и судит об исторических событиях (и их альтернативах) крайне поверхностно. Но вот что поистине непростительно – так это не духовное и смиренное, а душевное и самочинное суждение (1 Кор.2:14) и видение, исходящее от церковных умов, либо, что ещё хуже, умалчивание ими духовной истины и правды.
Закономерное продолжение этого душевно-плотяного взгляда и толерантного духа нашло продолжение в церковной среде в отношении ко второй грани царского подвига и соответствующего чина святости – великомученика. На данный момент в ней преобладает версия о достаточно быстрой и безболезненной кончине святой царской семьи, расстрелянной в подвале Ипатьевского дома враждебными русскими революционными солдатами по классовыми мотивам и по едва ли не неохотному указанию ЦК в связи со скоро наступавшей с востока армии Колчака. Таковая версия призвана закрепиться признанием царскими мощами останков из Поросёнкова лога под Екатеринбургом (которое начала ельцинская правительственная комиссия под руководством Бориса Немцова, внучатого племянника Якова Свердлова, одного из организаторов самой расправы), а общенародного места святого почитания и чудесных явлений на Ганиной Яме – некой общецерковной (видимо, не только земной, но и небесной) прелестью и заблуждением.
Между тем, детальные обстоятельства мученической кончины святой Царской семьи, вкупе с откровениями прозорливых святых, говорят совершенно об ином характере и смысле произошедшего в ночь 17 июля 1918-го года. А именно: о ритуально-зверском убийстве святой Царской семьи, за которым стоят глобальные оккультные силы (совершенно в открытую показавшие свои личины уже в наши дни в XXI веке), для которых убийство Божьего Помазанника имело (обоснованно) смысл сокрушения православной Империи как всемирного Удерживающего от совершения тайны беззакония (2 Фес.2:7), торжества глобального зла (происходящего на наших глазах), которое сугубо развернулось в самой России сразу после данного ритуального убийства и во многом воспроизводя его «египетскими казнями» на всём народе. Притом в сем ритуальном убийстве должен был непременно соучаствовать сам русский народ во главе со своими архипастырями – через молчаливое согласие или даже распространение клеветы против благочестивого Царя и его семьи, безучастное принятие его свержения и унижения, наконец, через участие русских людей в непосредственных издевательствах и убийстве святой Царской семьи в Екатеринбурге.
Одним из продолжений данной грани великомученического чина прославления святого Царя Николая II является дискутируемая тема его промыслительного Богом христоподражательного искупительного подвига, который подвергается особому шельмованию в немалой части церковной среды (с тем же самым душевно-плотяным взглядом), включая отнесение тезиса о «царе-искупителе» к мнимой «ереси царебожия». Вместе с тем, следует признать богословскую несостоятельность такой оценки самой идеи возможности такого подвига как части христианского метафизического учения о заместительной жертве как неотъемлемой составляющей торжества справедливости как, в свою очередь, одного из высших законов мироздания вообще и пронизывающей христианское вероучение как таковое.
Возможность подвига взятия на себя страданий за других людей (в том числе по их грехам) ясно указана как в Священном Писании и общих заповедях «положения жизни своей за други своя как высшего проявления любви» (Ин.15:13) и спасения верующих супругов через неверующих (1 Кор.7:14), так и в Священном Предании Церкви, наполненной историями типа жития святого Павлина Милостивого, отдавшего себя в рабство для выкупа других, или духовной дочери преподобного Серафима Саровского, мистически отдавшей свою жизнь за жизнь брата, да и просто свидетельствами жизни (от подвига Александра Матросова до церковного учения о вымаливании грешников и искуплении предков несением страданий за их грехи). Таким образом, искупительный подвиг Христа, открывший возможность для спасения человечества, является не изолированным феноменом в Его жизни как «образа пути спасения» для каждого христианина, а неотъемлемой частью этого первообраза и в целом христианского сознания.
Богословская идея искупительного подвига Царя-мученика велика и вкупе проста, а поддерживают её не некие околоцерковные маргиналы, а многие подвижники святой жизни. О ней свидетельствовал сам Николай II: «Нет такой жертвы, которую я бы не принёс, чтобы спасти Россию… Если для спасения России нужна искупительная жертва, я буду этой жертвой. Да будет воля Божия!». Здесь необходимо либо признать эти слова боговдохновенными, либо свидетельством невероятной прелести. Идея же жертвы такова: русский народ (в значительной своей доли) сильно отступил от духовной христианской жизни, принял и проникся западным чужебесием (вкупе материалистическим и мистическим), – о чём грозно сигнализировали многие великие святые предреволюционной эпохи, – которым и исказил свой взгляд на власть Помазанника Божьего, возжелав свергнуть его, попирая Божью святыню, и узурпировать себе у Бога сам источник власти (ересь демократии). По законам божественной правды, после определённой меры долготерпения Божьего должно было произойти наказание за это богоостпуничество, соразмерное дарам народу: подобное наказанию еврейскому и европейским христианским народам (особенно ромеям Византийской Империи).
Между тем, добровольное принесение себя в жертву Помазанником Божьим, которому дана особая благодать всенародного отцовства (в таинстве Миропомазания) и который одновременно сам же и явился средоточием самого народного богоотступничества (как это было с Самим Христом), по законам божественной справедливости «отводит гнев Божий» – то есть, даёт право Самому Богу отменить или значительно смягчить правосудие. Именно такое понимание глубинной Церкви мы находим и в ряде акафистов святому Царю, в частности: «А́нгелов Творе́ц посла́ тя земли́ Росси́йстей я́ко а́нгела незло́бива на вразумле́ние люде́й твои́х, тя́ бо избра́ по о́бразу Сы́на Своего́ Единоро́днаго в же́ртву искупле́ния за грехи́ люде́й Росси́йских». Поэтому совершенно прав епископ Питирим (Творогов), когда утверждает: «В абсолютном смысле царь Николай II не может называться искупителем, подобно Христу – Искупителю грехов всех людей, Спасителю. Но его, как подражателя подвигу Христа, мы можем назвать искупителем русского народа. В богослужебных текстах мы часто встречаем такие слова по отношению ко многим святым мученикам. Они подражают искупительному подвигу Христа… И Господь милует народ, за которого предстательствует перед Престолом Божиим этот царь».
Близкий по характеру подвиг мы находим в житии одного из самых почитаемых сербским народом святого великомученика Царя Лазаря, которому перед знаменитой битвой на Косовом поле явился Господь и предложил на выбор победу в битве и благополучное царствование в пределах жизни с последующей духовной гибелью сербского народа через утрату Православия (при латинском порабощении) либо поражение в героической битве с будущим сохранением Православия сербским народом (под османским игом) и его последующим освобождением (при этом в основании поражения сербов и самого османского нашествия лежали серьёзные греховные основания предшественников). И святой Царь Лазарь принёс себя в добровольную жертву, повторив выбором «лучшего пленения» и историческую мудрость святого Александра Невского. Именно в свете данной жертвы и воспринимается ортодоксальной частью Сербской Церкви подвиг святого Царя Николая II, который начал почитаться ей в качестве святого раньше, чем самими русскими.
Итогом отхода от духовно-богословского взгляда на личность и правление святого Царя Николая II в церковной среде (в том числе в сфере церковной науки, образования, просвещения) и стало признание за Царём Николаем II достоинства чина святости не как великого в державном служении Божьего Помазанника, созидавшего православную державу по законам Божьим, а лишь как лично благочестивого душевного семьянина, которому не посчастливилось оказаться на троне Империи в тяжелейший исторический период и помимо своей воли, хоть и со смирением, лишиться вместе с семьёй жизни, не достигнув старости. Примерно как в статье профессора Сергея Мироненко «Николай II: царь, который был не на своем месте» на либеральном сайте «Правмир», который в 2010-е годы был выведен в самый популярный «православный ресурс» Рунета. При этом сам по себе душевно-плотяной взгляд на духовные предметы даже авторитетными церковными умами отнюдь не нов в истории: в качестве примера можно привести до сих пор сохраняющийся миф о принятии равноапостольным императором Константином крещения лишь на смертном одре, рождённый еретиками-арианами, но предпочтённый российскими академическими теологами ещё XIX века вопреки церковному Преданию только по причине того, что «в них слишком много чудесного».
