Наши сербские друзья из Горнего Милановца издали книгу «Сербские «дядьки» на обороне Отечества» [1]. Поначалу я полагал, что речь в книге, подготовленной Войканом Николичем, о легендарном командире Югославского Войска в Отечестве генерале Драголюбе Михаиловиче, которого в народе называют «Чика Дража» – «Дядька Дража». Но в предисловии профессор Милорад Даничич напоминает, что «и на войне, как и в мире, был лад. На защиту Отечества первыми с песнями отправлялись самые крепкие и решительные. Последними оборону составляли крепкие работяги, которые защищая немощных, как главы семей не могли и помыслить об отступлении. Были то известные дядьки – «ЧИЧЕ» – дядья всем, младшим себя. И весь народ в такие переломные моменты ощущался как одна единая семья». (С.5)
Книга начинается с поистине эпических рассуждений о том, как народ, бывший на протяжении столетий народом крепких хозяев, растащили по партиям, отделив в конечном итоге одного домочадца от другого, а всех вместе – от земли-кормилицы. И помимо чисто биологической катастрофы вследствие двух мировых войн, сербы переживают и катастрофу национального самосознания и самоорганизации.
Рассказы о героических «дядьках» предваряется текстом Молитвы свт. Николая (Велимировича), опубликованная в 1916 году в Нью-Йорке в «Народном календаре за 1917 год»:
«Мы молимся Тебе, Отче, пусть неизменной будет Твоя воля, а не наша.
Да будет воля Твоя! Если Сербия встала на пути Просвещения Человечества, если она является злом, как считают наши немецкие братья, о, Отче, сотвори из Сербии солёное озеро, прежде чем они превратят Сербию в кладбище…
И да будет Твоя воля, а не наша.
Мы – Твои – и в добре нашем, и во грехах наших.
И что, в конце концов, вся эта наша планета? Горстка праха.
И кто такие мы – на этой горстке праха? Мы, как великие люди, так и малые? Мы, богатые державы и нищие? Мы, церкви правые и ложные?
Мы – малая горстка праха под Престолом Твоим, но, помни, Отче, прах, который в состоянии мира в душе обращает взор свой к Тебе.
Но, кланяясь Тебе, прах становится подобен звёздам. О, Господи, будь всегда нашим Солнцем и пролей Свет Твой на всякую звезду, сейчас и везде. Аминь» (С.9)
***
«Из всех новостей, которые Сербия обильно представляет глазу человека с Запада, ни одна так верно не отражает народного духа, ни одна не делает это так образно и ёмко, как эти «дядьки» в армии. «Чича» в Сербии значит «дядя», а люди в Сербии стареют быстрее, нежели где бы то ни было, и так зовут людей старше тридцати лет. А «дядькам» последнего призыва и сорок лет, и больше. Получается так, что в Сербии нет никого, кто был бы слишком стар для войны.
Они не носят униформы, они – патриархи войны – на марше образуют картину в одно и то же время и смешную, и трогательную», пишет американский военный корреспондент Фортиер Джонс. (С. 62).
Общая военная обязанность в Сербии была введена в 1883 году. годы и все призывники разделились на первый, второй и третий призывы и «войска последней обороны» («трупе последње одбране») .[2]
* Первый призыв состоял из всех мужчин в возрасте 21 года до 31 лет;
* Второй – от 31 до 38;
* Третий – от 38 до 45;
* «Последняя оборона» включала молодежь с 18 до 21 и от 45 до 50.
Общее количество бойцов I и II призывов составило 336.063, III призыва –52.392, «последняя оборона» – 6.220 (молодежь) и 27.756 (сербские чичи), задействованных на военных станциях, санитарных и товарных поездах, так что к сентябрю 1914 года всего было мобилизовано 423 441 человек.
Состояние обмундирования и другого снаряжения в начале Великой войны было неудовлетворительным:
Первый призыв был снабжён формой б/у, оставшимися от балканских войн 1912/13 гг., которая после демобилизации была возвращена на склады.
Второй призыв не получал полный комплект формы, у кого-то была блузка, у кого-то – шинель, у кого-то – брюки, а у некоторых только шайкач.
Третий и последний призыв был в своей одежде, без солдатской формы и обуви.
На вооружении были винтовки самых разных образцов, включая трофеи, полученные на Балканских войнах. [3]
«И одна из многих вещей, которые сербы должны были вынести, – лицезреть, как сотни их дедов умирают неумытые, изнурённые от голода, трясущиеся от стужи, вымокшие под дождями; многие из них страдают от ревматизма, судорог, невралгии; закрывая свои глаза тогда, когда дни их Отечества, казалось, уже сочтены», продолжает Джонс.
«Чичи первыми встретили меня в Сербии. Никогда не забуду, что я почувствовал, когда в Гевгелии, городе на границе Греции и Сербии, выглянул из поезда и увидел своего первого чичу. Человека, не моложе семидесяти.
Это была середина лета, тёплая, как на юге Италии, но этот человек был одет так, как мы одеваемся во время морозов. На плечах он носил шерстяную накидку. К плащу был прикреплен куколь, который он надевал на голову во время дождя и придавал всему его костюму монашеский вид.
Под плащом он носил безрукавку из овчины с толстой шерстью, вывернутой наизнанку. И это в июле месяце. Под кожухом была льняная домотканая рубашка. Он носил чакширы, плотно прилегающие к бедрам и коленям, но расширяющиеся сзади, как сумка. На ногах у него были украшенные пёстрыми узорами толстые шерстяные носки, одетые поверх чакширов, и доходившие до колен. На его ногах были опанки: полу-туфли, полу-сандалии.
По тому, как легко он поднялся, можно было забыть о его возрасте.
И тот человек, вся жизнь которого сводится к тому, чтобы охранять этот железнодорожный путь, в то время как его сыновья и внуки умирают на границе, – снова радостно улыбается.
…Чем больше наш поезд тянулся в Сербию, тем больше росло наше знакомство с чичами. На каждом маленьком мосту их было четверо, по два с каждой стороны, где они жили в маленьких шалашах. На станциях выходили целые роты чичей странными группами с винтовками разного калибра, свисающими с их костлявых плеч.
В Сербии чича всегда пользовался глубочайшим уважением и любовью и по праву. Но после этой войны они будут в десять раз более уважаемыми и любимыми в своём Отечестве.
С другой стороны Дрины к наступлению приготовились молодые отдохнувшие солдаты, полностью экипированные и вооружённые, и наши старики не надеялись, что смогут их остановить. Они хорошо знали, куда идут, не тешили себя иллюзиями. У меня было несколько тысяч сигарет, и я раздал их чикам. И, и по их словам, которыми они поблагодарили меня, я понял, что они отдают себе отчёт в том, что их ожидает.
Когда я дал седому старику сто сигарет, он сказал через переводчика:
– Этого хватит на всю оставшуюся жизнь!»
При этом ни он, ни кто-то ещё не проявлял ни беспокойства, ни какой-то радости.
Кто-то должен пойти, выбор пал на них, и нечего об этом…»
Прикрывая отход основных сил, эти отряды были уничтожены, и чичи погибли практически полностью, до последнего человека.
«Рассказано много историй, но героическая защита Чачака является наиболее значимой. Чачак расположен на узкоколейной ужицкой железной дороге, одной из боковых ветвей Восточной железной дороги. Недалеко к югу находится Кралево. Когда болгары при первом ударе, благодаря своей превосходящей численности, подошли к Нишу, временная столица была перенесена в Чачак, который, как считалось, был заблаговременно укреплён. Но немцы, как обычно, пришли не с той стороны, с которой их ожидали. По самым сложным дорогам они сразу набросились на новую столицу с северо-запада, побудив правительство двинуться на юг, сначала в Кралево, затем в Рашку, Митровицу, Призрен, а затем в сторону Скодара.
Чичи защищали Чачак. Трижды немцы отбирали у них город, но чичи каждый раз его возвращали. Только тогда, когда четыре пятых из них были выведены из строя, немцы, наконец, смогли Чачак удержать.
С винтовками каких только можно калибров, слишком устаревшими для настоящих солдат, не прошедшие по возрасту ни в один из трёх призывов, чичи из Чачака столкнулись с такой армией, которую могла отправить только Германия.
Но чича знает не только, как продержаться весь день на полуфунтовом сухаре, но и знает, как укрыться за деревом или за камнем. Когда он увидел, что Сербия находится в смертных муках, он желал только одного – умереть вместе с ней.
Через семь дней после падения Чачака я встретил одну чету из последнего призыва на одной из черногорских вершин. Это были в те дни, когда у них не было еды, когда на их глазах сотни их товарищей падают замертво от голода, стужи, истощения; когда не осталось ни пяди свободной сербской земли; когда они были разлучены со своими семьями, по всей вероятности, навсегда, в лучшем случае на целые годы; когда на них обрушились страдания, которые человек не может вынести…
И, к моему величайшему удивлению, чичи шли по дороге с песней!»
Как военный корреспондент Фортиер Джонс прошёл вместе с сербским войском через Ледяную Голгофу отступления через горы Албании.
О своих рантых днях в сербии он написал книгу, которая была опубликована в Нью-Йорке With Serbia Into Exile: An American’s Adventures with the Army That Cannot Die (С Сербией в изгнании. Опыт американца с Армией, которая не может умереть). Книгу Джонс посвятил чичам. [4]
***
Итак, темой книги является мысль о том, что основные тяготы войны вынесли на себе сорока-пятидесятилетние, воины третьего срока мобилизации, называемые «дядьками». Героизм и самоотверженность, несомненно, проявляли и молодые воины, и даже рекруты (о чём в книге будет рассказано отдельно), но тема книги, как уже говорилось, не о блестящих подвигах, но о преодолении марафона каждодневных тягот – изнурительных и, как казалось, нескончаемых.
Вот это-то тяготы и легли на плечи сербских «дядек».
Взгляд на мир и войну, присущий мудрым сербским крестьянам воплотился как в чеканных формулировках святителя Николая (Велимировича), и в курьёзных – а подчас и отнюдь не курьёзных – размышлениях простецов (таких, каким был герой одной из повестей, «господин Повар»).
Много позже, особенно после Второй Мировой войны, святитель Николай будет много размышлять о причинах войн и катастроф, которые, подобно скальпелю хирурга вонзаются в жизнь человечества.
Интересен и взгляд на приметы надвигающихся катастроф:
«Дети каким-то чудесным образом могут предсказывать войну. Как только дети начинают играть в войну, война непременно разгорится. В июле 1914 все дети играли в войну. Но они не накликали её, конечно, но почувствовали приближение», понижая глосс до суеверного шепота, делился своими мыслями один из «сербских дядек» – «господин Повар». (С.68)
(Поневоле вспоминаешь, как не только дети, но и сорокалетние российские и украинские мальчики из месяца в месяц ночи напролёт «рубились» по интернету в «танчики». И тут уже не совсем понятно: идёт ли речь в данном случае только лишь о предчувствии?)
***
Яркий подвиг, совершенный трагической осенью 1915 года тремя взводами рекрутов, описывает Адам Стошич.
«Во время долгого и тяжкого отступления 1915 года бойцы 10 пехотного полка остановились отдохнуть на берегу реки Власины. Но отзвукам ночной стрельбы было примечено, что болгары окружили сербов с трёх сторон, а один болгарский батальон начал форсировать реку Власину, дабы замкнуть кольцо окружения.
Полковник отдаёт приказ капитану Радомиру Цвийовичу выделить три взвода своей роты дабы воспрепятствовать полному окружению.
– Господин полковник, не смогут 150 рекрутов остановить тысячу болгарских бойцов, – обращает внимание командира капитан.
– Чтобы спасти полк, придется пожертвовать тремя взводами рекрутов, – выпалил полковник.
– Тогда, господин полковник, дайте письменный приказ.
– Зачем он тебе нужен?
– Осмелюсь доложить, что если мы все погибнем этой ночью, а будет именно так, в моем кармане будет найден приказ. Я погибну и с приказом, и без приказа. Но если приказ будет при мне, то никто не скажет, что капитан Цвийович положил сто пятьдесят рекрутов.
Капитан получил письменный приказ и тот час же объявил его на построении своей роты:
– Будем говорить прямо. Получил тяжелое задание. Если перевести его на наш военный язык, то получается следующее: три взвода моей роты должны ночью вступить в бой с болгарами, прикрывая отход 10 полка, который должен успеть отступить до рассвета. Итак, люди, этой ночью мы погибнем. Каждый из вас возьмет сумку со стапятидесятью патронами и гранатами. Идти молча, крепко держась друг за друга.
Из темноты раздался голос рядового:
– Кто будет командовать нами?
– Разумеется, я.
Три взвод рекрутов стремительно подошли к берегу реки в месте предполагаемой высадки болгар и окопались там. Когда болгары начали переправу, сербы подпустили неприятеля на расстояние 40 метров до своего расположения, и тогда открыли смертоносный огонь по ничего не подозревавшим болгарским воинам.
В результате короткой и яростной стрельбы, которая превратилась для ошеломленных болгар в расстрел, наступающие обратились в бегство, потеряв полторы сотни убитыми и две сотни пленными.
Погибших болгар на следующий день похоронили со всеми воинскими почестями.
Капитан Цвийович за этот подвиг был произведён в майоры и награжден Звездой Караджорджа. А сам он многих своих воинов представил к знакам отличия. С ними и продолжил освобождать страну, а после войны вернулся к своему учительскому призванию в Лучанах, около Чачка». (С.59-61).
***
Говоря о восприятии в сербском сознании Первой Мировой войны, принёсшей неслыханные доселе страдания, сколь грандиозные, столь и бессмысленные (в глазах десятков миллионов западноевропейцев), необходимо понимать, что для сербов война была войной освободительной, войной за объединение и, в конце концов, войной за выживание.
Именно осознавая это, сербский народ сумел вынести и огонь крупповских орудий, и лёд Албанской Голгофы.
При этом главная тяжесть осады Белграда, отступления через ледяные горы и контрнаступления в Салониках легла на плечи сербских «дядек» – легендарных «чиче».
Литература:
[1] Воjкан Николић. Србске чиче на бранику отаџбине. Лио. 2014
[2] Митар Ђуришић, Србија у рату 1914, Београд, 2008.
[3] Далибор Денда, „Српска војска у предвечерје епохе ратова 1912–1920“, Први светски рат и балкански чвор – зборник радова (ур. Момчило Павловић), Београд, 2014, стр. 423 – 436
[4] With Serbia into exile; an American’s adventures with the army that cannot die by Jones, Fortier Publication date 1916, Topics World War, 1914-1918, Publisher New York, The Century co. Collection library ofcongress.
