Теперь, когда мы имеем перед взором общую библейскую онтологию народности и следующие из неё начала бытия народов (наций), следует в их свете рассмотреть сущность тех современных споров, которые возникают по «национальному вопросу» (о понимании народов-наций и устроении их собственного и совместного бытия) и соответствующим идеологиям. Эти споры, актуальные для всего человечества, имеют сугубое значение для Русского мира и триединого русского народа. Против него ведётся очевидная война на всех фронтах, среди которых особое место занимает фронт духовный и как его часть – идеологический. Вавилон воюет против Церкви, и потому Запад воюет против России: война эта экзистенциальна, не зависит от колебаний воли западных народов и состояния самой России (Империя ли это, Союз или ряд раздельных республик) и её правящих элит, рефлексий отечественной интеллигенции.
И никакого «твёрдого мира», в котором России (в том числе как Союзному государству Великой и Белой Руси) можно будет уважительно и дружелюбно сосуществовать и взаимовыгодно торговать с Западом, спокойно живя в мирке буржуазных ценностей (всегда внутренне конфликтного – в борьбе за долю в общем пироге), – нет и быть не может. Ибо это неугодно Западу, реализующему свой проект Нового Вавилона, и это неугодно Богу, Которому русский народ нужен в качестве воина Христова, а не успешного предпринимателя, эффективного потребителя и болельщика на языческих Олимпиадах. Поэтому либо русский народ добровольно встанет на пост, на стражу, либо будет жестоко поднят за шкирку путём революционного взрыва или (и) Третьей мировой войны. Все попытки договориться с Западом путём угождения ему и ценой любых уступок только ускорят этот процесс и усугубят раны: позднесоветская и постсоветская история тому порука.
Западу (его элитам и идеологической армии) нельзя допустить духовного и державного возрождения триединого русского народа в союзе с братскими народами и дружбе с иными невраждебными (как в Азии, так и в Европе). Для этого он с опорой на своих агентов и единомышленников внутри самого Русского мира будет продвигать весь арсенал своих идеологий (по национальному вопросу в ряду иных) в спектре от национализма до интернационализма с главным условием – их чуждости Христианству и его истинной духовности. Новый Вавилон (Запад) традиционно насаждал, насаждает и будет насаждать на Руси в её интеллигенции одновременно идеологии языческих национализма и интернационализма, разжигать вражду между их сторонниками в народе, сугубо опираясь на идейных русофобов и врагов Православной Церкви и Святой Руси как таковой. Такова чёрная диалектика софистов.
Запад будет убеждать, что в этой идеологической круговерти нет верного выхода, нет верной идеологии: он будет всячески забалтывать или очернять идеи русского народного патриотизма, триединства, славянофильства, внушать невозможность их органического сочетания между собой и с евразийством и дружелюбием к иным народам, расам и культурам (даже до определённой меры враждебным), – но только с доктриной вражды. Он будет клеветать, что такого сочетания никогда не удавалось достигать в русской истории: ни во времена великих русских княжеств, ни во времена Империи, ни даже в светлые периоды СССР. А Церковь он будет толкать к пренебрежению идеологическими вопросами и уходу (или оттеснению извне) в эскапизм обрядов и личной веры. В то время как верная и спасительная (ибо богоугодная) национальная теория и идеология имеется, и основана она на ранее указанной христианской онтологии народности. О названии таковой идеологии можно полемизировать, но условное обозначение её как христианского национал-патриотизма или народного патриотизма (с соответствующей союзной имперскостью) точно не будет ошибочным.
Ещё раз подчеркнём, что главной стратегией антихристианских элит является лукавство: запутать и без того сложный вопрос (вместо его прояснения), затуманить сущность дела, увести ум в сторону. Вначале рассмотрим идеологию национализма и укажем на её сугубую для России и Белоруссии ложность и вредность в её языческом толковании.
Первейшая сложность, с которой мы сталкиваемся в отношении понятия национализма (для его понимания и нравственной оценки) – это неопределённость его содержания. Между тем, содержание национализма контекстуально может приобретать многообразие различий вплоть до противоположностей. Так, под национализмом может пониматься как любовь к своей нации, так и враждебность или даже ненависть к другим. Но и под любовью к своей нации может пониматься совершенно разное содержание: от истинной доброй любви до ложной злой любви, – которая в своей основе имеет гордость и неизменно ведёт ко зловолию в отношении других наций, но, в конечном итоге, более всего – к самой себе. Этот духовный закон является фундаментальной истиной Христианства и хорошо известен в отношении к отдельной личности – равнозначен он и для народа.
Таким образом, в вопросе «национализма» всё упирается в добрый или злой его характер – основанный на духе любви или гордости. Поэтому категорически неправы те идеологи (либеральные и коммунистические), которые сходу отвергают всякий национализм (как зло само по себе) и на его место выдвигают интернационализм (и его политическую версию – космополитизм) как якобы благо само по себе. Как известно, такой интернационализм (как антинационализм) является неотъемлемой частью революционно-антихристианских («левых») идеологий ещё XIX века, направленных на подрыв традиционного общества и его устоев, – визитной карточкой неолиберальной идеологии современных глобалистов. Одновременно важно указать, что прямо или по смыслу в русские националисты себя записывали выдающиеся русские люди – такие, как Михаил Ломоносов, Александр Суворов, Александр Пушкин, Фёдор Тютчев, Николай Гоголь, Михаил Лермонтов, Иван Тургенев, Фёдор Достоевский, Дмитрий Менделеев, Модест Мусоргский, Михаил Скобелев, Пётр Столыпин, Сергей Есенин, Игорь Шафаревич, Игорь Тальков, русские Цари. С ними же в одном ряду мы найдём и всех выдающих иерархов, священнослужителей и монахов Русской Православной Церкви – прежде всего, святых.
Да и в целом едва ли мы найдём среди выдающихся русских людей, выходящих своей мыслью за пределы благоустройства своей жизни и своих ближних, которые не были бы в этом смысле националистами. Обратим здесь внимание, что главными носителями русского национализма оказываются не некие буржуа, «третье сословие» (как на Западе), а дворяне, к которым, впрочем, присоединяются и священство, и крестьяне, также и купечество. Несколько сложнее с этим обстояло дело с рабочим классом: но даже на самом буйном знаменитом Путиловском заводе Санкт-Петербурга значительная часть рабочих были членами не «партий рабочего класса», а «Союза русского народа», слушая не Маркса, а святого Иоанна Кронштадского. К русским националистам себя относили и выдающиеся православные белорусы. Да и простой народ: как известно, именно в белорусских и правобережных малороссийских губерниях (в отличие от большинства великоросских) наблюдалось подавляющая поддержка «Союза русского народа».
Солидаризируются с добрым национализмом и главы двух нынешних государств русского народа. Александр Лукашенко: «В ходе Республиканского открытого урока глава Белоруссии ответил на вопрос, что такое национализм и денацификация. По словам белорусского президента, быть националистом, это нормально… “Националист – этот тот, кто радеет за свое, за суверенитет, за независимость, за свой язык, за свою культуру и прочее… Если послушать меня, Путина – мы националисты”. При этом президент Белоруссии объяснил, что существует существенная разница между национализмом и нацизмом. После чего Лукашенко заявил, что нацисты – националисты “худшей закваски”, отметив, что они преувеличивают роль собственной нации, принижая остальные». Владимир Путин вообще назвал себя «самым большим националистом», пояснив, что «самый правильный национализм – это выстраивание действий и политики так, чтобы это пошло на благо народа». При этом он противопоставил правильный национализм «тупиковому» шовинизму, хотя, строго научно, шовинизм как мировоззрение доброго французского простолюдина Николя Шовена является примером скорее доброго национализма (разумеется, устоявшееся обиходное значение шовинизма вмещает в себя иные, негативные смыслы).
Здесь, однако, необходимо углубиться в тему – с тем, чтобы показать, что национализм в его строгом понятийном значении и одновременно значении классическом (европейском) заключает в себе как раз тёмное ядро, которое далее и произрастает в тёмный национализм вплоть до нацизма. При всей, однако, запутанности вопроса решение его лежит в простоте: добрым и истинным является «христианский национализм» или национал-патриотизм (органически сочетающийся и с дружбой и даже семьёй народов), а злым – национализм секулярный или языческий.
Логические нити сущности вопроса уходят уже в сами понятия. Что есть нация? Как соотносятся понятия нации, народа, этноса? Как и когда появляются нации (народы, этносы)?
Нынешняя западная теория нации (доминирующая и в отечественной науке) утверждает, что нации якобы являются продуктом Нового времени – «прогрессивного» этапа развития человечества, возникающего, как мнится, под воздействием индустриализации, усиления политического и культурного статуса городов и городских (буржуазных) сословий-классов (как одновременно главных носителей национального самосознания и того самого национализма), выдвижения на первых план капиталистических и либерально-демократических отношений. Формационная (либеральная и коммунистическая) теория сама по себе заслуживает особой углубленной критики, тем более – рождающаяся в ней концепция нации. При всех спорах о признаках и критериях нации на первое место всё же выдвигается национальное самосознание (её носителей). Якобы до эпохи Нового времени такого самосознания не было и доминировали «иные» формы идентичности – религиозная, классовая, территориальная.
Разгадка здесь состоит в том, что всему человечеству (и сугубо русскому народу) навязывается европоцентристская концепция истории (как и национальности). Всё дело в том, что, действительно, этническая история Средневековой Европы приобрела специфическую и притом даже искажённую форму, заданную во многом религией католицизма, сформировавшую сам Запад. Именно в католическом мировоззрении и соответствующей культурной практике было задано тотальное доминирование латыни (непонятной для большинства людей во всех народах) над родными языками всех народов (притом как в религии, так и в политике и в высокой культуре); именно папский Рим всячески стремился к унификации культуры своего ареала, в том числе посредством интернациональных орденов; именно католической социальной доктриной был задан феодальный характер организации политического пространства, в результате которого Европа всё более сползала в феодальную раздробленность, превращаясь в лоскутное одеяло (притом папство устойчиво препятствовало созданию угрожающей его политической силе единой романо-германской империи); ей же был обусловлен и глубокий разрыв между сословиями, в результате которого на месте межсословной народной солидарности выстраивалась международная сословная (вплоть до кровно-клановой).
В сущности, именно католическая западная цивилизация создавала мощные предпосылки (мировоззренческое и психологическое цивилизационное напряжение) для последующих протестно-революционных трансформаций. Как из католицизма диалектически произрастал протестантизм, – так из клерикально-феодального интернационализма диалектически произрастал секулярно-буржуазный национализм. Правда, однако в том, что этот путь не является всеобщим и естественным – в частности, для русского народа.
Для византийско-русской православной цивилизации был характерен совершенно иной, органически-библейский путь. Вселенская церковность для ромеев и русских никак не отменяла и не подавляла их этнокультурных начал – в том числе в самой церковной жизни. Язык богослужения и богословия был родной и понятен для всех сословий. Более того, единый понятный язык был и в политической и культурной жизни: языковая иерархия была (высоких, церковного и аристократического, и обыденного, простонародного уровней), – но она не создавала непреодолимых перегородок для людей и вместе со множеством наречий составляла общее языковое и культурное богатство, скрепляемое единой христианской духовностью. Не было и непреодолимых сословных разрывов – между аристократией и крестьянством, между городом и селом: вместо классовой привилегированности выдвигалась соборность общего служения тягловых и служилых сословий. Безусловно, отклонения от правильного порядка неизбежно происходили: но они не ставили под сомнение сам порядок.
И, конечно, совершенно по-другому Православная Церковь относилась к самим богозданным народам и их культурам: по-христиански почтительно и бережно, со стремлением к их не подавлению, а духовному очищению и преображению. Если Римско-католический Костёл поощрял феодальное дробление больших народов для контроля за ними и одновременно побуждал вассальную к папе знать в языческом духе захватывать (колониально) и покорять другие народы «железом и кровью» (или ogniem i mieczem), то Церковь, напротив, радела о собирании каждого народа (и его земель) с последующим, по возможности, созданием мирных международных отношений и союзов, спаянных любовью.
Соответственно, сказать, что русский народ (этнос) с русским самосознанием (или русская нация – хоть в этническом, хоть в политэтническо-политическом смысле) появился лишь в «буржуазную эпоху» (тем более что она в России началась лишь во в.п. XIX века, да и то условно), является очевидным абсурдом. Достаточно взять уже «Повесть временных лет» XII века простого (хоть и святого) киевского монаха Нестора Летописца, чтобы убедиться, что русское национально-историческое самосознание родилось несопоставимо раньше европейской «весны народов». Да и впоследствии! Причём особенно остро проявлялось русское самосознание именно в пограничье и чужеродной среде на Западной Руси: достаточно вспомнить предисловия русского первопечатника Франциска Скорины, такие вопли духа, как «Диариуш» преподобномученика Афанасия Брестского или «Фринос» Мелетия Смотрицкого, развёрнутая теория Русского мира и единства русского народа киевских священноиноков XVII века – Иннокентия (Гизеля) с «Киевским Синопсисом», Захарии (Копыстенского) с «Палинодией», Иоанна (Вишенского) с «Книжкой».
Впрочем, если углубиться в чтение Ветхого Завета, то мы увидим там вполне ясную национальную самоидентификацию народов ещё в древнейшие времена. И первым среди таковых был народ израильский. Неисчислимое число раз Бог в Библии обращается не просто к потомкам Иакова или населению Земли обетованной, а именно к народу Израиля как единому целому. Но и уже в Новом Завете «апостол язычников» (почти космополит) Павел в знаменитых 9-11 главах послания к Римлянам изливает скорбь о своём народе Израиля, «желая бы самому быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян» (Рим.9:3-4), веруя, что «не отверг Бог народа Своего, который Он наперед знал» (Рим.11:2). Вот он – истинный, христианский национализм! Хотя до «рождения наций» остаётся ещё около 17 веков…
Но так ли совсем отсутствовало национальное самосознание у самих европейцев? Взять хотя бы тех же совершенно вестернизированных и встроившихся в европейский порядок поляков Речи Посполитой: для них было характерно не просто самосознание, но и обострённый польский национализм (пусть и прошедший через специфическую метаморфозу сарматизма), притом главными носителями оного были и здесь отнюдь не городские сословия, а самая отборная шляхта (как и в польских национальных восстаниях XIX в. в Российской Империи). Можно вспомнить и о том, что главное средневековое государство-антагонист Европы нововременных наций веками называлось не иначе как Священная Римская империя германской нации.
