Аннотация
В статье рассматриваются основные инструменты национальной политики властей Второй Речи Посполитой в Полесском воеводстве. Особое внимание уделено личности воеводы В. Костек-Бернацкого, который наиболее последовательно проводил линию на ограничение влияния на население региона любых невыгодных Варшаве национальных движений (белорусского, украинского, русского). Политика властей межвоенной Польши привела к денационализации значительной части населения, отсутствию четкой этнической идентичности у жителей края. Это стало одним из объективных факторов генезиса западнополесского этнополитического движения, развернувшегося в БССР во второй половине 1980-х гг.
_________________________________________________________
В межвоенный период существовало Полесское воеводство в составе Польши, ставшее полигоном для апробации различных инструментов этнокультурной инженерии в отношении местного восточнославянского населения. Полесский воевода С. Довнарович в программе интеграции региона, предложенной правительству Польши в 1923 г., отмечал: «Наша деревня, как и все окрестности – писал один из полесских поляков – расположена на рубеже импровизированных границ Беларуси, Украины и Польши, следовательно один считает себя белорусом, второй – украинцем, третий – поляком, кто-то – снова русским. … В национальном чувстве как один, так и другой и вообще каждый полешук является нестойким элементом. Душа каждого полешука – это воск, из которого можно вылепить всё, что угодно. Хотите украинца, будет украинец, хотите белоруса, будет белорус, даже литвина из него можно сделать» [1, s. 39].
Польские власти пытались различными методами оградить жителей Западного Полесья от участия в белорусском или украинском национальных движениях. Наиболее четко данную концепцию в 1937 г. представил воевода Е. де Траммекурт: «Я не считаю полешуков белорусами. Это отдельный род, а Полесье – это особый коридор между белорусами и украинцами. Территория Полесья еще свободна от коммунизма. Его следует отделить, чтобы ни с юга, ни с севера не проникало влияние сторонних националистов. С запада, со стороны Влодавы, вторгается искусственный украинизм» [2, с. 158–159].
Желание властей оградить жителей Полесья от восприятия неудобных для Варшавы национальных проектов проявилось в явно сфальсифицированных результатах переписи населения 1931 г., согласно которым более 700 тыс. местных жителей назвали свой родной язык «местным» («тутэйшым»). Современник тех событий, историк и юрист родом с Полесья С. Вислоух называл эти результаты «капризом пана воеводы В. Костек-Бернацкого» [3, c. 496–497]. Слово «тутэйшы» вообще не было характерно для полесских говоров, о чем свидетельствуют данные языкознания и диалектологии. Что касается упомянутого воеводы В. Костек-Бернацкого, то он в 1930-е гг. позиционировал себя как главного проводника «цивилизаторской миссии» Польши в отсталом регионе. В местной прессе часто встречались фотоснимки этого харизматичного политика с характерной подписью «хозяин полесской земли» [4, c. 377]. Для формирования соответствующего образа «покровителя местного населения» в прессе появлялись снимки воеводы в крестьянской одежде во время беседы с жителями региона. В Полесском воеводстве в это время часто проводились пропагандистские кампании по оказанию благотворительной помощи, подробно освещаемые в местной прессе [5, s. 297–298].
В. Костек-Бернацкий указывал на необходимость использования местных говоров («ломанного языка», как он их называл) вместо белорусского, украинского или русского языков, но лишь в тех случаях, когда в школах, церкви или администрации население не могло понять смысл фраз, произнесенных по-польски [4, c. 377]. Очевидно, воевода не видел никакой возможности превращения языкового вопроса в фактор какого-либо сепаратистского «полесского» движения. Полесские говоры рассматривались здесь как анахронизм, который в ближайшее время должен был уступить место польскому языку даже в сфере бытовой коммуникации. В частности, в одном из распоряжений В. Костек-Бернацкого, адресованном местным органам управления, утверждалось следующее: «Полешуков, которые категорически не относят себя к украинцам, белорусам или русским, следует считать поляками без учета их вероисповедания и местного диалекта. … Следует понимать их местный диалект, но говорить с ними только по-польски, как, впрочем, и со всеми другими» [2, c. 167–168].
Подобная политика польских властей в некоторых случаях имела определенные успехи, с которыми приходилось считаться членам наиболее влиятельной в регионе политической структуры – Коммунистической партии Западной Белоруссии (далее – КПЗБ; основана в 1923 г.) – при планировании своей деятельности. В одном из отчетов Брестского окружного комитета партии за 1935 г. отмечалось: «Полицию [местные жители – авт.] называют “панами”. Хотя те обращаются по-польски, они [местные жители – авт.] отвечают на родном языке, гордятся тем, что являются полешуками» [6, л. 8]. В другом отчете Брестского окружного комитета, также датированном 1935 г., дана более развернутая характеристика тактики польских властей в регионе и изложены меры, необходимые для завоевания КПЗБ популярности среди местных жителей: «Деревни Брестчины со всех сторон пробует взять оккупант под свое влияние. В хитрых маневрах оккупанта, в противоречиях деревенской жизни, в неравномерности развития классовой борьбы очень многие из крестьян не могут разобраться. Все это оккупант использует. Сейчас очень часто полиция изъясняется с крестьянами на местном наречии. Есть факты, когда молодежь в ряде мест (Малорита, Страдечь) под влиянием резервистов, стрельцов (польские молодежные патриотические организации – авт.) отошла от революционной борьбы. В массах наше влияние сильно, но до масс мы доходим не везде. Говорим мы с массой на не совсем понятном для них языке. Как общее явление – из молодежи мало кто умеет читать, писать, несмотря на то, что ходили в полонизаторские школы. Полесье нуждается в украинской литературе. Молодежь хочет учиться, но возглавить это дело пока некому» [6, л. 39]. Таким образом, члены КПЗБ планировали использовать понятный для жителей Западного Полесья язык, указывая, что польские власти в отдельных случаях прибегали к подобной тактике. Осознавая наличие «местного наречия» у жителей региона, члены КПЗБ, очевидно, считали, что близкий к данному наречию украинский литературный язык будет наиболее понятен населению края.
В. Костек-Бернацкий не считал нужным вступать в какие-либо отношения сотрудничества с немногочисленными местными интеллектуальными элитами. Например, он проигнорировал письмо представителя известного местного рода Скирмунтов с предложением о помощи воеводе в понимании специфики края. Такое решение было принято воеводой несмотря на то, что Г. Скирмунт выражал полную лояльность власти, называл себя «католиком, поляком и полешуком по крови» [5, s. 298]. Для В. Костек-Бернацкого было очевидно, что непрестижные локальные полесские культурные образцы будут воспроизводиться в малообразованной крестьянской среде, а переход на более высокий профессиональный и социальный уровень повлечет за собой восприятие «высокой» польской культуры.
Иллюстрацией заинтересованности польских властных и интеллектуальных элит в изучении региональных особенностей для выстраивания оптимальных национальных отношений может служить «полесская экспедиция» Ю. Обрембского в 1930-х гг. На солидном научном уровне было проведено комплексное исследование самых различных сторон жизни местного населения. Ю. Обрембский пришел к выводу, что в условиях разложения традиционных социальных отношений местное население оценивало себя в таких негативных категориях, как «отсталость», «бедность», «дикость» и т.д. Данный комплекс неполноценности, по мнению ученого, привел к своеобразному парадоксу: мечтая вырваться за границы своего традиционного образа жизни, жители Полесья в то же время противились национальной ассимиляции [7, c. 137–220]. Таким образом, от польских властей требовалось чрезвычайно осторожно подходить к политике в полесском регионе, дабы завоевать симпатии местных жителей. Можно утверждать, что справиться с данной задачей Варшаве не удалось. Несмотря на призывы Ю. Обрембского отказаться от восприятия полешуков как некого экзотического вида людей, подобная оценка населения региона превалировала даже среди коллег этнолога, участвовавших вместе с ним в «полесской экспедиции» [8, s. 26, 39].
Полесское воеводство оставалось наиболее отсталым регионом «восточных окраин» и всей Второй Речи Посполитой. Приведем несколько выдержек из информационных отчетов, которые составлялись функционерами КПЗБ в 1930-е гг.: «До слез становится обидно, когда смотришь на нашу молодежь, на детей, которые ни читать, ни писать не умеют и хоть молоды, как слепые ходят по свету. … Наш край сделали ссылкой, каторгой, трущобой дикого террора, построили в Картуз-Березе концлагерь [9, л. 37]. … Газет крестьяне выписывать не могут. Осмелится кто-либо выписать газету (любую), то приходит полиция и спрашивает, что в ней написано. Избивает и приказывает не выписывать [9, л. 56]. … В деревне Хорошово (близ Пружан) заядлый полонизатор-учитель организовал “светлицу”, куда приезжали разные инструкторы и делали доклады. … Во время докладов был такой шум, свист, что он (выступающий – авт.) вынужден был бросить, а потом ребята устраивали массовку или обговаривали свои дела. … Через 1,5 месяца сами эту “светлицу” ликвидировали [10, л. 17]. … Полиция заинтересована в пьянстве молодежи, драках, лишь бы [молодежь – авт.] не занималась политикой» [11, л. 7].
Таким образом, национальная политика властей межвоенной Польши в Полесском воеводстве несколько отличалась от привычных в других белорусских регионах мероприятий по тотальной полонизации населения. Отличия, однако, носили сугубо тактический характер. Осторожная поддержка локальных форм особой «полесской» идентичности рассматривалась как мера по недопущению участия населения в белорусском и украинском национальных движениях. Предполагалось, что жители края станут этнографической массой, легко поддающейся национально-культурной ассимиляции. Практика показала, что расчеты польских властей не оправдались.
Литература:
1. Mironowicz E. Białorusini i ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. Białystok: Trans Humana, 2007.
2. Польша – Беларусь (1921–1953): сб. документов и материалов / сост.: А.Н. Вабищевич [и др.]. – Минск: Беларуская навука, 2012.
3. Латышонак А. Нацыянальнасць – Беларус. Вільня: Інстытут беларусістыкі, 2012.
4. Сьляшынскі В. Палесьсе ў палітыцы польскай дзяржавы ў 1918–1939 гг. // Arche – Пачатак. 2011. № 3.
5. Cichoracki P. Droga ku anatemie. Wacław Kostek-Biernacki (1884–1957). Warszawa: Instytut Pamięci Narodowej, 2009.
6. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 242п. Оп. 1. Д. 499.
7. Абрэмбскі Ю. Народ без бацькаўшчыны // Arche Пачатак. 2011. № 3.
8. Engelking A. Poleska ekspedycja etnosocjologiczna Józefa Obrębskiego w latach 1934–1937. Organizacja. Metody badań. Problematyka. Uczestnicy // Etnografia Polska. – Т. XLV. – Warszawa, 2001.
9. НАРБ. Ф. 242 п. Оп. 2. Д. 541.
10. НАРБ. Ф. 242 п. Оп. 2. Д. 477.
11. НАРБ. Ф. 242 п. Оп. 2. Д. 481.
