Брестская церковная уния в пределах Российской империи с 1772 по 1827 г.: внутрицерковные преобразования и их последствия.
Около 1772 г. униатская церковь в Речи Посполитой имела 8 епархий с 9452 приходами. В процессе разделов Речи Посполитой (1772–1795) в границы Российской империи вошли территории, на которых в полном составе располагались униатские Луцкая, Владимирская (Брестская), Полоцкая и Смоленская епархии[1], а также часть Киевско-Галицкой митрополии. Число униатских приходов достигало 6052 с 4 653 379 верующими[2].
В Речи Посполитой униатская церковь занимала второсортное положение по отношению к католичеству латинского обряда. И правительство, и польское католическое общество не заботились об улучшении церковной жизни униатов. Они более обращали внимание на распространение унии среди остатков православного населения, зачастую демонстрируя греко-католикам презрение, а в некоторых случаях и враждебность[3]. Помимо этого, усилия униатской иерархии, направленные на укрепление церковного организма, в значительной степени осложнялись быстрым ростом численности униатов в конце XVII – первой половине XVIII в., рядом специфических черт церковной жизни на белорусско-украинских землях, а также противоречиями, сложившимися внутри клира. Поэтому вошедшая в пределы Российской империи часть униатской церкви несла в себе многочисленные проблемы, возникшие в течение двухсот лет ее существования. Среди них в последние десятилетия перед возникновением проекта общего воссоединения униатов с православными, предложенного прелатом Иосифом Семашко в 1827 г., выделяются следующие:
- разная степень укорененности унии в разных местностях вошедшего в состав России региона[4];
- низкое социальное положение и развитие верующих (в унии состояли крепостные крестьяне, беднейшие слои горожан и шляхты); экономическая и моральная зависимость крестьян-униатов от помещиков, которые за небольшим исключением были католиками латинского обряда[5];
- недостаточное религиозное просвещение верующих, а следовательно, их непонимание смысла и сути церковной унии[6];
- слабый уровень богословского образования приходского духовенства[7];
- находившаяся на грани подчиненности зависимость униатских священников от помещиков-католиков (через материальную поддержку семей и право коляции (иначе – патроната)) и духовенства латинского обряда (посредством десятинного сбора с униатских приходов в пользу приходов латинского обряда, привлечение к службам в костелах)[8];
- значительная степень латинизации униатского богослужения и полонизации униатского клира[9];
- беспорядок в сфере канонического права и его применения[10];
- неравномерное распределение церковных фундушей между белым духовенством с одной стороны и орденскими структурами базилиан с другой[11];
- противоречия между интересами базилианских монахов, занявших неестественно сильные позиции в органах церковного управления, и белого духовенства, вылившиеся в противостояние клерикальных группировок[12];
- ограничение власти униатской иерархии со стороны польской и полонизированной белорусской и украинской знати, пользовавшейся таким средневековым рудиметом, как право патроната[13].
Перечисленные проблемы можно характеризовать, как кризисные явления, которые делали неустойчивым положение унии в России между католичеством латинского обряда и православием. На это указывал М.О. Коялович, приходивший к выводу о том, что перспектива униатской церкви состояла либо в поглощении ее латинством, либо в ее воссоединении с православием. Вывод профессора Кояловича о неустойчивом положении унии представляется верным, поскольку в реальности с 1780 по 1839 г. произошло исчезновение униатского церковного объединения и перераспределение белорусско-украинского униатского населения между православием и католичестовом латинского обряда. В то же время нельзя говорить об исторической предопределенности прекращения действия Брестской церковной унии в пределах России, поскольку у нее имелись мотивированные и энергичные защитники.
В российском государстве, в котором Православная Церковь занимала оформленное законом господствующее положение, уния оказалась под угрозой православного реванша. Чтобы обеспечить ее дальнейшее существование в новых общественно-политических реалиях и предотвратить массовый переход верующих как в православие, так и в латинский обряд униатской иерархии, требовалось выстроить отношения с российским правительством и повысить жизнеспособности униатской церкви посредством реформ. Деятельность руководителей унии в России в этом направлении началась сразу после первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. и завершилась с возникновением проекта общего воссоединения униатов с православными, выдвинутого прелатом Иосифом Семашко в 1827 г. В этот промежуток времени можно выделить два подхода к решению проблемы сохранения церковной унии в Российской империи и улучшения внутреннего состояния униатской церкви.
Первую подход пытался реализовать архиепископ Полоцкий (впоследствии митрополит Киевский и Галицкий) Иасон (Смогоржевский). На его плечи легла ответственность за 800 000 униатов восточной части Белоруссии (Полоцкой и Смоленской униатских епархий), отошедшей к Российской империи по первому разделу Речи Посполитой[14]. Смогоржевский хорошо понимал сложность положения, в котором оказался.
Во-первых, его поведение находилось под пристальным вниманием петербургского правительства. Малейшее подозрение в нелояльности новой власти могло спровоцировать отрешение его от церковного руководства и поставить крест на его начинаниях.
Во-вторых, архиепископ Иасон понимал, что его позиция волнует Римскую курию, в которой могли появиться сомнения в твердости его желания отстаивать интересы Католической Церкви в угоду властям, желавшим восстановления позиций православия, что могло послужить поводом для лишения его властных полномочий.
В-третьих, в любой момент можно было ожидать развертывание православного наступления на унию.
Последнее было особенно актуально. В границах Речи Посполитой на правобережной Украине, куда уния смогла проникнуть лишь в последние десятилетия перед первым разделом Польско-Литовского государства, в 1768–1772 гг. произошли многочисленные переходы униатского духовенства и прихожан в православие, что привело к вспышке противостояния православных и униатов, продолжавшегося и в последующие годы[15]. На территории Российской империи, наоборот, в межконфессиональных отношениях наблюдалось спокойствие, о котором свидетельствовали сами униаты[16]. Однако, оно было достигнуто запрещением православной иерархии принимать желавших отказаться от унии священников и верующих в православие, и было очень хрупким, учитывая миссионерскую ревность управлявшего Могилевской православной епархией святителя Георгия (Конисского). К 1775 г. в распоряжении святителя Георгия имелось около 80 прошений о принятии в православие униатских приходов в полном составе[17], о чем, безусловно, архиепископ Иасон не мог не знать. К тому же до него доносили слухи о желании императрицы Екатерины II упразднить унию после его смерти[18].
В таких непростых условиях Смогоржевский развил энергичную деятельность, о которой свидетельствуют документы, отложившиеся в Архиве западнорусских униатских митрополитов. В первую очередь, уже в августе 1772 г. владыка Иасон без колебаний присягнул российской императрице, за что правительство допустило его к управлению Полоцкой кафедрой. 24 сентября 1772 г. Полоцкий архиепископ объявил духовенству, что признал российскую власть и обязался быть ей верным, поскольку императрица Екатерина II «подтвердила права униатского исповедания», а потому за нее нужно молиться, демонстрируя полную лояльность[19]. В последующем Смогоржевский завязал личные отношения с российскими сановниками – Г.А. Потемкиным, А.Д. Ланским, З.Г. Чернышевым, М.Н. Кречетниковым. Через них он надеялся повлиять на конфессиональную правительственную политику в крае, обеспечить неприкосновенность унии[20].
Опираясь на достигнутое утверждение своих полномочий со стороны правительства и приобретенные при Петербургском дворе связи, Смогоржевский распространил свою власть на всех униатов в России и убедил Папу в том, что он остается твердым униатом и всегда будет ставить интересы Рима на первое место. Для этого он добился того, чтобы императрица Екатерина поминалась в униатских церквах не перед, а после поминания Папы и не «благочестивой», а «всемилостивейшей»[21], что шло вразрез с церковной практикой в Российской империи, а также предпринял ряд шагов, направленных на укрепление в приверженности католическому вероисповеданию как простых верующих, так и духовенства.
В 1776 г. архиепископ Иасон распорядился о широком праздновании очередного юбилея. В приуроченном к этому событию послании к духовенству и пастве он заявлял об истинности католической веры и необходимости для религиозного спасения подчиняться Папе Римскому, повторял мысль митрополита Ипатия (Потея) о том, что Киевская митрополия состояла в союзе с Римом уже в 1476 г.[22]
На личные сбережения Смогоржевский обучал нескольких клириков в европейских католических учебных заведениях. С 1773 г. он начал сбор средств для открытия в Полоцке при своей кафедре духовной семинарии[23]. В 1779 г. необходимая сумма была собрана[24].
Наконец, Смогоржевский выхлопотал у Папы Пия VI бреве, которым ему и его преемникам даровалось право награждать особым (дистрикториальным) крестом наиболее образованных и энергичных священников. Эта награда, имевшая большое моральное значение и укреплявшая приверженность униатской церковной элиты Риму, давалась за академическую степень, участие в обучении кандидатов в священство, миссионерскую деятельность, литературные, катехизические и пастырские труды[25].
Твердая католическая позиция архиепископа Иасона и достижение им компромисса с российской властью получили высокую оценку в Риме. В 1775 г. Папа Пий VI наградил его правом ношения золотого или серебряного наперстного креста[26], а также правом ему и его преемникам преподавать отпустительное папское благословение (индульгенцию) в один из дней седмицы Тела Христова[27]. Особым свидетельством доверия Апостольской столицы к униатам в России и их архипастырю можно считать восстановление в 1774 г. для областей, отошедших к Российской империи, декрета Папы Урбана VIII, запрещавшего униатам переходить в римский обряд[28].
Деятельность архиепископа Иасона была энергичной, но недолгой. В 1778 г. умер униатский митрополит Филипп (Володкович), а в 1779 г. его преемник митрополит Лев (Шептицкий). Смогоржевский расценил эти события как возможность не только своего личного возвышения, но и дополнительного укрепления позиций унии в России. В 1779–1780 гг., используя свои широкие связи при Варшавском, Венском и Петербургском дворах, он постарался занять митрополичий престол, находившийся вне границ Российской империи, но при этом оставить за собой и своими преемниками на митрополичьей кафедре власть над Полоцкой архиепископией посредством коадьютора. На эту должность он предложил кандидатуру епископа Порфирия (Важинского), очень хорошо зарекомендовавшего себя в Римской курии.
Замысел архиепископа Иасона, заключался в усилении зависимости российской части униатской церкви от Высшего церковного управления, располагавшегося вне границ России. Это была красивая задумка. По сути положение белорусских униатов менялось незначительно. Они и до этого момента подчинялись митрополиту, который не являлся подданным Российской империи. В то же время приведение этого плана в жизнь расширяло для униатской иерархии поле политического и церковно-административного маневра и значительно укрепляло позиции унии перед лицом существовавших для нее в России угроз.
Намерение Смогожевского вошло в противоречие с конфессиональной политикой правительства России, направленной на максимально возможное обособление католического населения России от власти Апостольской столицы. Как известно, именно на рубеже 1770–1780-х гг. императрица Екатерина ІІ добивалась от Папы назначения главой всех католиков латинского обряда в империи Могилевского архиепископа Станислава (Сестренцевича), готового жертвовать интересами Рима ради лояльности российской власти[29]. Несмотря на искусное вуалирование Смогоржевским своей цели усиления позиции униатской церкви, которое он пускал в ход при личных, в некоторых случаях дружеских контактах с представителями российских правительственных кругов, суть намерений униатского архиепископа не укрылась от императрицы Екатерины II и ее сановников. В результате иператрица позволила архиепископу Иасону перейти в австрийское подданство и занять униатский митрополичий престол, но отказалась оставить в его опосредованной коадьютором власти Полоцкую кафедру.
Таким образом, архиепископ Иасон (Смогоржевский) не предпринимал попыток глубокого реформирования униатской церкви. Его деятельность направлялась на обеспечение положения униатов в неблагоприятных для унии общественно-политических условиях российского государства, и укреплении пасомых в приверженности Риму. Преобразовательную деятельность Смогоржевского, продолжавшуюся с 1772 по 1780 г., нельзя охарактеризовать как успешную. Она была остановлена, еще не успев развиться и принести плоды. Его план усиления зависимости российской части унии от заграничного Высшего церковного управления, похоронивший все его начинания, возник под воздействием быстро меняющихся исторических обстоятельств (вакантное место униатского митрополита после кончины митрополита Льва (Шептицкого) в 1779 г.). Этот план свидетельствует о быстроте реакции архиепископа Иасона, его организаторских способностях, но он не опирался на должным образом подготовленную политическую почву. В его релизации Смогоржевский мог рассчитывать лишь на свой дипломатический талант, который, очевидно, был велик. Однако, его оказалось недостаточно. Императрица Екатерина II сумела рассмотреть несогласие намерения Смогоржевского с общим курсом своей конфессиональной политики в новоприобретенных губерниях и не допустила его осуществления. В результате положение унии в начале 1780-х гг. в России стало еще более неустойчивым, а проблемы церковной жизни продолжали оставаться нерешенными.
Деятельность архиепископа Иасона (Смогоржевского) со всей очевидностью продемонстрировала, что лояльность униатской иерархии, а следовательно, и всего униатского духовенства и населения является для российской власти труднодостижимой целью. Это вывело межконфессиональные отношения в присоединенных к Российской империи в 1772 г. восточнобелорусских землях из хрупкого равновесия, и подтолкнуло императрицу Екатерину ІІ к действиям, которые сводили к минимуму власть Папы над российской частью униатской церкви и усиливали ее зависимость от государства. С этой целью управляющим Полоцкой униатской епархией в 1785 г. был назначен архиепископ Ираклий (Лисовский). Он демонстрировал покорность российским властям и согласие с их конфессиональной политикой, а также был известен широкими взглядами на принцип церковной унии за которые вызывал у проверженцев Рима подозрение в симпатиях к православию[30]. По сути фигура Лисовского для униатов представляла собой полный аналог фигуры Сестренцевича для католиков латинского обряда, что Петербургский двор не скрывал.
С именем архиепископа Ираклия (Лисовского) связана волна преобразований в униатской церкви. Лисовский оказался в тех же условиях, что и архиепископ Иасон (Смогоржевский), но его подход к решению проблемы сохранения и возвышения унии был иным. Он был искренним униатом[31], полагал, что Брестская церковная уния может способствовать преодолению раскола 1054 г., был готов трудиться над присоединением к Риму всей Русской Церкви. Средством для решения такой сверхзадачи Лисовский видел осуществление идей, высказанных профессорами Сорбонны в письме к импрератору Петру І, датированному 1717 г.[32], а также сближение униатского обряда с православным[33].
22 февраля 1786 г. архиепископ Ираклий обратился в Рим с письмом, в котором содержалась просьба позволить ему очистить униатский обряд от латинских наслоений, которые, по его мнению, не соответствовали восточнохристианской традиции униатской церкви и не допускались условиями унии, утвержденными Святым престолом в 1595 г.[34] Очевидно, что предлагая литургическую реформу, Лисовский пытался оградить унию от поглощения латинским обрядом и дополнительно обеспечить положение унии в глазах правительства. По его мнению отсутствие внешних отличий униатов от православных при согласии на минимизацию зависимости униатов от Рима, устраняло почву для враждебного отношения властей.
Замысел архиепископа Ираклия не встретил понимания в руководстве Католической Церкви. Папский нунций в Речи Посполитой Фердинандо (Салюццо) 8 июня 1785 г., т.е. еще до отправления послания Лисовкого в Рим, писал префекту Конгрегации пропаганды веры кардиналу Леонардо (Антонелли): «Существует реальная опасность, что Лисовский стремится ограничить отправление читаемой литургии, чтобы все было одинаково с традицией греческих схизматиков»[35]. 18 июня 1787 г. под председательством кардинала Антонелли состоялось заседание специальной комиссии, составленной из членов Конгрегации пропаганды веры[36], на которой было выработано решение предписать архиепископу Ираклию неукоснительно исполнять постановления Замойского Собора. Ему запрещалось самовольно менять церковные обряды, а также специально указывалось, что «если подобная реформа и должна быть проведена, то ее нужно проводить с участием всех епископов Киевской Церкви». Отдельным пунктом в постановлении Конгрегации запрещалось использование православных служебников, даже изданных в Киевской митрополии до унии[37].
В противовес подходу архиепископа Ираклия, состоявшему в сближении униатской обрядности с православной богослужебной практикой Конгрегация пропаганды веры 30 января 1787 г. разрешила иеромонахам, поступившим в орден базилиан из латинского обряда, совершать не униатское богослужние, а латинскую мессу[38], что вело к усилению латинизации литургической практики в базилианских монастырях, традиционно имевшей большое влияние на строй приходских богослужений. Согласно свидетельству архиепископа Антония (Зубко), монахи-базилиане, опираясь на однозначно выраженное мнение Римской курии отказывались подчиняться правящему архиерею в богослужебных вопросах и активно внедряли латинскую литургическую практику в своих обителях[39].
Несмотря на позицию руководства Католической Церкви и противодействие базилианского монашества, Лисовский был уверен в правильности своего подхода и старался восстанавливать в униатских храмах православные обрядовые традиции. В 1790 г. иеромонах Иустин (Крупеницкий) сообщал папскому нунцию, что архиепископ Ираклий требует, чтобы во время служения Литургии Царские Врата и катапетасма закрывались и открывались согласно восточной традиции богослужения[40]. В начале 1790-х гг. владыка Ираклий вел дело о созыве в Варшаве Собора униатского духовенства, на котором он надеялся поставить вопрос о необходимости литургической реформы. Однако Собор, намеченный на 1796 г. не состоялся из-за резкого изменения политической обстановки[41].
В условиях, когда руководство Католической Церкви явно проявило недоверие к предложенному сближению униатской и православной литургических практик, архиепископ Ираклий не отказался от своего подхода к сохранению и укреплению унии. Он твердо намеревался остановить очевидно приветствуемое Римом поглощение униатов латинством, не бросив их, вместе с тем, в руки православия[42]. В целом его усилия сводились к превращению униатской церкви в лояльное Российской империи религиозное объединение внешне почти не отличающееся от господствующего вероисповедания, имеющее автономное управление с номинальной духовной зависимостью от Римского Папы, а также верное своему обряду хорошо образованное духовенство[43].
Архиепископ Ираклий в первые два десятилетия своего руководства униатами в России столкнулся с резким увеличением своей паствы в результате второго и третьего разделов Речи Посполитой, церковно-административным переустройством униатской церкви, проведенным правительством, массовыми переходами униатов в православие и в латинский обряд, которые шли волнами с 1780 по 1784 г. и с 1794 по 1803 г. Лисовский не был в состоянии повлиять на эти события, и они отложили осуществление его реформаторских планов. К их приведению в жизнь архиепископ Ираклий смог приступить лишь после 1801 г. в условиях подчинения униатов власти латинского митрополита Станислава (Сестренцевича) и широкомасштабного наступления на унию со стороны латинского духовенства. Поэтому его преобразовательные начинания в это время носили выраженную антилатинскую мотивировку.
Осознавая отсутствие поддержки со стороны Римской курии, опору для своей деятельности Лисовский старался найти в российских властях. В записке, адресованной графу З. Чернышеву, датированной 2 июля 1805 г., он прямо просил этого сановника обратить внимание царя на проблему спасения униатов от латинян[44]. Чернышев в письме к императору Александру I писал, что Лисовский умоляет его «доставить униатам справедливую защиту»[45]. Российское правительство в целом шло архиепископу Ираклию навстречу. Запрещался латинский прозелитизм, и латинизантам (как тогда называли перешедших в латинство греко-католиков) было предложено вернуться из костелов в свой обряд. Эти запрещения в соединении с требованиями к латинскому духовенству ни в чем не стеснять свободу совести униатского населения повторялись в 1803, 1804, 1806, 1807, 1810 гг.[46] В 1804 г. в Римско-католическую духовную коллегию были допущены униатские заседатели[47]; в 1805 г. было установлено митрополитальное устройство униатской церкви в России[48]; в том же году в структуре Римско-католической духовной коллегии появился 2-й (униатский) департамент, в котором председательствовал униатский митрополит и появление которого несколько ослабило подчиненность униатов власти латинской иерархии[49]; в 1808 г. униатское духовное юношество было допущено к получению высшего богословского образования в католической Главной духовной семинарии при Виленском университете[50]; в 1806 г. учреждена Полоцкая семинария с углубленным изучением униатских обрядов[51]; в 1809 г. была учреждена новая униатская Виленская митрополичья кафедра[52].
Деятельность митрополита Ираклия (Лисовского) укрепила униатскую церковь: она сохранила и даже расширила свою епархиальную структуру, получила митрополитальное устройство, обрела голос в Высшем управлении Католической Церкви в России, число представителей белого духовенства, имевших систематическое богословское образование, пополнилось выпускниками католической Главной духовной семинари при Виленском университете, был затруднен, хотя и не остановлен, перевод униатов в костелы. В то же время реформы высокопреосвященного Ираклия, умершего в 1809 г., не устранили кризисные явления, которые делали положение унии в России неустойчивым. Положение усугублялось тем, что единомышленные Лисовскому митрополит Григорий (Коханович) и архиепископ Иоанн (Красовский) не сумели в силу объективных и субъективных причин продолжить преобразования[53]. В свою очередь, митрополит Иосафат (Булгак), возглавивший унию в 1817 г., ценил доброе расположение к себе государственных сановников, любил демонстрировать правительству верноподданические чувства, но не разделял идеи митрополита Ираклия и в делах церковного управления был человеком пассивным. Он не предпринимал никаких шагов против нарастания латинизации и полонизации унии, не препятствовал тайному латинскому прозелитизму, не способствовал преодолению невежества приходского духовенства[54].
Таким образом, преобразовательные начинания Лисовского были в целом успешными, но они не получили продолжения. Их значение заключаетсмя в том, что впервые после заключения унии униатская иерархия не способствовала обособлению униатского и православного обрядов, а предприняла конкретные шаги, направленные на сближение литургических практик униатов и православных. Для униатского духовенства это, без сомнения, являлось революционным поворотом. Вместе с тем, незавершенность реформ создавала почву для появления следующих проектов преобразований, среди которых теоретически мог возникнуть и проект возвращения униатов к православному вероисповеданию.
[1] Была восстановлена в 1769 г. и предана под управление архиепископу Ираклию (Лисянскому) (Описание архива западнорусских униатских митрополитов: в 2 т. // Т. 2. № 1993. С. 258).
[2] Kołbuk, W. Koścіoły wschodnіe w Rzeczypospolіtej około 1772 roku / W. Kołbuk. – Lublіn : Іnstytut Europy Środkowo Wschodnіej, 1998. – 460 s. S. 47–50. Согласно другим данным, в пределах Российской империи оказались 5600 униатских приходских общин. Не вдаваясь в эти статистические противоречия, вызванные недостатком данных, можно говорить о том, что в 1772–1795 гг. около 60% униатских приходов украинско-белорусско-литовских земель вошли в границы России (Radwan, M. Carat wobec kościola greckokatolickiego w zaborze Rosyjskim 1796–1839 / M. Radwan. – Roma; Lublin : Polski instytut kultury chrzescijanskiej, 2001. – 504 s. S. 23).
[3] По мысли Познаньского католического епископа Эдварда Ликовского, «большая часть вины за то, что Уния в стране так и не принялась, как приняться могла и была должна, падает также на все тогдашнее польское общество, не понявшее ее возвышенность и значение, и поэтому не только не поддержавшее ее морально, но в течение долгого времени демонстрировавшее к ней враждебное отношение» (Likowski E., biskup. Unia Brzeska… S. 7–8).
[4] ЗИМЛ. Т. 1. С. 50.
[5]Записка об упразднение греко-униатских монастырей в Западной России 28 февраля 1828 года // Русская старина. – Санкт-Петербург : Печатня В.И. Головина, – 1870. – 2 изд. – Т.1. – С. 517–538 ; ЗИМЛ. Т. 1. С. 54 ; Чебодько П.Я. Из воспоминаний белоруса Я.А. Чебодько. С. 36 ; Янковский П., священник. Записки сельского священника. С. 133 ; Из записок Ф.Я. Мирковича // Русский архив. 1890. Кн. 1, вып. 3. С. 427.
[6] Коялович М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен. Мн., 1999. С. 253 ; Корзо М.А. Украинская и белорусская катехитическая традиция конца XVII–XVIII вв. М., 2007. С. 456
[7] РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 418. Л. 41 ; Бобровский П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. С. 73–74, 99 ; Шавельский Г., протопресвитер. Последнее возсоединение с православною церковию униатов. С. 28 ; Носко М. Униатская церковь в начале XIX века и подготовка к воссоединению с Православием : дисс. … канд. богословия. Жировичи, 2000. С. 46 ; Морошкин М., священник. Иезуиты в России, от царствования Екатерины ІІ-й и до нашего времени: в 2 ч. СПб., 1867–1870. Ч. 1. С. 250.
[8] Бобровский П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. С. 74 ; Radwan M. Carat wobec kosciola greckokatolickiego. S. 36, 116 ; АВАК. Т. XVI. С. 452–455 ; ЗИМЛ. Т. 1. С. 37–38, 54–55.
[9] Шеститко, В. Латинизация Греко-католической Церкви в Речи Посполитой: исторический, литургический и канонический аспекты; дипломная работа / В. Шеститко; Московский Патриархат; Белорусская Православная Церковь; Минская Духовная Семинария, каф. Церковной Истории. – Жировичи, 2009. – 81 с. ; ЗИМЛ. Т. 1. С. 38.
[10] «Мы, униаты, совершенно не знаем законоположения нашей церкви, – писал в 1828 г. прелат Иосиф Семашко, – хотя в луцкой и, сколько мне известно, полоцкой консистории имеется Кормчая книга; но она лежит без всякого употребления, и как во всех униатских консисториях, так и 2-м деп. коллегии руководствуются канонического права разными сочинениями» (Черновая от 18 января 1828, по предмету нового устройства Греко-Униатской Церкви // ЗИМЛ. Т. 1. С. 486–488. С. 487) ; Такое положение негативно отражалось на управлении, а в особенности на церковном судопроизводстве, открывая широкие возможности для злоупотреблений (ЗИМЛ. Т. 1. С. 12–13). Наиболее ярким примером тому был процесс по дискредитации и отрешению от кафедры Полоцкого архиепископа Иоанна (Красовского).
[11] Члены Брестского капитула в 1819 г. жаловались российскому правительству, что бенефиции белого духовенства отобраны у него базилианскими монахами и «переделаны на монастыри» (РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22442. Л. 1 об.) ; Бобровский П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. С. 125–127 ; Шавельский Г., протопресвитер. Последнее возсоединение с православною церковию униатов. С. 33–35 ; Римский С.В. Конфессиональная политика России в Западном крае и Прибалтике XIX столетия // Вопросы истории. 1998. № 3. С. 25–44. С. 27 ; Янковский П., священник. Записки сельского священника. С. 181–197 ; Записка обер-прокурору Св. Синода 28 сентября 1839 г. // ЗИМЛ. Т. 2. С. 101–103. С. 102.
[12] Бобровский, П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. Историческое исследование по архивным документам П.О. Бобровского / П.О. Бобровский. – Санкт-Петербург : Типография В.С. Балашева, 1890. – 394 с.
[13] Янковский П., священник. Записки сельского священника. С. 153.
[14] Mironowicz, A. Diecezja bialoruska w XVII i XVIII wieku / A. Mironowicz. – Bialystok: Wydawnictwo uniwersytetu w Bialymstoku, 2008. – 351 s. S. 277.
[15] К 1772 г. из унии в православие перешли 67 священников со своими прихожанами (ОАЗУМ Т. 2. № 2065. С. 276–278). В результате между униатским и воссоединившимся духовенством возникли многочисленные конфликты, порождавшие жалобы друг на друга (например, ОАЗУМ. Т. 2. № 2100. С. 297–298 ; № 2111. С. 302 ; № 2112. С. 302–305 ; № 2116. С. 305 ; № 2170. С. 323–324 ; № 2225. С. 368 ; № 2226. С. 368). Желающие возвратиться в православие и желающие остаться в унии проводили собрания, на которых выносились соответствующие постановления и давались подписки (например, ОАЗУМ Т. 2. № 2107. С. 301 ; № 2115. С. 305; № 2167. С. 322). На стороне православных выступали русские военные власти, находившиеся на польской территории. Они подвергали арестам униатских священнослужителей, проявлявших фанатизм (например, ОАЗУМ. Т.2. № 2088. С. 286–287 ; № 2093. С. 295 ; № 2094. С. 295–296 ; № 2097. С. 297 ; № 2109. С. 301–302 ; № 2122. С. 306), и действовали не спонтанно, а на основании рескрипта императрицы Екатерины ІІ, данной командующему войсками в Польше графу П.А. Румянцеву 7 ноября 1771 г. в ответ на жалобы православных, которые сообщали о жестоких гонениях на них со стороны католиков обоих обрядов. В рескрипте говорилось о необходимости остановить «неукротимую предприимчивость гонителей», но одновременно содержалось требование не подавать повода православной стороне «посягать на обиду католиков и униатов» (ОАЗУМ. Т. 2. № 2040. С. 266–268).
[16] Коялович, М.О. Ясон Смогоржевский, полоцкий униатский архиепископ, в последствии униатский митрополит // Журнал министерства народного просвещения. – 1873. – Ч. CLXV. – С. 32 ; ПСЗРИ, собр. 1. Т. 19. № 14042. С. 827–833. С. 831 ; АВАК. Т. 16. С. 1–2.
[17] Буглаков, М.., священник. Преосвященный Георгий Конисский, Архиепископ Могилевский / священник М. Булгаков. – Минск: «Виноград», 2000. – 656 с. – С. 268.
[18] Там же. С. 260. М.Д. Долбилов вывил тот факт, что этими слухами в 1774 г. Смогоржевского шантажировал архиепископ Станислав (Сестренцевич), который желал присоединить униатов к латинскому обряду. Однако архиепископ Иасон придерживался того мнения, что «у его церкви будет больше шансов закрепить за собой в Петербурге статус терпимого исповедания, если она обнаружит способность сопротивляться католическому прозелитизму» (Долбилов, М.Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II // М.Д. Долбилов. – Москва : Новое литературное обозрение, 2010. – 1000 с.: ил. С. 71).
[19] ОАЗУМ. Т. 2. № 2057. С. 273.
[20] Свой план обустройства Полоцкой епархии в новых общественно-политических условиях Смогоржевский описал в письме Псковскому гражданскому губернатору генералу М.Н. Кречетникову в 1775 г. В нем он, помимо прочего, сообщал о намерении открыть в Полоцке семинарию, а также предлагал: вернуть белому духовенству 18 церквей, переданных иезуитам королем Стефаном Баторием, расширить сеть базилианских школ для простого народа, перенести церковные праздники на воскресные дни, перевести католиков римского обряда на Юлианский календарь, назначить в Могилевскую губернию суфрагана, разрешить ему испросить у Папы дистрикториальные кресты для поощрения деятельных священников и проч. (АВАК. Т. 16. С. 422–428).
[21] Коялович, М.О. Ясон Смогоржевский, полоцкий униатский архиепископ, в последствии униатский митрополит // Журнал министерства народного просвещения. – 1873. – Ч. CLXV. – С. 38–39.
[22] ОАЗУМ. Т. 2. № 2215. С. 356–365. С. 362.
[23] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов : в 2 т. /– Т. 2. (1701–1839). – Санкт-Петербург : Синодальная типография. 1907. – № 2127. – С. 307–311.
[24] ОАЗУМ. Т. 2. № 2287. С. 380–384
[25] Назарко, Іриней, ЧСВВ. Киȉвські і Галицькі митрополити. Біографічні нариси (1590–1960) / Іриней Назарко. – Торонто : Видавництво отців Василіян, 1962. – 269 с. С. 115.
[26] ОАЗУМ. Т. 2. № 2151. С. 314.
[27] ОАЗУМ. Т. 2. № 2152. С. 314.
[28] ОАЗУМ. Т. 2 № 2129. С. 311.
[29] Попов, М.А. Митрополит С. Богуш-Сестренцевич: роль в формировании правительственной политики по отношению к Римско-Католической Церкви на белорусских землях (конец XVIII – первая четверть XIX в.): дис. … канд. истор. наук: 07. 00. 02 / М.А. Попов. – Минск, 2007. – 150 с. С. 40–54.
[30] Likowski, Edw. Dzieje Kosciola unickego na Litwie i Rusi w XVIII i XIX wieku, uwazane glownie ze wzgledu na
przyczyny jego upadku / Edw Likowski. – Poznan, 1880. S. 243
[31] Киприанович Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки… С. 41–42.
[32] АВАК. Т. 16. С. 596–597 ; Петров, Н.И. Очерк истории Базилианского ордена в бывшей Польше / Н.И. Петров // Труды Киевской духовной академии. – 1872. – Т. 1. февраль. С. 161 – 271. С. 271–272. По мнению боголовов Сорбонны восстановление христианского единства могло бы быть достигнуто на основании признания главенства и духовной власти Римского Первосвященника с соблюдением неприкосновенности вероисповедания, обрядов и автономии внутреннего управлении каждой Церкви.
[33] Об этом см. переписку Холмского униатского епископа Порфирия (Важинского) с уволенным на покой митрополитом Феодосием (Ростоцким). В ней раскрываются мысли архиепископа Ираклия (Лисовкского) на перспективу унии Русской Церкви с Римом. Важинский разделял оптимистический взгляд Лисовского на эту проблему и писал, что для достижения такой цели требуется сближение униатской и православной литургических практик, поскольку «наше удаление от греческого обряда, представление, из которого следует такое отвращение, какое нужно предупредить наиболее полно». По поводу реформы униатского богослужения Важинский пишет, что нужно «стараться безукоризненно возвращать обряд церковный, проявлять наивысшую осторожность с церковными книгами, чтобы те печатные соответствовали старым экземплярам, а последующие, измененные неканоническим образом, были отброшены, а ещё в службах, требниках и понтификальных делах» (АВАК. Т.16. С.. 597, 598).
[34] Это письмо опубликовано среди документов, приложенных к работе М. Соловья – Solovij, M.M., OSBM. De reformatione liturgica Heraclii Lisowskyj archiepiscopi Polocensis (1784–1809) / M.M. Solovij, OSBM // Analecta OSBM – Series II. – Sectio I, Vol. II). – Romae : ex Pontificio Instituto Orientalium Studiorum, 1950. – 128 s. – S. 114 – 117 ; АВАК. Т. 16. С. LIV–LVII.
[35] Solovij, M.M., OSBM. De reformatione liturgica Heraclii Lisowskyj archiepiscopi Polocensis (1784–1809) / M.M. Solovij, OSBM // Analecta OSBM – Series II. – Sectio I, Vol. II). – Romae : ex Pontificio Instituto Orientalium Studiorum, 1950. – 128 s. – S. 38.
[36] Постановление заседания опубликовано М. Соловьем. Там же. – S. 81–112.
[37] Solovij, M.M., OSBM. De reformatione liturgica Heraclii Lisowskyj archiepiscopi Polocensis (1784–1809) / M.M. Solovij, OSBM // Analecta OSBM – Series II. – Sectio I, Vol. II). – Romae : ex Pontificio Instituto Orientalium Studiorum, 1950. – 128 s. – S. 88.
[38] АВАК Т. 16. С. 249.
[39] Архиепископ Антоний. О Греко-унитской Церкви в западном крае. Б.м.\б.г. нумерация ст. 279-342, C. 303 ; Свидетельство энергичной латинизации литургической практики в базилианских монастырях в конце XVIII – первой трети XIX в. содержится в письме базилианина Меркурия (Головни) митрополиту Иосафату (Булгаку), датированном 1825 г. В нем говорится, что в Онуфриевском монастыре «большие большие отмены в церковных церемониях и богослужении в отношении к благочестивым (т.е. православным обрядам – А.Р.)» (ОАЗУМ. Т. 2. С. 748).
[40] Гуцуляк, Л.Д. Божественна літургія Йоанна Золотоустого в Київській митрополії після унії з Римом (період 1596–1839) / Л.Д. Гуцуляк. – Львів : Свічадо, 2004. – 429 с. – С. 209.
[41] Harasiewicz, M. Annales Ecclesiae Ruthenae / Harasiewicz, M. – Leopoli : Typis institute rutheni Stauropigiani, 1862. – 1184 s. – S. 846–852.
[42] Петров, Н.И. Очерк истории Базилианского ордена в бывшей Польше / Н.И. Петров // Труды Киевской духовной академии. – 1872. – Т. 1. февраль. С. 161 – С. 272 ; Шабатин И. Из истории воссоединения белорусских униатов. 1949. № 8. С. 43, 45.
[43] Ср. Говорский, К. Взгляд на состояние униатской церкви в Белоруссии со времени возвращения этой страны к России / К. Говорский // Вестник Юго-Западной России. – 1863/1864. – Т. 3. – Январь. – С. 97–98. Говорский полагает, что Лисовский предпринимал шаги, направленные на воссоединение униатов с православными.
[44] РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22303. Л. 26–27.
[45] Там же. Л. 28 об.
[46] АВАК, – Т. 16. – С. 36–37 ; 39–41 ; 41–42 ; 78 ; 82; 90 ; 98–99.
[47] АВАК, – Т. 16. – С. 77.
[48] ПСЗРИ, собр. 1. Т. 29. № 22226. – С. 670–671.
[49] АВАК, – Т. 16. – С. 82.
[50] АВАК, – Т. 16. – С. 37–39.
[51] АВАК, – Т. 16. – С. 89–90.
[52] АВАК, – Т. 16. – С. 94
[53] К объективным причинам следует отнести то, что возглавление униатской церкви митрополитом Григорием (Кохановичем; 1809–1814) пришлось на годы Наполеоновских войн. К субъективным причинам относится «нетрезвая жизнь» архиепископа Иоанна (Красовского) (ОАЗУМ. Т. 2. № 3154. С. 744 ; ЗИМЛ. Т. 1. С. 53).
[54] Об этом см. РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22315. Л. 11 ; ЗИМЛ. Т. 1. С. 53 ; Бобровский П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. С. 56 ; Киприанович Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки… С. 72 ; РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22376. Л. 1–3; РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22408. Л. 1–5.
