Трижды геноцид над сербами в ХХ в., совершенный со стороны хорватов: антисербские погромы начала века, вылившиеся в полноценный геноцид периода Первой мировой войны, Независимое Государство Хорватия (НГХ) во время Второй мировой; локальные войны 1990-х гг. и, наконец, ренессанс боевого усташства – хорватские диверсионно-карательные подразделения на Донбассе – эти явления не случайные эксцессы или рецедивы, а преемственность, то есть закономерное проявление специфической хорватской политики, ведущей свои непосредственные истоки из идеологии Партии права (правашей) и ее лидера Анте Старчевича. Рассмотрим исторические условия, политический регистр, а также иерархию экзистенциальных мотивов антисербской правашской идеологии, приведшей в конечном итоге к созданию НГХ.
Югославянские народы после нашествия турок на Балканы в XIV в. оказались разделенными между Османской и Австрийской империей. Однако Сербия силой оружия в результате «сербской революции» 1804-1815 гг. сначала получила автономию в рамках Османской империи, а после Берлинского конгресса 1878 гг. – полноценную независимость. Часть сербского этнического пространства (Старая Сербия) оставалась под Оттоманской Портой, часть – в империи Габсбургов.
Королевство Хорватия еще в 1102 г. (в составе трех небольших округов) вошло (буквально это была продажа) в состав Венгрии и с этого времени, до создания НГХ, не обладало собственной государственностью. Однако в составе короны св. Стефана оно получило сербскую область Славонию. Королевство Хорватия и Королевство Славония административно разделялись территорией сербской Военной Границы (более трети территории современной Республики Хорватии), подчинявшейся, равно, как и Далмация, напрямую Вене. Существуют статистические данные переписей населения, проводившихся австрийским Двором. Данные переписи 1857 г., говорят о том, что в Австрийской монархии тогда проживало 1 584 134 сербов православного и римско-католического вероисповедания (ими являлись шокци и буневцы, уже в титовской Югославии записанные в хорватов). Хорватов насчитывалось 1 288 632, за исключением нескольких тысяч униатов все хорваты являлись римо-католиками[1]. В отношении Далмации хорваты не упоминались ни в переписи 1851 г., ни 1857 г.
По австро-венгерскому соглашению 1867 г., трансформирующему Австрийскую монархию в Австро-Венгрию, югославянские земли были поделены между Австрией и Венгрией: в границы Австрии (Цислейтании) вошли Далмация, словенские земли (Горица, Штирия, Каринтия, Крайна), Истрия с Кварнейскими островами, Триест и Военная Граница; в состав Венгрии (Транслейтании) – Воеводина (Бачка, Банат, Бараня), Хорватия (часть побережья до района южнее Карлобага включено в состав Банской Хорватии), Славония, Срем, Меджимурье и порт Фиуме (Риека). Население перечисленных районов оказалось под тяжелым ярмом иностранного политического и экономического притеснения. Австрийский император одновременно являлся венгерским королем. У каждой части империи было свое правительство (министры), своя внутренняя политика, свой парламент, законодательство, судопроизводство. В совместной компетенции находились оборона, внешняя политика и финансы. Австрийский император являлся главой армии, офицерами были исключительно австрийцы. По сути, австро-венгерское соглашение 1867 г. вместо единственного господствующего народа в государстве признавало правление двух национальных олигархий.
По венгерско-хорватскому соглашению 1868 г. Хорватия (в составе четырех округов вокруг Загреба) и Славония являлись составной частью короны св. Стефана, сохраняя более чем скромные атрибуты государственности: территорию, границы, на местном уровне была предоставлена автономия в административных, судебных, церковных и школьных делах. Официальным языком был признан хорватский язык. Автономные права Хорватии и Славонии выражались в том, что главой правительства Хорватии являлся бан, назначаемый императором по представлению венгерского премьер-министра. Бан мог обращаться к австрийскому императору только при посредничестве венгерского министра по хорватским делам. Хорватия и Славония были практически полностью исключены из участия в законодательных и исполнительных органах власти Австрийской империи. Газета «Hrvatsko pravo» назвала «предателями» тех, кто с хорватской стороны поставил свою подпись под соглашением, «поскольку теперь Хорватия превращается просто в венгерскую провинцию», «сила Хорватии сведена к нулю. Венгрия присвоила себе право вести в Хорватии такую экономическую, финансовую… политику, которая всецело отвечает интересам Венгрии, а силы хорватского народа используются, исчерпываются и практически уничтожаются…»[2]. В венгерской части монархии в 1868 г. был принят Закон о национальностях, по которому только венгры получили статус политического народа, обладающего государственным и историческим правом. Не венграм разрешалось использование языка в общественном управлении, основной школе, районном судопроизводстве, а также поощрялось создание национально-культурных организаций.
В социальном отношении хорватские земли зависли над пропастью: экономическая катастрофа неумолимо дом за домом разоряла хорватских крестьян. Подневольный труд был отменен еще в 1848 г. – но патриархальная жизнь сохранила все его черты. Исчезали хранители древних обычаев – их дома рушились под гнетом налогов и долгов банкам. «Новое» государство рушилось, не успев встать на ноги.
Создание дуалистической монархии знаменовало собой победу клерикально-феодальных сил, поддерживаемых Ватиканом. Тенденции к универсальному доминированию католической церкви нашли выражение в политическом радикализме. На южнославянском пространстве Венский двор начал реализовывать политику строительства «католического гражданского общества», при этом верующие других конфессий выделялись в отдельную категорию. Все, что Габсбургская монархия с этого времени начала делать, как отмечал сербский академик Милорад Экмечич, обусловливалось мотивами «ненадежного существования, противоречащего общим тенденциям демократизации общества и государства»[3]. В западных странах, относящихся к великим державам, после окончания Крымской войны наряду с русофобией, точнее, как ее ответвление, начала формироваться сербофобия.
В середине XIX в. население Военной Границы, насчитывающее примерно 673 000 человек, на 90% состояло из сербов[4]. Хорватия получила возможность соединиться со Славонией только после императорского рескрипта от 8 января 1881 г., согласно которому территория демилитаризованной Военной Границы, состоящей из шести округов (Личко-оточский, Огулинско-слуньский, Баньский, Градишский, Бродский и Петраварадинский) объединялась с Хорватией и Славонией в венгерскую административно-территориальную единицу Королевство Хорватия и Славония. Таким образом, после ликвидации в 1881 г. Военной границы Королевство Хорватия и Славония было расширено на значительную часть сербского этнического пространства.
В условиях продолжающегося политического кризиса в Габсбургской империи, особенно острого после нанесения Пруссией военного поражения Австрии в 1867 г., существовала реальная возможность осуществления Пруссией великогерманской программы объединения, реализация которой привела бы к распаду Австро-Венгрии. В этот период только Сербия располагала достаточным государственным аппаратом и армией, чтобы взять на себя функцию лидера при политическом сближении югославянских народов, разделенных границами Османской и Австрийской империи. Поэтому в хорватском политическом дискурсе появились движения, связанные с Венском двором, в той или иной мере направленные как против сербского государства, так и против сербского народа.
Постепенно внутри главной хорватской Народной партии, возглавляемой католическим архиепископом крупнейшей Джаковской епископии Йосипом Юраем Штроссмайером, стало созревать «левое крыло», позднее оформившееся в самостоятельную Партию права, руководители которой Анте Старчевич и Евген Кватерник программными пунктами своей партии заявили трансформацию Хорватии в самостоятельное государство в рамках Австрийской монархии или вне ее. Кроме движения иллиризма на формирование идеологии Анте Старчевича основное влияние оказали иностранцы – венгр Йозеф Этвеш (1813—1871) и немецкий историк Якоб Филипп Фальмерайер (1790-1861).
Венгерский граф Й. Этвеш создал теорию национальных движений, которая основывалась не на понятиях свободы, равенства и принципе национальностей (по его мнению, они содержали в себе слишком много противоречий), но базировавшуюся на ряде новых постулатов. Этвеш полагал, что народ может возникнуть на основе не языкового единства, а принадлежности его к государству, созданного в результате завоевания. Он полагал, что национальные движения, развивающиеся на основе единства лингвистического, неизбежно будут противоречить идеям свободы и равенства, следовательно, их следует поставить на иную, отличную от языковой, основу, которой может стать т.н. «исторической право». Вместо теории о нации как языковом объединении ряда народов и имеющей естественное право на создание собственного суверенного государства, Этвеш утверждал принцип возникновения нации в результате соединения «неравных рас». Скрепляющим звеном между «расой завоевателей» и «расой покоренных» служит христианская церковь. При этом «правящая раса» растворяется в более многочисленной «расе подчиненной». По сути, Этвеш повторил раннее определение нации, основу которой составляет правящий класс, суверенитет в государстве принадлежит «правящей расе», в то время как «остальные народы в его составе имеют право на культурную автономию»[5].
Старчевич «взял» у Этвеша апелляцию к легитимности территориальных претензий «наследников некоего прежнего государства», и сам факт «исторического существования такого государства», по мнению Этвеша, гарантирует народам право обладания территорией, некогда заселенной ими. Т.е. вместо введения автономий на основе языкового критерия он предложил предоставить народам автономные права на базе принципа исторического права. В практическом отношении этот тезис означал, что Габсбургская империя не должна перестраиваться исходя из границ заселения ее территории теми или иными народами. Таким образом, доктрина Этвеша стала ответом на проект федеративного переустройства Австро-Венгрии[6].
Теорию Фальмерайера о том, что античные эллины являлись расой нордического происхождения, а современные греки не являются наследниками греков античных времен, а, скорее, славянскими и албанскими мигрантами, которых церковь научила говорить по-гречески, Старчевич перенял, поставив на место нордических греков хорватов, повторив тезис о том, что нация возникает на основе древней государственности, а государственность создается захватом одного народа другим[7].
Примечательна роль католической церкви в конструкции Й.Этвеша: ей он предназначал выполнение собой исторической миссии, заключающейся в помощи «господствующей нации» и ассимиляции «нации подчиненной». Именно таким образом, по его мнению, удастся избежать социальных потрясений, революций и, как правило, следующего за ними деспотизма и «общей гибели нашей цивилизации». По своей сути философия исторического права Этвеша представляет собой критику либерально-демократической идеологии, из всех выработанных «демократических норм» он предлагал оставить только принцип веротерпимости[8].
Появлению Партии права на политическом ландшафте Хорватии способствовал абсолютный арбитраж государства над человеком в сочетании с развитым правом империи Габсбургов, что в замкнутой аграрной среде привело к интересному следствию: лидерами Партии права становились юристы, привносившие с собой «флер легитимности» в сочетании с зыбкой демагогической риторикой. Через них партия, как правило, невидимыми нитями связывалась с отечественными и иностранными банками[9]. Не обходила партия своим вниманием и властную вертикаль: в начале своей политической деятельности праваши опирались на бана Левина Рауха (1867-1871). Хотя точнее будет сказать, что так, вероятно, и останется тайной тот момент, когда А.Старчевич попал в список зависимых от венгерских денег, привилегий и защиты бана Рауха, венгерского правительства и неких неидентифицированных кругов в Вене. «Золотой век» Старчевича, точнее, его «научная сербофобия», наступил именно в период правления бана Левина Рауха. Когда инакомыслящий профессорский состав, чиновники и журналисты массово увольнялись за противодействие венгерскому режиму, как правило, вдогонку следовала «рапсодия Старчевича» в виде грубых ругательств и тяжелых личных оскорблений в их адрес. Зато сам Старчевич два раза в месяц в загребском журнале «Херват» печатал свои «просветительско-политические рассуждения» («Би ли ка Славству или ка Хрватству“, „Име Срб“, „Пасмина Славосербска по Херватској“ и др.). В 1870-е гг. Старчевич был редактором журнала «Звекан», исправно наполняя его своими трудами именно в тот период, когда издание получало субвенции из диспозиционного фонда бана Левина Рауха – Раух таким образом награждал тех, кто оказывал ему содействие. Причем на предложение арестовать и Старчевича «за его выпады», Раух ответил: «Этого – нет, этот – мой»[10]. Т.е. Раух в противовес сербам на землях венгерской короны накачивал искусственный баллон хорватизма. А Старчевич надеялся, что антиславянской, антисербской деятельностью он перед венгерским правительством и австрийским Двором «заслужит» создание «Великой Хорватии» по образцу «Великой Венгрии».
Социальной базой правашей являлись средние слои населения с мелкой буржуазией в городах. На первом этапе своего существования (до 1878 г.) правашство скорее было политическим движением, в котором идея преобладала над организацией, точнее, группой единомышленников А. Старчевича и Е. Кватерника. После гибели Кватерника в восстании в Раковце (1871 г.) оно практически сошло с исторической сцены вплоть до оккупации Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины в 1878 г., когда его идеология получила новый импульс к развитию. На втором этапе своего развития Партия права оказалась тесно связанной как с локальными, так и западноевропейскими католическими кругами – теми, кто искал союзников на Балканах. Тогда начал проявляться облик «Великой Хорватии», основанной на римокатолицизме как фундаментальном консолидирующем и мобилизационном факторе, Ватикане как главной внешней поддерживающей силе, западноевропейских ценностях и мощной поддержке австрийских и венгерских правящих кругов. Так появился правашско-клерикальный фальсификат хорватского национализма.
Итак, идеолог партии – Анте Старчевич (1823-1896, отец – хорват, мать – сербка) – с претензией на серьезный исторический труд попытался в ином свете объяснить историю хорватского народа и доказать, что по своему происхождению он не является славянским. Основным тезисом доктрины Старчевича являлось утверждение о том, что современный хорватский народ не тождественен народу, в раннем средневековье заселившим Балканский полуостров. На Балканах этот народ поселился обособленно и составлял меньшинство в одну пятую по сравнению с остальным населением. Остальные четыре пятых населения, по его мнению, являли собой «прежнее население Паннонии, Македонии, Далмации», переселившееся в Аппулию, а в тех землях остались «подчиненные ими влахи»[11]. Эти влахи были несвободным, зависимым народом, состоявшим из бывших рабов, рассматривавшихся Старчевичем как отдельная раса, постепенно заселявшая пространство Балкан. Название «серб», по мнению Старчевича, не является этническим понятием, он происходит от термина «servus» (раб, пленник). Термин «славяне» также не относится к народам, это социальное понятие, происходящее от латинского «sclavus», определяющего статус народов и означающее опять же рабов и пленников. Сербы на Балканы вообще не переселялись, они были «старейшим» населением правого берега Дуная, т.е. Балкан. Как «пленники» и «рабы» они составляли четыре пятых населения территории, которую впоследствии заселили хорваты. Волна хорватского заселения как особой этнической единицы и народа-«правителя» Балкан пришлась на VI и VII вв., при этом бремя правления над подчиненным народом они переняли у аваров и византийцев. Старчевич не имел в виду, что хорваты по своему происхождению были готами, но утверждал, что они не были славянами, т.е. «рабами», а являлись «народом-господином». Две части населения – покоренный народ и его «господин» – проживали раздельно вплоть до принятия христианства. Именно христианская религия способствовала их ассимиляции в единый народ: «пока все народы в единый народ хорватский, в один законы веры, в одно христианство не вступили. Так было на всех землях, которые они добыли силой оружия»[12].
С принятием христианства этнически «чистый хорватский народ» прекратил свое существование, поскольку «национальность хорватская, принадлежавшая господствующему народу, распространилась на все население нашего отечества…»[13]. Т.к. сербы как покоренный народ не могли иметь своего государства, значит, считает А.Старчевич, государство Неманичей было хорватским, династия Неманичей – хорватской династией, а Милош Обилич на Косовом поле проявил себя как истинный хорват.
Расистский мотив редефинирования сербского менталитета особенно сильно был выражен в работе «Име Срб». В целом всех южных славян, кроме болгар, Старчевич считал хорватами и отстаивал их право на реставрацию «прежней исторической государственности», в ходе создания которой был подчинен и с помощью христианства абсорбирован народ – «раб-пленник-кмет» (т.е. сербы). Территориальные «исторически хорватские» претензии Старчевича распространялись на Славонию, Далмацию, Военную Границу, Истрию, Боснию и Герцеговину – разом «похорватив» еще и два миллиона сербов БиГ, которых «здесь нет». Мусульманское население Боснии как часть прежнего «господствующего» народа, являет собой ничто иное, как в этническом плане самую чистую часть хорватского народа.
Прямым следствием и практическим применением стало участие представителей «чистых хорватских цветов»-мусульман БиГ в геноциде против сербов в НГХ, мусульмане в квазигосударстве не только участвовали в пытках и массовых убийствах, но и занимали ключевые государственные посты.
Современники характеризовали Старчевича как «апостола ненависти против всего сербского», а эту статью – как «памфлет с кучей бессмыслиц и рецепт войны против сербов». Как замечает сербский исследователь Д. Берич, А.Старчевич создал «восторженную идентичность, воюющую с реальностью»[14].
Нельзя не отметить наличие стереотипов и предрассудков в отношении сербов, больше характерных для римо-католической пропаганды, но выраженных интеллектуально обедненным провинциальным языком, зато отразившим идеалы и ценности хорватской узко-мещанской, консервативной до реакционности, прослойки. Поэтому парадигма Старчевича не могла породить позитивную деятельность, она неизбежно ограничивалась негативным дискурсом – разрушением и ликвидацией. Характер правашского движения был непримиримо антисербским, А. Старчевич стал основоположником хорватского эксклюзивизма, генетически обусловившего возникновение усташского движения[15]. В свете событий Второй мировой войны и этно-гражданских войн на постюгославском пространстве по крайней мере зловещим предзнаменованием выглядят слова Е. Кватерника «Ах эти сербы – нож в горле моего народа!»[16].
Сербский историк академик М. Экмечич, утверждал, что правашское движение по своей сути являлось типичным клерикальным движением, несмотря на то, что позиция Старчевича по отношению к католической церкви была достаточно сдержанной. Клерикализм правашского движения он измерял не степенью преданности католической вере, церкви и католической иерархии, но идейной концепцией о роли христианства в обществе, численностью католического духовенства в движении правашей и тем фактом, что в условиях бескомпромиссного осуждения римским папой буржуазно-демократических течений радикализм в Хорватии не мог появиться в каком-либо другом виде, кроме правашского[17]. Т.е. усташское движение в Хорватии не является случайным явлением: перерастание правашского течения в нацизм и расизм на определенном этапе его развития было неизбежным.
Антун Густав Матош – хорватский писатель правашской ориентации, отмечал, что «много в нас, хорватах, есть того, что отпугивает интеллигентного человека – наш клерикализм», поэтому «о хорватах часто говорят как об отсталом лишенным храбрости клерикальном» народе, «услужливом, духовно запутанном, политически зависимом» с «невоспитанной интеллигенцией», «расчетливым патриотизмом и кое-чем еще». «На свете, – отмечал также Матош, – мало есть более, чем наша, равнодушной и отчужденной от своего народа интеллигенции»[18]. Сербский идеолог Йован Дучич отмечал, что Партия права А.Старчевича являлась, по сути, левым флангом Народной партии Штроссмайера, различия в целях у них не существовало[19].
Категоричный в своих суждениях, Анте Старчевич не приобрел поддержку большинства хорватского народа, хотя среди определенной его части концепция независимости и исключительности хорватов находила определенное сочувствие. В практической политике теория правашей тогда не имела применения, поскольку у Хорватии не было реальных возможностей ни для оказания давления на Буду или Пешт, ни для реализации полной независимости от Венгрии, особенно учитывая факт отказа со стороны Старчевича сотрудничать с остальным славянским миром. А. Старчевич вместе со своим другом Е. Кватерником, проживающим за границей, пытался установить связь с итальянскими и венгерскими революционерами, стремясь заинтересовать западную Европу положением дел в Хорватии, но на этом направлении не преуспел.
Кроме того, А. Старчевич, хоть по происхождению и являлся наполовину сербом (его мать была сербкой), год от года планомерно способствовал обострению межнациональных отношений. Идеалом Старчевича оставалась единая в этническом плане, неделимая, свободная и независимая Хорватия – и в этом заключается исторический смысл Партии права. Являясь рассадником идеологии хорватской национальной исключительности, партия ознаменовала собой поворот к расистской идеологии построения этнически чистого хорватского государства. Под последним праваши подразумевали территорию от р. Сочи на западе и до рек Дрины или Тимока на востоке. На этом пространстве сербам, словенцам и мусульманам Боснии предстояло, по представлениям идеологов партии, ассимилироваться в хорватов[20]. Однако лидеры Партии права в своих теоретических построениях шли намного дальше традиционного восприятия территории Хорватии, когда-либо существовавшей в истории[21]. Если Народная партия ограничивалась на таких приобретениях для хорватского народа, как Военная Граница и Далмация, то лидеры Партии права Кватерник и Старчевич требовали объединения с Хорватией «славянско-хорватских» территорий Каринтии, Крайны и Горицы, Боснии и Герцеговины, Сербии и Черногории. Все население этих земель, по их представлениям, должно было называть себя хорватами – «здесь – горными, там – придунайскими»[22].
Одним из главных программных заявлений Партии права является идея создания «чистого хорватства». Партия права уделяет внимание вопросам изъятия территорий, не являющимися хорватскими ни в какой период исторического континуума, и передаче их, с последующей католической религиозной и хорватской этнической ассимиляцией, в руки Хорватии[23]. Появление хорватского национального сознания, начавшееся с движением иллиризма в 1835 г., основывалось на идее славянской взаимности. Однако в Партии права, генетически проистекающей из иллиризма, ни один иностранный народ, даже турки или австрийцы, не шельмовался так, как сербы. Поруганию подвергалась также православная церковь и кириллическое письмо, несмотря на его обширное использование и среди хорватского народа. В начале ХХ в. к демонизации сербов, православного вероисповедания и кириллицы со стороны виднейших представителей хорватской клерикальной и светской политической элиты прибавилось очернение России. В ее сторону звучали обвинения в «варварстве», в «угнетении поляков-католиков» и т.д.[24]
В целом правашское движение продемонстрировало скудную политическую философию, действующую не на разум, а на чувства, она являла собой скорее магическую формулу непрестанного обновления мифов о средневековом хорватском государстве и девиза Старчевича «Хорватии нужны только Бог и хорваты». Но эта формула граничит с черным гротеском и патологией. В результате правашская политика заложила основы крайне экстремистского направления хорватской национальной политики. Важно отметить, что среди сербов теории расистского национализма никогда не имели массовой поддержки.
Анте Старчевич не остался «мертвой эпитафией на политическом кладбище». Его рецепты имели долгосрочное и многоуровневое практические применение. Только некоторые проявления: в Лике (область теперь на территории современной Хорватии, еще до 1995 г. большинство населения здесь составляли сербы, после этнической чистки 1995 г. они во всей Хорватии сведены на уровень статистической погрешности) в 1901 г. праваши распевали песню «Нет сербов!». Правашские интеллектуалы отмечали, что «Старчевичевство шестидесятых-семидесятых годов нашей современной хорватской народной мысли дало облик и душу»[25]. Интересное свидетельство современника относится к 1911 г.: «вряд ли существует интеллигентный (культурный) хорват, скажем, 40-50 лет, который не являлся бы страстным сторонником Старчевича. Даже когда Штроссмайер создавал институты (университет, академию, галерею искусств – А.Ф.), которые делали из нас цивилизованных людей, вся молодежь была на стороне Старчевича», он «уничтожил любовь к ближнему и близким сербам и славянам в пользу обмана самих хорватов», которым не оставалось ничего, кроме как надеяться на будущее величие[26], которое проистекало, добавим, из отрицания существования самих сербов и их права жить на «хорватских территориях». К тому же 1911 году относится свидетельство Миле Будака (впоследствии министр по делам религии и образования в НГХ, заместитель Анте Павелича, организатор геноцида над сербами, евреями и цыганами): «Мы не имеем ничего против сербов потому, что они – сербы, но потому, что они – хорватские славосербы в значении Анте Старчевича. Поэтому между нами не смеет и не может быть и речи о согласии и любви… Разумеется, в наших глазах абсолютно одинаковы все славосербы…»[27]. Старчевич предоставил конкретные идеологические координаты: огромное число усташского политического руководства являлось птенцами «гнезда Старчевича». В систему хорватского национального мышления именно он привнес тоталитаризм, но, главное – впервые ее составной частью стала прямая угроза физического истребления сербов. В целом слепая ненависть и призыв к кровавой революции отравил душу хорватского народа.
[1] Жутић Н. Римокатоличка црква и хрватство од илирске идеје до великохрватске реализације 1453–1941. Београд, 1997. С. 53-54.
[2] Цит. по: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад, 2005. Књ. 1. С. 138.
[3] Екмечић М., Дуго кретање између клања и орања: историја Срба у Новом веку (1492-1992). 3., допуњено изд. Београд: „Evro-Guinti, 2010 (Нови Сад: „Будућност“). С. 302.
[4] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Istorija Jugoslavije. Beograd, 1972. S. 227.
[5] Екмечић М. Црква и нација код Хрвата // Зборник о Србима у Хрватској. Београд, 1999. Књ. IV. С. 19.
[6] Екмечић М. Срби на историјском раскршћу. Београд, 1999. С. 200.
[7] Берић Д. Указ. Соч. Књ. 1. С. 11, 25.
[8] Екмечић М. Срби на историјском раскршћу… С.201.
[9] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Op. Cit. S. 303.
[10] Цит. по: Берић Д. Указ. Соч. Књ. 1. С. 243.
[11] Екмечић М. Срби на историјском раскршћу… С. 188.
[12] Там же. С. 191.
[13] То же.
[14] Берић Д. Указ. Соч. Књ. 1. С. 57.
[15] Усташи (от сербск. ustaša – повстанцы) – 1) участники восстаний в XVI-XVII вв. против османского ига в югославянских землях. 2) члены хорватской террористической, ультра националистической фашистской организации «Хрватски домобран», созданной в конце 20-х гг. XX в. одним из лидеров Хорватской партии права Анте Павеличем, в целях маскировки и обмана присвоившим себе наименование прежних патриотов – усташи.
[16] Екмечић М. Срби на историјском раскршћу… С. 182.
[17] Там же. С. 220.
[18] Цит. по: Берић Д. Указ. Соч. Књ. 1. С. 73.
[19] Там же. С. 33.
[20] Božić I., Čirković S., Ekmečić M., Dedier V. Op. Cit. S. 311.
[21] Košćak V. Josip J. Štrossmayer, F. Rački: Politički spisi. – Zagreb: Znanje, 1971. S. 422.
[22] Ibidem. S. 423.
[23] Ibidem. S. 425.
[24] Ibidem. S. 426.
[25] Цит. по: Берић Д. Указ. Соч. С. 273.
[26] Цит. по: Там же. С. 257.
[27] Цит. по: Там же. С. 298.
[27] Цит. по: Там же. С. 298.
