23 декабря 1595 г. в Риме в присутствии папы и кардиналов была заключена церковная уния, которая затем 18 октября 1596 г. в Бресте на собрании высшего православного и католического духовенства была торжественно провозглашена. Это событие определило более чем на два столетия ход истории западнорусской, или Киевской, митрополии. Православные жители белорусских земель, оказавшихся в составе Речи Посполитой, испытали на себе многие превратности, обусловленные отнятием храмов, изгнанием священников и другими формами принуждения к переходу в унию, насилующими их совесть. Проводниками унии стало большинство высших церковных иерархов, опиравшееся в своих действиях на светскую власть. Одним из примеров крайнего насилия стала деятельность Полоцкого архиеп. Иосафата Кунцевича (1580–1623), который за свою ревность в насаждении унии был убит восставшими жителями города Витебска. Стараниями униатов и латинян он был объявлен мучеником за имя Христово, католическую веру и святую унию с Римской церковью. В 1643 г. папа Урбан VIII причислил его к «блаженным», а в 1867 г. папа Пий IX канонизировал Кунцевича и таким образом возвел его в ранг образцового католического святого. Пререкаемая личность униатского архиепископа, чьи действия вызывали осуждение не только со стороны православных, но даже его современников-католиков, стала трактоваться как пример доброго пастырства. Тем самым было положено очередное препятствие к действительному восстановлению церковного единства между Востоком и Западом, каковым, впрочем, до сих пор остается и сама церковная уния.
Акт канонизации Иосафата Кунцевича просто обрекает его персону на повышенное внимание с научно-исторической стороны ради выяснения истины. Для этого имеется немалая источниковая база. Неоднократно публиковалась его переписка с литовским канцлером Львом Сапегой, издавались материалы его канонизации, в составе различных документальных сборников выходили свидетельства современников и отдельные документы о его деятельности. Обращаться со свидетельствами канонизационных процессов 1628 и 1637 гг. следует осмотрительно, учитывая специфику собранных свидетельств. Ведь их авторы осознавали, к чему направлены расспросы, и старались подчеркнуть преданность Кунцевича католичеству и унии.
Вышло также немалое количество книг и статей об Иосафате Кунцевиче. Одни из них написаны униатами к его прославлению, например, работы еп. Якова Суши, архим. Игнатия Кульчинского, архим. Афанасия Великого, другие написаны православными историками и содержат критику его дел, например, статьи М.О. Кояловича, К. Говорского, Г.Я. Киприановича, свящ. Виталия Кудрика. Установились два взгляда на Кунцевича: положительно и даже образцово смотрят на его жизнь сторонники унии и почитатели его святости, иначе подходят к рассмотрению тех же предметов православные авторы. Последние указывают на фанатическую приверженность Кунцевича католичеству и унии, вытекающую отсюда неоправданную жестокость его действий.
Современным светским историкам оба подхода кажутся односторонними, они заявляют о необходимости более «объективно» взглянуть на Иосафата. Примером являются статьи московской исследовательницы Е.А. Верниковской. Однако выводы, полученные ей в результате находящегося за пределами конфессиональных пристрастий «научно-объективного» исследования, получились неопределенные. Взгляды униатского архиепископа характеризуются ей как «противоречивые» и вместе с тем «цельные»: преданность католичеству сочеталась в нем с искренним устремлением выполнить свой пастырский долг и привести «схизматиков» к унии, католические убеждения уживались с привязанностью к православным обрядам. Но все конфессиональные авторы согласно признают искренность Кунцевича и его целеустремленность, проблема заключается в определении тех границ, за которые он перешел в своих действиях, что и привело к его насильственной смерти. Другой вопрос заключается в том, какую общественную значимость имели действия Иосафата. Ведь ни искренность, ни целеустремленность не могут служить оправданием жестокости Полоцкого архиепископа, которую осуждали даже его современники. Так, литовский канцлер Лев Сапега писал близкому другу и покровителю Кунцевича митр. Иосифу Вельяминову-Рутскому в 1621 г. : «Не только я, но и другие весьма осуждают то, что ксендз владыка Полоцкий слишком жестоко начал поступать в этих делах и очень надоел и омерзел народу, как в Полоцке, так и везде. Давно я предостерегал его в этом, просил и увещевал, чтобы он так жестоко не действовал, но его милость, имея свои резоны, более упрямые, нежели основательные, не хотел принимать и слушать наших справедливых резонов».
Очевидно, объективное решение вопроса о крайности методов Иосафата и их последствиях должно приниматься не просто на основе изучения его психологического портрета, то есть его воспитания и образования, черт характера, моральных принципов и идейных взглядов, но также с учетом правил и гражданских законов, которые считались нормой для того времени. С точки зрения христианского учения, любой христианин судится евангельскими заповедями, и, поскольку в данном случае исследуется жизнь церковного иерарха, этот высокий критерий не может остаться без внимания даже современного светского исследователя (коль он все-таки взялся за изучение церковной истории). Понятно также, что евангельские заповеди не могут быть применены здесь в простом «книжном» виде, но в контексте определенной конфессиональной традиции, к которой принадлежал изучаемый деятель. Это значит, что необходимо учесть церковные каноны и правила благочестивой жизни, принятые в его церковном сообществе. В данном случае речь идет об униатском архиепископе, выходце из православной семьи, воспитаннике иезуитов, вступившем в униатское монашество, стороннике западного католического вероисповедания и приверженце восточных обрядов. Это наслоение нескольких конфессиональных традиций усложняет изучение поступков Иосафата Кунцевича, но игнорировать духовную составляющую его деятельности определенно нельзя именно из-за принципа объективности.
В историографии, посвященной Полоцкому архиепископу, есть несколько статей, трактующих его деятельность в контексте различных конфессиональных традиций. Это работа церковного историка прот. Андрея Хойнацкого «Православие и уния в лице двух своих защитников, преподобного Иова Почаевского и Иосафата Кунцевича». С помощью сравнения жизни двух современников, признанных примерами святости для каждой конфессии, автор показывает глубокие различия духовных идеалов Православия и унии. Опытом другого рода является статья украинской монахини Софии (Сенык) «Духовный профиль св. Иосафата Кунцевича», в которой исследовательница приходит к выводу о его внутренней приверженности восточной традиции, даже увлечении исихазмом. Однако отмеченные Сенык такие духовные черты Иосафата, как молитва частная и общественная, строгость поста являются общими чертами жизни христианских аскетов и в Православии, и в католичестве. Поэтому количественные показатели (долгие молитвенные стояния, неуклонное посещение богослужений, частое принятие таинств Исповеди и Причащения) характеризуют только степень напряженности духовной жизни, но не ее правильно устроенный характер. Соблюдение меры и постепенности в духовном возрастании приобретается советом опытного руководителя. Таково общее правило монашеской жизни, многократно записанное в различных уставах восточного монашества. Поэтому при изучении духовного характера Иосафата Кунцевича естественно начать с рассмотрения его аскезы.
Будущий униатский святой родился в 1580 г. в семье торговца зерном и радцы Владимира-Волынского, до своего пострига носил имя Иван. В возрасте шестнадцати лет он оказался в Вильно в качестве помощника Иакинфа Поповича, делового партнера своего отца. Проживал юноша недалеко от Свято-Троицкого монастыря, постоянным прихожанином которого стал. Здесь он пел в хоре, читал, звонил в колокола. После перехода в унию в монастыре остался один настоятель-архимандрит, даже на праздничные службы едва собиралось двадцать человек. По свидетельству будущего келейника Иосафата Геннадия Хмельницкого, юноша никогда не ходил в находящуюся напротив «схизматическую церковь» Св. Духа, хотя там всегда было столько людей, что она едва вмещала желающих. Возникает естественный вопрос о том, почему Иван Кунцевич сделал свой выбор в пользу практически пустого храма, присвоенного униатами. Католические биографы Кунцевича утверждают, что это произошло по наитию свыше. Однако допустимо и более приземленное объяснение. Иакинф Попович, опекун Ивана Кунцевича, был членом виленского магистрата, который еще накануне провозглашения унии встал на сторону митр. Михаила Рагозы, а затем принял в свое распоряжение монастырь Св. Троицы, согласно королевскому декрету от 22 мая 1596 г. Православные члены виленского братства, содержавшие ранее один из приделов Троицкого монастыря, были вынуждены искать себе место для строительства нового храма. Когда из обители ушли не принявшие унию, в Троицком храме остались только члены виленского магистрата, один из которых, Иакинф Попович, стал водить с собой молодого Кунцевича.
Обстановка в монастыре сложилась напряженная. Уже в январе 1597 г. тот самый единственный архим. Софроний, который остался служить у Св. Троицы, явился на собрание членов городского магистрата и положил перед ними ключи от храма, заявив, что больше не хочет оставаться настоятелем, поскольку ненавидим от всех людей за поминовение митрополита-униата, а делал это против своей совести, теперь же лучше считает, что лучше сделаться простым монахом или даже нищим, только бы сохранить чистой свою совесть. Хотя через некоторое время архим. Софроний передумал, просил прощения и получил ключи обратно, этот случай показывает, в какой обстановке начинал свое церковное служение будущий Иосафат. По всей видимости, поднявшиеся споры пробудили в нем немалый интерес к конфессиональной полемике. Вряд ли Иакинф Попович оказался в состоянии дать удовлетворительные ответы на вопросы взволнованного Ивана Кунцевича. По стороннему ли совету, или по собственному почину, юноша обратился к наставникам Виленской иезуитской академии Фабрицио Ковальскому и Григорию Грушевскому. Руководством для разрешения всех недоумений для Кунцевича стала книга иезуита Петра Скарги «О единстве Церкви Божией». Большое впечатление произвели на него проповеди наведовавшего Троицкий монастырь иезуита Петра Аркудия. Глубоко впитавший наставления этих учителей юноша убежденно встал на сторону унии. В итоге, по позднейшему признанию самого Кунцевича, он напитался такой ненавистью к «синагогам схизматиков», что часто повторял библейские слова: «Я возненавидел церковь лукавнующих» . Его ревность к монастырским богослужениям и пытливость в богословских вопросах были замечены униатским духовным начальством. В 1604 г. сам митр. Ипатий Потей постриг Ивана в монашество с именем Иосафат и рукоположил его в иеродиакона. Двадцатичетырехлетний инок стал одним из первых представителей зарождающегося униатского монашества.
По свидетельству близко знавшего Иосафата в эти годы Иосифа Вельяминова Рутского, у него «от самого начала не было никакого наставника духовной жизни», но якобы Сам Дух Святой за такое короткое время так научил его монастырской жизни, что он сделался наставником для других. Иными словами, аскетические творения и жития святых, которые удавалось прочитать Кунцевичу, стали для него руководством монашеского делания. Не удивительно после этого, что он испытывал на себе все духовные упражнения: долго молился на коленях, ходил в грубой одежде и чуть не босым зимой, пил одну воду, затворничал три года. По свидетельству Геннадия Хмельницкого, «он днем и ночью предавался суровейшим бичеваниям (disciplinas gravissimas), так что многие замечали, что пол в его келлии был забрызган кровью». Не имея настоящего руководства, Иосафат обращался с вопросами о духовной жизни, к кому хотел. Не знал он и практики откровения помыслов своему духовнику, вместо этого часто прибегал к таинству Исповеди, так что за время совершения Литургии три, четыре, а то и пять раз исповедовался у служащего иерея. Предоставленный самому себе начинающий монах руководствовался только своим собственным разумом, что чревато развитием самомнения и впадением в прелесть.
Не удивительно после этого, что Иосафат скоро возомнил себя орудием Божиим и, выйдя из добровольного затворничества, стал ходить по улицам города и убеждать каждого встречного идти тотчас исповедоваться. Пока он был только иеродиаконом, это встречало известные затруднения, так как священника для исповеди нужно было все время звать и упрашивать, благо, что им был простоватый иеромонах Симон. Не ослабевал Иосафат и в самобичеваниях, его нередко видели ночью молящимся у притвора и бьющим себя до крови со словами: «Господи Боже, подай унию Святой Церкви и обращение схизматикам».
На фоне таких занятий, характерных для католических аскетов, Кунцевич интересовался трудами свт. Иоанна Златоуста, прп. Нила Сорского, прп. Симеона Нового Богослова и писал проповеди о монашеской жизни. Из этого, впрочем, не следует вывод, что, читая и переписывая, он практиковал духовные упражнения исихастов. Такое ограниченное знакомство с трудами восточных подвижников обнаруживает лишь то, что Иосафат собирал монашеские правила для готовившейся реформы униатского (базилианского) монашества, которую вынашивал Иосиф Рутской, совершенно далекий от идеалов восточных отцов. Возможно, Иосафат и готовил эти материалы по просьбе Рутского.
В 1609 г. Кунцевич был посвящен в сан иеромонаха. В этом же году в Вильно развернулась решительная борьба за виленские храмы между православными и униатами. Иосафат, ежедневно молившийся «Господи, дай унию», конечно, стал одним из ее активных участников. Он появлялся на городских площадях и проповедовал, дискутировал, уговаривал. В это время им были подготовлены исторические и богословские материалы, свидетельствующие, по его мнению, в пользу унии. На их основе он написал сочинение «О фальшованю писм словеньских од оборонцов и учытелей вере церквей противных послушенству его милости отца митрополита» против изданных православными полемических трудов об унии. Книга так и осталась в рукописи. Полемический метод Иосафата сводился к тому, чтобы найти противоречия в сочинениях православных полемистов и таким образом показать их «фальшование». Несмотря на имеющиеся в тексте ссылки автора на «кроники наши руские», богослужебные книги и жития, основной для написания труда были «книжки польские о раде костельном», то есть сочинения Петра Скарги и других католических теологов в защиту унии. По характеристике проф. П.Н. Жуковича, Иосафат предстает здесь «по своим догматическим и каноническим взглядам, латинником до мозга костей».
В 1610–1612 гг. Кунцевич фактически выполнял обязанности архимандрита Троицкого монастыря, так как его настоятель Иосиф Вельяминов Рутской в это время являлся наместником митр. Ипатия Потея. В 1613 г. при поддержке перешедших в католичество латинского обряда панов Иеронима Ходкевича и Льва Спеги Иосафат созидал униатские монастыри в Бытене и Жировичах. В 1614–1617 гг. он вернулся в виленский Троицкий монастырь уже в качестве архимандрита. Его возвращение ознаменовалось новым всплеском нападений на православный монастырь Св. Духа. В книги городского суда Виленского воеводства в 1615 г. была записана жалоба православных братчиков на ночные нападения монастырских слуг и монахов Троицкого монастыря, во время которых толпа бросала камни и стреляла. В 1614 г. брошенным куском кирпича был ранен настоятель Св. Духовской обители прп. архим. Леонтий (Карпович). Жалоба осталась без последствий. Этот пример показывает, что у монаха Иосафата с течением времени развилась религиозная нетерпимость, и он от слов убеждения стал переходить к действиям, нарушающим покой между разделенными в вере. Люди, наслушавшиеся его неистовых проповедей, становились уже физически опасными для православных.
Однако в глазах духовного начальства, то есть ставшего униатским митрополитом Иосифа Вельяминова Рутского, Иосафат являлся лицом, достойным епископского сана, и в 1617 г. митрополит, не дожидаясь кончины престарелого Полоцкого архиеп. Гедеона Брольницкого, посвятил Кунцевича ему в помощники и преемники. Начался новый, заключительный этап жизни Иосафата, который вполне раскрыл все его духовные черты. Он продолжал вести строгий аскетический образ жизни, по-прежнему часто служил Литургию и проповедовал. Но сквозь обличье сына Восточной Церкви просматривалась латинская сущность. Так, он продолжал практиковать чуждые восточной духовности самобичевания, нанося себе удары ногайкой «за обращение схизматиков». Внутренне он был убежденным латинянином. Не случайно его полоцкий архипресвитер Яков Дьяконицкий утверждал на канонизационном процессе: «Истинно его слова проникали в сердце и вызывали слезы, он обратил в католическую веру многих еретиков из горожан и знати, так как ничего другого не искал только спасения их душ». Спрашивается: почему именно в «католическую веру», а не в унию? Почему под влиянием таких униатских проповедников, как Иосафат, продолжался переход знатных людей из восточного исповедания в латинство? Ведь в условиях унии западнорусских владык от 11 июня 1595 г. говорилось: «Если кто после из веры нашей, презирая свою веру и обряды, хотел бы перейти в латинский обряд, такие бы не принимались как те, которые пренебрегают обрядами единой Церкви, поскольку в одной Церкви будем иметь одного главу (папу)».
Продолжение следует…
