Аннотация
В 1831 г. попечитель Белорусского учебного округа Г.И. Карташевский в ответ на предложение о переносе Виленского университета и Волынского лицея предложил открыть высшее учебное заведение в Орше. Этот проект был реакцией на польское национальное движение, но при этом идеям польского национального проекта противопоставлялся не столько системный официальный русский национализм, сколько идеи формирования среди населения имперской лояльности, для которой русский язык выступал инструментом. Акцент делался не столько на национальной ассимиляции, сколько на верноподданнической лояльности государству.
_____________________________________________________
В белорусской историографии неоднократно затрагивалась история неудачной попытки создания в Орше высшего учебного заведения после польского восстания 1830-1831 гг. Обстоятельно история этого сюжета рассматривалась Л.М. Игнатовец в контексте ее исследований истории Белорусского учебного округа [1]. В большинстве случаев образовательная политика властей рассматривается через призму концепции русификации, целью которой являлась «политическая и этнокультурная ассимиляция населения белорусских губерний с русским этносом» [2, с. 81]. Вместе с тем представляется, что такого последовательно продуманного проекта национальной ассимиляции в умах правящей бюрократии не имелось. В этой связи представляет интерес аргументация попечителя Белорусского учебного округа Г.И. Карташевского по вопросу об открытии в Орше высшего учебного заведения.
Впервые Г.И. Карташевский высказал свое отношение к проекту перевода Волынского лицея из Кременца в Витебск, а Виленского университета в Киев в ответ на обращение министра кн. К.А. Ливена. В своем секретном письме от 8 декабря 1831 г. Карташевский представил подробный анализ ситуации в западных губерниях, рассматривая проблему в широком контексте. Свои рассуждения попечитель начал с того, что Литва, то есть Виленская, Гродненская и Минская губернии, и Белоруссия, под которой он понимал Витебскую и Могилевскую губернии, географически располагаются в одном регионе и отделены от «южной полосы», в которую входит Киевская, Волынская и Подольская губернии, труднопроходимым и малонаселенным Полесьем. Местности были слабо связаны между собой в транспортном отношении настолько, что поездка в Киев из Минской или Гродненской губернии требовала протяженного объездного маршрута. В результате этого население прилегающих к Виленскому университету губерний ориентировалось исключительно на Вильно. Именно туда направлялись на учебу выпускники многочисленных уездных училищ. Число этих училищ в Литве расценивалось попечителем в 2 раза большим, чем в трех южных губерниях вместе взятых.
Попечитель соглашался с тем, что Белоруссия заслуживает высшего учебного заведения с «достаточным числом кафедр по части словесности, исторических, физико-математических наук и прав». Это позволило бы белорусскому дворянству не «посылать своих детей ни в отдаленные русские университеты, ни в Виленский». Само высшее учебное заведение безусловно должно быть русским, что требовало проводимой перестройки системы гимназий и уездных училищ на русский лад. Однако в этом попечитель видел первое препятствие на пути осуществления данных планов. Проблема заключалась в том, что учебные заведения расположенные в Минской, Гродненской и Виленской губерниях находятся под контролем и влиянием римско-католического духовенства, которое «принимает деятельнейшее участие в воспитании юношества» [3, л. 2 об.]. Католическими орденами было открыто «при церквях и монастырях значительное число польских приходских училищ» и содержались уездные училища и гимназии. По подсчетам чиновника, под контролем разных духовных орденов находилось 27 учебных заведений, а собственно светскими являлись 9, то есть в три раза меньше. При этом особенностью Виленского учебного округа являлось то, что выпускники уездных училищ имели право поступления в университет без прохождения трехлетнего курса в гимназии. Г.И. Карташевский считал, что такое отступление было сделано специально для привлечения «к себе сколько можно больше учеников не только из дворян, но вообще из обывателей всех сословий и состояний» [3, л. 3]. В целом складывалась ситуация, при которой «первоначальное образование юношества» сосредотачивалось в руках католического духовенства, для которого «государственная польза чужда» [3, л. 3]. Русский язык оказывается «в пренебрежении и преподается почти только для вида» [3, л. 3]. В свою очередь «многочисленный класс среднего состояния» выделяет из своей среды молодых людей, окончивших «гимназические науки», которые массово поступают в университет и приобретают права на дворянство. По мнению Карташевского, университет был переполнен и каждый год выпускал «великое число студентов и кандидатов» [3, л. 3]. Это привело к негативным последствиям с точки зрения государственных интересов. Такой острой потребности в многочисленных выпускниках для государственных и общественных целей в крае не существовало. В свою очередь «особенных успехов в каких-либо полезных хозяйственных заведениях» от выпускников не наблюдалось. В силу полученного воспитания не оказывалось «много людей благонадежных на службе в столицах», поскольку «не зная русского языка, чуждаясь России» бывшие студенты предпочитали оставаться «на своей родине» [3, л. 3 об.]. Однако на родине они попадали в тяжелое положение несоответствия своих притязаний и надежд, связанных с полученным высшим образованием, окружающей их реальности «без занятий и способов верных для приличного содержания себя» [3, л. 3 об.]. Это приводило к распространению среди них протестных настроений, направленных против правительства.
В целях исправления ситуации попечитель предлагал переводить училища в светский формат с устранением католических монахов от образования. В училищах Минской, Гродненской и Виленской губерний предстояло заменить наставников на тех, кто, владея польским языком, способен вести учебные занятия на русском. Их предлагалось отобрать из числа владеющих русским языком воспитанников Виленского университета и отправить на языковую стажировку в Московский университет, а уже потом переводить учителями в уездные училища. Это позволило бы постепенно перевести образование на русский язык с помощью местных уроженцев. Предлагая эту меру Карташевский ссылался на опыт Белорусского учебного округа. Он отмечал положительную деятельность выпускников Виленского университета, «кои будучи довольны своим состоянием, не впали в расставленные последним мятежом сети, и не навлекли на себя подозрений» [3, л. 4]. Ставка на местных уроженцев была необходима, поскольку последние «гораздо больше могут сделать пользы, чем учителя из русских, ибо легче могут выиграть доверенность родителей» [3, л. 4].
Переходя к вопросу о переводе высшего учебного заведения, попечитель попытался рассмотреть его с финансовой точки зрения. В частности, он отмечал, что сохранение двух высших учебных заведений представлялось ему избыточным. Перемещение второго можно было бы отложить на некоторое время, а освободившиеся средства позволили бы содержать по меньшей мере с десяток уездных училищ. Однако если выбирать вариант с двумя учебными высшими заведениями, то попечитель критически относился к размещению в белорусских губерниях Лицея из Кременца. Во-первых, Карташевский невысоко оценивал сам Волынский лицей, который по своему научно-образовательному уровню представлял расширенную гимназию. Во-вторых, попечитель признавал, что в пределах его учебного округа не имеется возможностей поддерживать в полном составе весь Виленский университет.
В итоге попечитель считал необходимым «учредить только то, что непосредственно для сего северного польского края нужно и полезно» [3, л. 5 об.]. Полезным и рациональным же он посчитал перевод в Киев медицинского и богословского факультетов из состава Виленского университета. В частности, появление в Киеве богословского факультета обосновывалась тем, что попечителю необходимы ученые советники для надзора за преподаванием. Однако таких «благонадежных советников, богословские науки знающих, … можно сыскать между просвещенным нашим духовенством в Киеве» [3, л. 6], поскольку в нем находится Киевская духовная академия. Попечитель даже высказывал надежду на то, что «связи, кои могут иногда составляться при соединении в одном месте ученых мужей и их воспитанников обеих религий, будут так же иметь полезное действие» [3, л. 6]. В свою очередь медицинский факультет со всеми инструментами проще перевести в Киев, где для него проще найти подходящее место.
Напротив, прочие кафедры Виленского университета, а именно «словесных, физико-математических и нравственно политических» наук вместе с пособиями, следовало, по мнению попечителя, перевести в белорусские губернии. Это позволило бы, помимо общей пользы от высшего образования, сделать так, чтобы «Литва не была бы во все лишена того, чем пользовалась 245 лет» [3, л. 6 об.]. Помимо этого, в самом Киеве можно было бы на доходы от Кременецкого Лицея содержать аналогичные кафедры. При этом попечитель оспорил идею о размещении будущего университета в Витебске. В этом губернском городе размещалась губернская гимназия. Кроме того, в здании иезуитского монастыря находились отданные базилианам под гимназию помещения. Однако в силу перевода базилианской гимназии из-под начала монахов здание предполагалось передать под уездное и ланкастерское училища. Допускалась возможность дополнительной перестройки под вероятное размещение высшего учебного заведения. Вместе с тем размещение в Витебске университета имело ряд проблем. Основной трудностью Карташевский считал переполненность города. Он сам жаловался на то, что с большим трудом за 1200 руб. нашел квартиру из пяти комнат, где ему пришлось «тесниться в них с моим большим семейством» [3, л. 8]. Невозможность нормально разместить по квартирам гимназистов стало основанием для родительских тревог. Сами гимназические учителя не могли найти себе приемлемого жилья. Помимо этого, пришлось бы возвести дома для преподавателей, а для размещения студентов отельное помещение, чтобы можно было бы осуществить более-менее приличный надзор. Еще одним доводом против размещения в Витебске являлась дороговизна жизни, что, несомненно, ударит по студентам из бедных семей, да педагогическому составу было бы трудно содержать себя на приемлемом уровне. Могилев еще в меньшей степени подходил для размещения высшего учебного заведения.
В качестве альтернативы попечитель Белорусского учебного округа предложил Оршу. При этом представляет интерес характеристика, данная им этому уездному городу. Он описал ее как «древний русский город, некогда многолюдный, имевший епископскую русскую кафедру, почти исчез среди великой борьбы за Русь и веру русскую» [3, л. 9]. Историческое поражение в этой борьбе привело к тому, что в городе были вместо православных церквей были основаны 5 римско-католических монастырей и один униатский. Это не сделало Оршу центром католичества. Например, по словам попечителя, все оршанские прихожане одной из монастырских католических церквей насчитывают не больше 40 человек. На данный момент Орша, конечно, представляет печальное зрелище и состоит «из нескольких мещанских и нескольких десятков еврейских домов» [3, л. 9 об.]. Однако местоположение Орши, лежащей, с одной стороны, на перекрестке дорог ведущих из Петербурга в Киев и из Москвы в Царство Польское; с другой стороны, находившейся ближе к великороссийским губерниям, чем Витебск и Могилев, но при этом на приемлемом расстоянии от Минской губернии, давало преимущество для привлечения студентов из западных губерний и переселенцев и будущих учеников из Смоленской губернии. Это позволит лучше усваивать студентам русский язык. Оптимально разрешался бы и вопрос с помещением под высшее учебное заведение. Г.И. Карташевский отмечал, что под уездное училище уже был отдан иезуитский монастырь. При этом рядом с ним находился монастырский комплекс тринитарского ордена, который и планировалось передать под университет. Тем более, что рядом с ним находилось пустующее здание, которое могилевский губернатор М.Н. Муравьев соглашался в свое время передать под нужды уездного училища. В случае же того, что все равно окажется недостаточно места под учебные площади, то можно выделить помещения базилианского монастыря. Это выглядело бы оправданной мерой, поскольку «повелено уже сократить слишком великое число сих унитских монастырей, а в Орше и вовсе нет унитов» [3, л. 10].
Карташевский признавался в том, что поделился своими планами с витебским генерал-губернатором кн. Н.Н. Хованским и не встретил с его стороны поддержки. Витебский генерал-губернатор считал, что в почти безлюдном городе невозможно ни надзор наладить, ни оказывать воспитательное влияния посредством «порядочного общества» [3, л. 10 об.]. Эти возражения не остановили попечителя. Он настаивал, что для присмотра за студентами достаточно учредить должность оршанского полицеймейстера. Попечитель признавал, что гораздо сложнее привлечь в город ремесленников, мастеровых и предпринимателей. Однако в том, что касается влияния общества, то здесь Карташевский достаточно решительно возражал. Признавая в общем справедливость положительного влияния со стороны губернского общества, он отмечал, что основной средой, в которой будут вращаться студенты, окажутся люди, которые «вышли из школы иезуитской и других монашеских орденов» [3, л. 10 об.]. Настроения «таких членов общества» будет далеко не то «какого желает правительство, и сие надолго еще останется» [3, л. 10 об.].
Таким образом, попечитель Белорусского учебного округа Г.И. Карташевский предложил в декабре 1831 г. перенести в пределы своего округа Виленский университет без богословского и медицинского факультетов или учреждения на основе Кременецкого лицея нового высшего учебного заведения. Он вопреки мнению императора Николая I, витебского генерал-губернатора выдвинул идею размещения вузовского центра в Орше, а не в губернских городах. Интересно, что в представлениях попечителя сочетались как представления о регионе, присущие бюрократической элите еще александровской эпохи, так и новые веяния, пробивавшие себе путь в умах бюрократии после польского восстания 1830-1831 гг. Так, он мог назвать западные губернии «северным польским краем», но при этом разделять идею о его древнем русском характере, причем русская идентичность сочеталась для него с православным христианством. Попечитель последовательно стремился нейтрализовать влияние римско-католической церкви на образовательный процесс не только в области среднего, но и высшего образования. Это стремление обусловливалось очевидной для него враждебной настроенностью воспитанников существовавшей системы образования края к властям империи и отчуждением от всего, что напоминало о принадлежности к России. Основную вину за это он возлагал на образовательную деятельность римско-католических орденов. Интересно, что Карташевский при этом не отказывался от идеи опоры на местные кадры при комплектовании учебных заведений округа учительским персоналом. Он не рассчитывал на быстрые перемены в местных общественных настроениях, но надеялся, что со временем, в том числе посредством образования, удастся сформировать лояльное отношение среди учеников и студентов по отношению к Российской империи. Его рассуждения не напоминают ассимиляторской программы модерного националиста, но скорее комплекс мер по воспитанию политической лояльности российскому государству, который поддержал бы человек более ориентированный на философские и политические идеи эпохи Просвещения. Карташевский больше печется о государственном интересе и рационально понимаемой пользе, чем о так или иначе понимаемом русском национальном интересе. В завершение отметим, что точка зрения Карташевского получила поддержку на самом верху, но, как известно, в уездной Орше высшее учебное заведение так и не появилось. Однако это тема для отдельного материала.
- Игнатовец Л.М. Проекты учреждения лицея в Беларуси в 1820–1830-х гг. // Веснiк Беларускага дзяржаунага унiверсiтэта. Серыя 3: Гiсторыя. Фiласофiя. Псiхалогiя. Палiталогiя. Сацыялогiя. Эканомiка. Права.: навуковы часопiс / гал. рэд. С.У. Абламейка; учредитель Беларускi дзяржаўны ўнiверсiтэт. 2012. № 3. С.15-19.
- Игнатовец Л.М. Об истоках национальной идентичности белорусов // Беларуская думка. 2016. № 5. С. 80-84.
- РГИА. Ф. 733. Оп. 66. Д. 81.
