Важнейшим условием Брестской унии было сохранение униатами православной веры и обрядов. Но как могло соблюдаться это условие, когда еще накануне унии известный проповедник латинства, легат Антоний Поссевин, в своей переписке с папой Григорием XIII в 1582–1583 гг. по вопросу обращения православных замечал, что необходимо оказывать глубокое почтение к русским святым, иконам, постам и обрядам, но делать это надо только в первое время, чтобы потом можно было постепенно преодолевать различие в обрядах, распространяя в унии обряд латинский. Как могло соблюдаться это условие, когда другой известный идеолог унии иезуит Петр Скарга в своем сочинении «О единстве Церкви под единым пастырем» (1577 г.) среди 19 «заблуждений» в русском «набоженстве» назвал: квасной хлеб для Евхаристии, освящение даров молитвой священника (а не как у католиков – произнесением слов Христа «сие есть тело Мое», «сия есть кровь Моя»), хранение Святых Даров для причащения больных в течение целого года (мол, как могут они не испортиться?), совершение таинства Миропомазания священниками (у католиков соответственно конфирмация, «бежмование», только епископом)[1]. Известное постановление папы Климента VIII в 1596 г. об оставлении в унии тех обычаев, которые не противоречат католическому учению, в свете замечаний Петра Скарги, могло трактоваться довольно широко.
Внутренняя слабость унии была обусловлена притоком в ее ряды людей самых недостойных, корыстолюбивых, равнодушных к истинной религиозности. Прежняя западнорусская жизнь была полна своих недостатков: епископы боролись с братствами, священники огрубели, ктиторы господствовали над своими храмами, простой народ погрязал в невежестве и суевериях.
Но проповедь унии, которая прозвучала в устах иезуитских проповедников, обличавших Восточную Церковь в ее недостатках (действительных и мнимых), встряхнула церковный организм, обратила взгляд на самих себя, заставила работать мысль. Киевская митрополия постепенно начала выходить из состояния нравственного упадка, приводить в порядок свое богослужение, заводить школы. Кто же пошел в унию? Тот, кто равнодушен к православию, кто искал новых почестей и должностей, кто боялся ответственности за свои худые поступки. «Все нечистое, скверное, что только было в православии, – писал историк церковной унии Ю.Ф. Крачковский (1840–1903), – ринулось теперь в унию. Разбирать было некогда; требовалось принимать все, только бы составить какую-нибудь униатскую церковь: и вся эта грязь всплывала теперь наверх, занимала высшие места, украшалась титулами власти»[2]. Уния, едва появившись на свет, стала разлагаться изнутри. Необходимо было предпринять исправление нравов униатского духовенства.
Образцом должны были стать монахи-базилиане. Однако поступавшие в его ряды из латинского обряда зачастую не умели совершать службу по уставу на церковнославянском языке и говорить проповеди на другом языке кроме польского или латинского. Поэтому конгрегация 1636 г. постановила служить и говорить проповеди только «по-русски». Так назывался иногда и богослужебный церковнославянский, и народный западнорусский (старобелорусский) язык.
Уже в 1624 г. латинское духовенство во главе с иезуитами настаивало перед униатским митр. Иосифом Вельяминовым-Рутским, чтобы он прекратил совершение служб по греческому обряду на церковнославянском языке в соборном храме во Львове, а вместо этого ввел латинский обряд. Но униатский митрополит был не настолько доверчив, чтобы дать повод к ропоту в среде своей еще колеблющейся паствы.
Латинизация унии, которую возглавил базилианский орден, должна была преодолеть те богослужебные беспорядки, которые уния получила в наследство от прежней западнорусской церковной жизни. Идея вероучительного единства естественно предполагала, что обряды латинский и православный не могут противоречить друг другу. В брошюре «Гармония Восточной Церкви с костелом Римским» (1608 г.) униатский авторитет Ипатий Потей писал: «Есть и в нашей церкви немало того, чего Римская не имеет. Но стоит ли это того, чтобы по этой причине отказываться от святого согласия и единства, когда в чем малом не согласуемся, однако в больших и основных предметах великое согласие и одно и то же, что в одной, что в другой церкви находим?»[3] Кроме того, западнорусское богослужение с его укоренившимися недостатками (различиями в уставах, богослужебных книгах, действиях священников) оказывалось в невыгодном контрасте с единообразием латинского богослужения после Тридентского собора. Не удивительно, что такой ревностный поборник унии, как Ипатий Потей, еще в 1601 г. заявлял: «Только в Риме чистота веры, ангельский порядок»[4]. Понятно, что кажущимися мелкими отличиями восточного обряда униаты стали постепенно пренебрегать.
Уже с середины XVII в. православные делают упреки униатам, что они служат на одном престоле в один день несколько литургий, литургийные молитвы стали читать (а не петь), сократили утреню, вечерню и другие службы, постятся в субботу, не вливают в евхаристическую чашу теплоту, отменили освящение воды в день Богоявления. Униатский митр. Гавриил Коленда (1665–1674) приказывал священникам говорить евангельские слова при совершении таинства Евхаристии не «сие (это) есть Тело Мое…сия (это) есть Кровь Моя…», а «се (вот) есть Тело Мое…се (вот) есть Кровь Моя…», давая тем самым знать, что именно сейчас (уже согласно католической доктрине) совершается пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы[5]. В то же время новогрудский базилианский съезд (конгрегация) перенес в унию западную традицию звонить в колокола утром в полдень и вечером в приветствие Пресвятой Богородице. Холмский епископ Мефодий Терлецкий вместе со своими помощниками Филиппом Боровиком и Иосафатом Исаковичем исправили униатский служебник по образцу католического служебника (бревиария).
Беспорядки от этих перемен только умножились. Одни униатские священники служили по служебникам и требникам православным (исправленным митр. Петром Могилой), другие следовали базилианским духовным, перешедшим из латинства, и служили по латинскому обряду. Третьи смешивали одно и второе, по своему произволу опускали, изменяли, искажали молитвы и священнодействия. Несогласованность богослужебных правил приводила к упрекам со стороны как православных, так и католиков, сами униаты стали отвращаться от своих пастырей.
Первая попытка ввести единообразие была предпринята митр. Киприаном Жоховским (1674–1696). Его убеждения благоприятствовали латинизации унии. Он восставал против православной традиции отделять в формуле крещения каждое Лицо Святой Троицы словом «аминь», что будто бы разделяет божество Отца, Сына и Святого Духа, гораздо предпочтительней для него выглядела формула латинского обряда крещения (с «аминь» только в конце).
В 1680 г. в Люблине должен был состояться съезд православных и униатов по вопросу примирения, где были бы обсуждены вероучительные и обрядовые различия, другие спорные вопросы взаимоотношений. Латино-униатская сторона прислали на собор весь цвет своего духовенства, но луцкое православное братство прислало королю свой решительный протест против участия в соборе православных без полномочий от патриарха Константинопольского. Король был вынужден распустить собор, который из грандиозного по замыслу «события века» превратился в «великое ничто».
В это время базилиане провели ряд мер по укреплению своего главенствующего положения в униатской иерархии. Митрополит уже не имел права предлагать на утверждение королю кандидата на вакантную епископскую кафедру без согласия главы базилианского ордена и его помощников. Коллегии белого духовенства при соборных храмах почти исчезают. Имения многих соборных храмов переходят в ведение базилиан. В униатских храмах уже не совершались всенощные бдения, были оставлены службы по Минеям, упразднены пономари и псаломщики. Дело доходило до такого беспорядка, что униатский священник не служил литургию, а просто макал просфору в чашу во время католической мессы в костеле, а потом разделял ее и давал для причастия в униатском храме.
Замойский Собор 1720 г. должен был принять меры по упорядочению внутренней жизни Киевской униатской митрополии. Собор выступил в защиту употребления в богослужении церковнославянского языка. В 1722 г. в Супрасле был издан славянский «Лексикон» с объяснением (на польском языке) слов, употребляемых в славянских богослужебных книгах. Однако и до, и после этого собора священники продолжали пользоваться тетрадками, в которых служба была написана по-славянски польскими буквами. Имели место опыты издания разных поучений на простонародном языке (старобелорусском), но постепенно все вытеснил польский, на котором велось делопроизводство и даже личная переписка.
Со времени Замойского Собора латинизация унии ускорилась. В униатских храмах стали появляться органы, конфессионалы (исповедальни), боковые престолы, убирались иконостасы, престолы отодвигались на горнее место, устраивались проповеднические амвоны и проч. Священников на польский манер стали называть ксендзами, настоятелей – плебанами, парохами. Духовенство сковали невежество и забитость перед паном и латинским ксендзом.
[1] Памятники полемической литературы в Западной Руси // Русская историческая библиотека. – СПб., 1882. – Т.VII. – Стб. 471-477.
[2] Крачковский Ю.Ф. Очерки униятской церкви // Чтения в Императорском бществе истории и древностей Российских. – 1871. – Кн. 1. – С. 66.
[3] Гармония Восточной Церкви с костелом Римским // Русская историческая библиотека. – СПб., 1882. – Т. VII. – Стб. 170-171.
[4] Крачковский Ю.Ф. Очерки униятской церкви // Чтения в Императорском бществе истории и древностей Российских. – 1871. – Кн. 2. – С. 163
[5] Там же. – С. 167.
