В 1935 г. руководство «Домовины» обратилось к властям с двумя меморандумами. Один из них был посвящен культурным и образовательным потребностям серболужицкого населения и содержал просьбу о финансировании серболужицких научных и культурных инициатив. Во втором меморандуме руководители «Домовины» в рамках проходившей административной реформы германской империи предлагали образовать жупу Лужица, в состав которой должны были войти все земли, населенные лужицкими сербами в Верхней и в Нижней Лужице. Ни на один из меморандумов ответа не последовало. Это был явный признак начавшегося разочарования имперских властей в политике «Домовины», последовательная национальная позиция которой стала вызывать сомнения в ее готовности стать послушным орудием германизации.
Одной из важных причин, побудивших немецкое руководство смягчить свою политику в отношении лужицких сербов, была озабоченность Берлина положением немецкого меньшинства в соседних славянских государствах. Инициаторами контактов с лужицкими сербами стали представители немецких национальных меньшинств. В феврале 1934 г. состоялась встреча председателя Союза немецких меньшинств в Европе В. Хассельблатта с лидерами лужицких сербов, включая председателя «Домовины» П. Недо. По воспоминаниям Я. Цыжа, принимавшего участие в этой встрече, В. Хассельблатт заявил, что политика германских властей в отношении лужицких сербов негативно отражается на политике чехословацких, польских и югославских властей в отношении немецких меньшинств. В. Хассельблатт обещал оказать влияние на серболужицкую политику имперских властей, поскольку, по его словам, у него были «хорошие отношения с Берлином, особенно с министерством внутренних дел» (Cyž 1984: 86)[1].
Определенные немецкие круги пытались разыграть в своих целях серболужицкую карту для влияния на решение судетонемецкого вопроса в 1935 г., когда в Чехословакии начались стычки генлейновцев с чехословацкими пограничниками. Я. Цыж, занимавший видное положение в серболужицком национальном движении, вспоминал в своих послевоенных мемуарах о визите пражского немца Г. Стифа, своего старого знакомого, ставшего в 1930-е гг. активистом судетонемецкой партии Генлейна. На встрече с Цыжем Стиф заявил, что хочет помочь сербам-лужичанам и что влиятельная в Берлине генлейновская партия «может оказать серьезные услуги лужицким сербам, но те, со своей стороны, должны повлиять на чехословацкое правительство таким образом, чтобы оно предоставило судетским немцам автономию» (Cyž 1984: 119)[2]. Я. Цыж справедливо расценил поведение пражского гостя как провокацию.
Новая ориентация серболужицких лидеров сопровождалась потерей влияния чехофильски настроенной серболужицкой интеллигенции и разрывом с пролужицкими движениями в славянских странах. Многие из лужицких сербов, поддерживавших ранее связи с чехами, стали тяготиться этими отношениями, стремясь к их прекращению, поскольку это могло осложнить их положение в Германии. Г. Шлеца, стоявший у истоков серболужицкого «Сокола», в письме руководителю Общества друзей Лужицы В. Змешкалу из Лейпцига 15 июня 1932 г., т.е. еще до прихода к власти нацистов, писал, что в связи в осложнившейся внутриполитической обстановкой он больше не желает получать какую-либо корреспонденцию из Чехословакии (LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/110, karton 8)[3]. Другой активист серболужицкого движения Я. Цыж в письме от 11 августа 1935 г. из польских Катовиц призывал своих чехословацких коллег ничего не писать о нём в чехословацкой прессе (LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/103, karton 1) [4].
Чешские друзья Лужицы понимали противоестественность и недолговечность компромисса между серболужицкой «Домовиной» и антиславянски настроенными идеологами германского национал-социализма. Смена поколений в серболужицком национальном движении, изменение ориентации новых серболужицких лидеров и резкий поворот в политике немецких властей по отношению к лужицким сербам были настороженно восприняты в Чехословакии. С одной стороны, чехи с заметным облегчением констатировали, что «наши опасения относительно гибели серболужицкой национальной жизни, к счастью, не оправдались» (Páta 1934: 69)[5]. С другой стороны, говоря об идеологии, которую взяли на вооружение серболужицкие лидеры, чехи сухо констатировали, что «Саксонская Верхняя Лужица сравнительно быстро оправилась от испуга и сравнительно легко восприняла принцип вождизма и национальную гитлеровскую психологию…» (Páta 1934: 69)[6]. Тон выступлений в чехословацкой прессе в это время был выдержан в строго информационном и отстраненном стиле. Й. Пата, анализируя действия нового серболужицкого руководства, делал вывод о том, что «лужицкие сербы частично перешли к активному сотрудничеству с властями на основе новой идеологии национал-социализма путем приспособления принципа «кровь и почва» серболужицкому национальному духу» (Páta 1936: 354)[7].
Поначалу поведение серболужицкого руководства, пошедшего на диалог с немецкими властями и использовавшего нацистскую риторику, вызывало серьезную тревогу чехов, полагавших, что новые руководители «Домовины» послушно играют отведенную им роль «троянского коня». Позднее, проанализировав действия Недо и его окружения, чехи сняли свои опасения. В 1937 г. Й. Пата писал, что «немецкие власти восприняли Недо в качестве вождя «Домовины» как гарантию быстрой германизации серболужицкого народа… Сейчас мы должны признать, что тогда мы смотрели на П.Недо с недоверием и тоже приписывали ему подобные планы. Но вскоре стало очевидно, что Недо воспринял свою задачу в лужицком, национальном и славянском смысле» (Páta 1937: 539)[8].
Со второй половины 1930-х годов чешско-серболужицкие связи резко сократились как по причине внутриполитической обстановки в Германии, так и вследствие все более прохладного отношения чехословацких властей к деятельности Общества друзей Лужицы, что объяснялось внешнеполитическими соображениями, главным образом нежеланием официальной Праги обострять отношения с нацистским Берлином. С 1935 г., когда начались вооруженные стычки между генлейновцами и чехословацкими пограничниками, связи чехов с лужицкими сербами стали крайне затруднены и могли поддерживаться только через связных, нелегально переходивших границу. На отношение официальной Праги к Обществу друзей Лужицы и его деятельности повлиял поворот во внешней политике ЧСР на рубеже 1936-1937 гг., выразившийся в стремлении урегулировать отношения с Германией и заключить с ней пакт о ненападении. Хотя чехословацкой дипломатии так не удалось добиться заключения пакта, тем не менее, был подписан ряд второстепенных договоров, в которых Чехословакия, стремясь улучшить отношения с Германией, пошла на некоторые уступки. Уже в 1936 г. чехословацкие власти начали ограничивать деятельность антифашистской эмиграции из Германии. В декабре 1936 г. в ЧСР было запрещено распространение органа германской социал-демократии газеты «Форвертс». В середине 1937 г. МИД ЧСР лишил эмигрантов из Германии права жить где-либо, кроме чешско-моравской высочины, одного из самых бедствующих регионов Чехословакии (Прасолов 1989: 184-185)[9].
* * *
Мюнхенский сговор и последующая оккупация чешских земель Германией приблизили чехов к положению лужицких сербов. Любопытно, что сразу после Мюнхена некоторые представители чешской интеллигенции проводили параллель между положением сербов-лужичан и послемюнхенской Чехословакией. Один из чешских публицистов того времени призывал соотечественников не предаваться иллюзиям о возможности нормальных отношений с Германией после мюнхенского сговора, поскольку «немцы действуют продуманно и последовательно, стремясь овладеть славянскими землями и германизировать их вначале с помощью колонизации, а затем открытым насилием. Мы в смертельной опасности, – провидчески замечал автор заметки, – в положении, которое угрожает стать похожим на положение лужицких сербов, о которых еще сто лет назад говорили как об этнографической резервации, … но и этот не имеющий политического значения малый народ не избежал последних репрессий, цель которых состоит в полной ликвидации сербов-лужичан. Они не признаны даже меньшинством. Они не имеют права жить. Поэтому не должно быть никаких иллюзий о дружеском сосуществовании с немцами. Нам молча готовят судьбу лужицких сербов. Собственными силами мы никогда не восстановим старые границы. Запад нас бросил. Только Славянство нам может помочь. Славянский вопрос будет решать Россия» (LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/112, karton 10)[10].
После окончательной оккупации чешских земель нацистской Германией и образования протектората Богемия и Моравия в марте 1939 г. репрессии со стороны властей затронули и руководителей Общества друзей Лужицы. С 31 марта 1939 г. гестапо начало расследование деятельности председателя Общества друзей Лужицы В. Змешкала, который был арестован и с 21 апреля по 27 июня 1939 г. находился в камере предварительного заключения гестапо в пражской тюрьме на Панкраце. Впоследствии жертвой нацистского террора стал известный ученый-сорабист и активист чешского пролужицкого движения Й. Пата, погибший в нацистских застенках во время «гейдрихиады».
Скептицизм чехов по поводу перспектив сотрудничества «Домовины» с антиславянски настроенными идеологами нацизма оправдался очень быстро. После того, как имперские власти убедились в том, что декларируемая новым руководством «Домовины» приверженность национал-социализму имеет строгую дозировку и определяется серболужицкими интересами, началось силовое давление на «Домовину». Рубежом во взаимоотношениях властей и «Домовины» стало главное собрание «Домовины» 28 ноября 1934 г., на котором был принят проект устава, опиравшийся не на нацистские идеи о превосходстве германской расы, а на принцип своеобразия серболужицкого народа и славянский характер его культуры. Принятый проект устава явно противоречил идее властей свести «Домовину» до уровня местных нацистских обществ и включить ее в состав какой-либо более крупной нацистской организации (Domowina. Zarys stawiznow 1972: 45-46)[11].
Наступление на «Домовину» началось с двух сторон одновременно и поначалу ограничивалось мирными средствами, поскольку власти не теряли надежду «приручить» ее лидеров. С одной стороны, началась длительная борьба вокруг устава «Домовины». 29 октября 1935 г. власти Будишина (нем. Баутцен) отказались принять представленный им проект устава и предложили собственный вариант устава, трактовавший «Домовину» как «союз немцев, говорящих по-лужицки» (Domowina. Zarys stawiznow 1972: 47)[12]. С другой стороны, в августе 1935 г. на территории Лужиц начала действовать националистическая организация «Союз немецкого Востока» («Бунд Дойче Остен», БДО), которая до этого действовала против польского меньшинства в восточных областях Германии. Главная задача БДО заключалась в противодействии «Домовине», нейтрализации ее влияния на славянское население Лужицы и в насаждении нацистской идеологии.
Ключевым элементом этой идеологии была трактовка лужицких сербов не как славян, а как немцев, говорящих по-лужицки и имеющих региональное своеобразие, подобно баварцам или саксонцам. Именно эта мысль лежала в основе предложенного властями проекта устава «Домовины»; именно ее активно распространяли члены БДО, деятельность которых охватила все серболужицкие селения.
После того, как на заседании «Домовины» 19 января 1936 г. было принято принципиальное решение отвергнуть предложенный властями проект устава, а общее собрание «Домовины» 15 марта 1936 г. одобрило эту резолюцию, начались открытые репрессии. Еще в 1935 г. местные власти запретили вывешивать сине-красно-белый серболужицкий флаг. Программы всех культурных мероприятий должны были в обязательном порядке печататься на немецком языке и только потом на серболужицком. Тексты театральных постановок и песен, планы культурных программ и пр. было необходимо дословно переводить на немецкий язык и заранее представлять в местные органы власти для специального разрешения. О проведении любых мероприятий власти должны были быть информированы за 48 часов до их начала. Председатели действующих серболужицких обществ были обязаны документально доказать свое арийское происхождение. Лужицкие деревни были наводнены полицейскими, говорящими по-серболужицки. Жесткий полицейский контроль был установлен за серболужицкими учителями, которых все чаще переводили на работу в чисто немецкие области.
Попытки идеологов нацистской Германии насадить среди лужицких сербов новую идеологию, отрицающую славянскую этническую принадлежность сербов-лужичан и объявляющую их «немцами, говорящими по-лужицки», т.е. этнографической разновидностью немцев, оказались малоэффективными. Это были вынуждены признать сами нацистские лидеры на совещании в апреле 1936 г., созванном по инициативе главы БДО Оберлендера. На совещании констатировалось, что несмотря на все усилия не удалось достигнуть главной цели, заключавшейся в фашизации и германизации серболужицкого населения. Более того, руководитель саксонского отделения БДО заявил, что «политическое сербство» таит в себе новые угрозы. На заседании было решено перейти к открытому террору по отношению к лужицким сербам (Kasper 1967: 11)[13].
В марте 1937 г. после очередного отказа принять предложенный властями вариант устава была запрещена основная национальная организация сербов-лужичан – «Домовина». После запрета «Домовины» репрессии распространились и на другие серболужицкие организации. В начале июля 1937 г. были запрещены Матица Сербская, Евангелическое общество проповедников и Общество поддержки учащейся молодежи.
Новая волна террора поднялась после ареста 16 августа 1937 г. в момент нелегального перехода чехословацко-германской границы серболужицкого студента Ю. Мерчинка, поддерживавшего связь между патриотически настроенными лужицкими сербами и их друзьями в Чехословакии. Узнав о случившемся, П. Недо и Я. Цыж успели спрятать самые важные документы «Домовины» в одном из костелов в восточной части Верхней Лужицы. 25 августа 1937 г. прибывший из Дрездена отряд гестапо занял Сербский дом в Будишине и произвел обыски в типографии, книжном магазине, канцелярии «Домовины» и на квартире Я. Цыжа. После этого Сербский дом и национальный музей были закрыты, оборудование серболужицких типографий было изъято, из будишинской библиотеки были конфискованы памятники серболужицкой письменности. Немецкие власти потребовали сдать все славянские книги, хранившиеся в общественных и в частных библиотеках. К концу 1930-х гг. были закрыты почти все печатные издания на серболужицких языках, а употребление этих языков в общественных местах было запрещено. Многие серболужицкие общественные деятели подверглись репрессиям и были брошены в тюрьмы и концлагеря. Были арестованы Я. Цыж, Я. Скала, Ю. Брезан, П. Недо; Ю. Мерчинк был брошен в концлагерь Заксенхаузен, где он находился вплоть до окончания войны. Среди жертв нацистских преследований были известные серболужицкие литераторы Я. Лоренц-Залесский, Ю. Хежка, М. Грольмусец и др.
Во второй половине 1930-х гг. власти нацистской Германии резко активизировали политику полной германизации славянского населения Лужицы, используя весьма изощренные методы. Были изменены те географические названия на территории Лужицы, которые имели славянское происхождение. В ходе кампании германизации местных географических названий изменялись даже те традиционные немецкие названия, фонетический строй которых напоминал старые славянские слова (так, серболужицкая деревня Кришов вместо первоначального немецкого «Криш» была переименована в «Буххольц», гора Чорнобог вместо старого немецкого «Цорнбог» стала называться «Шляйфберг» и пр.) Цель широкомасштабной кампании по изменению традиционных географических названий на «истинно немецкие» заключалась в том, чтобы вытравить из памяти населения любые ассоциации со славянским прошлым Верхней и Нижней Лужиц.
Свидетельством постоянно усиливавшейся дискриминации и германизации лужицких сербов могут служить данные официальных переписей населения Германии, в соответствии с которыми численность сербов-лужичан в Германии в 1910 г. составляла 104.111 человек, в 1925 г. – 71.203 человека и в 1939 г. – лишь 425 человек. М.И. Семиряга указывал на преднамеренную фальсификацию данных в официальных немецких переписях особенно в период нацистского режима. «Наглядный пример тому, – писал М.И. Семиряга, – данные фашистской переписи 1939 г., показавшие только… 425 человек лужичан: цифра эта означает, что в нацистской Германии проводилась насильственная германизация национальных меньшинств и что лужичан, знавших немецкий язык, попросту записывали немцами» (Семиряга 1955: 12-13)[14]. Цифра 425, которой нацистская перепись определяла численность лужицких сербов в Германии, отражала в действительности не общее количество серболужицкого населения, а скорее число тех сербов-лужичан, которые не владели немецким языком.
Одним из главных элементов политики ассимиляции была изоляция и высылка серболужицкой интеллигенции, прежде всего учителей и представителей духовенства, являвшихся основными носителями национального самосознания, за пределы Лужицы в чисто немецкие области. Эти меры нацистских властей были направлены на идеологическое и культурное обезглавливание лужицких сербов и на лишение их собственной национальной элиты, что было схоже с политикой Р. Гейдриха в Чехии после его назначения исполняющим обязанности главы протектората Богемия и Моравия в сентябре 1941 г. В свою очередь, места серболужицких учителей занимали приезжие учителя-немцы, активно выступавшие в роли орудия ускоренной германизации. До конца 1940 г. из Лужицы было выселено 55 серболужицких учителей. Тем самым был нанесен непоправимый удар по серболужицкому образованию, поскольку до 1933 г. серболужицкий язык преподавался лишь в 49 школах Верхней Лужицы. Кроме того, до конца 1940 г. из Лужицы было выселено 12 католических и 11 евангелических священников серболужицкой национальности (Stawizny Serbow 1976: 170)[15]. В приказе о переселении серболужицких учителей и духовенства в западные области Германии, который был изложен в письме главы имперской безопасности министру просвещения от 26 сентября 1940 г., указывалось, что переселение серболужицкой интеллигенции ни в коем случае не должно производиться в те немецкие регионы, где компактно проживали представители других народов, в первую очередь поляки. Приказ требовал от нацистских властей следить «самым тщательным образом» за тем, чтобы представители серболужицкой интеллигенции находились в чисто немецком окружении. Аналогичные меры принимались и по отношению к мобилизованным в немецкую армию лужицким сербам, которые распределялись в частях вермахта таким образом, чтобы не допустить образования серболужицких землячеств.
Переселение серболужицкой интеллигенции во внутренние области Германии было запланировано в качестве меры, призванной ускорить «окончательное» решение «серболужицкого вопроса» по нацистскому сценарию. Нацистские власти частично приступили к практической подготовке этой акции. В ряде населенных пунктов Лужицы были составлены списки тех сербов-лужичан, которые подлежали выселению из Лужицы в первую очередь. Во время войны в некоторых серболужицких деревнях врачи из СС проводили антропологические исследования, что вызывало страх у местного серболужицкого населения. Неудачи вермахта на Восточном фронте имели непосредственное влияние на судьбу лужицких сербов. Когда в феврале 1942 г. был подготовлен новый план по переселению большой группы серболужицкой интеллигенции в западные области Германии и Борман представил этот план Гитлеру, тот, учитывая возможные неблагоприятные последствия этой акции при ее осуществлении во время войны, отдал указание отложить ее проведение на послевоенный период.
* * *
Только полный разгром нацистской Германии Красной Армией избавил лужицких сербов от угрозы окончательного уничтожения. Освобождение Лужицы началось 16 апреля 1945 года, когда армии 1 Украинского фронта под командованием маршала И.С. Конева, преодолев Нису Лужицкую, вступили на земли, населенные лужицкими сербами. После встречи с делегацией лужицких сербов, прибывших в штаб 1-го Украинского фронта, подразделения Красной Армии получили приказ командования поддерживать с местным славянским населением хорошие отношения. Наступающая Красная Армия была проинформирована о существовании лужицких сербов ещё до вступления на территорию Лужицы благодаря активистам чешского пролужицкого движения В. Змешкалу и А. Фринте. Многочисленные надписи на русском языке «В этом доме живут славяне – лужицкие сербы», появившиеся на жилищах сербов-лужичан, были призваны обратить внимание личного состава наступавшей Красной Армии на славянскую принадлежность коренного населения Лужицы. Сразу же после разгрома нацистской Германии встал вопрос о будущем политическом устройстве земель, населенных лужицкими сербами.
Опираясь на опыт 1918-1919 гг., когда при поддержке некоторых кругов Чехословакии была предпринята попытка создания независимого серболужицкого государства, представители серболужицкой интеллигенции выступили за радикальное изменение государственно-правового статуса лужицких земель, выдвинув план их отделения от Германии. Серболужицкие политики, выступавшие за отделение Лужицы от Германии, связывали политическое будущее лужицких сербов с соседней Чехословакией. Причинами прочехословацкой ориентации серболужицких политиков были давние исторические связи и этническая близость чехов и сербов-лужичан. Около трехсот лет Лужицы входили в состав земель Чешского королевства. Интенсивные культурные и научные контакты связывали чехов и лужицких сербов в эпоху национального возрождения. Наконец, именно Чехословакия уделяла наибольшее внимание лужицким сербам в межвоенный период.
Существовавшее во время войны «польское направление» в серболужицком национальном движении не получило развития после краха нацистской Германии. Одна из причин этого состояла в том, что ведущий представитель пропольского направления в серболужицком движении известный серболужицкий журналист Ян Скала погиб в апреле 1945 г. под Вроцлавом (Бреслау). Кроме того, изгнание проживавших к востоку от Нисы (Нейсе) серболужицких семей польскими властями и в целом негативный опыт сербов-лужичан при вступлении польских войск на территорию Лужицы привели к заметному охлаждению серболужицко-польских отношений.
Тем не менее, после окончания Второй мировой войны активное пролужицкое движение возникло не только в Чехословакии, но и в Польше, значительная часть интеллигенции которой «после утраты Вильно и Львова» искала в Лужице «какого-то утешения и компенсации» (Brodacki 2002: 113)[16]. Очевидно, обширных территорий на западе, северо-западе и юго-западе, подаренных Польше большим другом польского народа товарищем Сталиным, было недостаточно для «утешения» широких душ польских интеллигентов…
В конце 1945 – начале 1946 гг. общества друзей Лужицы были основаны в Кракове, Щецине, Ченстохове и Вроцлаве. Польская общественность и СМИ демонстрировали сочувственно-заинтересованное отношение к лужицким сербам. Излюбленным сюжетом публикаций в польской прессе было напоминание о вхождении Лужиц в государство Болеслава Храброго в Средние века и об участии Второй Армии Войска Польского в освобождении Лужицы. Направленность и пафос польских публикаций о Лужице были во многом схожи с публикациями в чехословацкой прессе.
Однако политическое руководство послевоенных Чехословакии и Польши, в отличие от общественности этих стран, демонстрировало исключительно прагматичный подход к лужицкому вопросу, не рассматривая всерьез присоединения Лужицы к своим странам. Более того, массовые послевоенные депортации судетских и силезских немцев с территории Чехословакии и Польши в восточные области Германии, в том числе на территорию Лужицы, резко осложнили и ухудшили положение лужицких сербов.
Ключевую роль в решении лужицкого вопроса после войны сыграло руководство СССР и Советская военная администрация в Германии (СВАГ), которые осуществили, судя по всему, наиболее реалистичный сценарий в сложившихся тогда условиях, оставив лужицких сербов в составе Восточной Германии, но добившись от немецких властей чётко зафиксированных юридических гарантий соблюдения национальных и культурных прав славянского населения Лужицы.
Литература
Кретинин С.В. Судетские немцы: народ без родины. Воронеж: Издательство Воронежского государственного университета, 2000.
Прасолов С.И. Чехословакия в европейской политике. Москва, 1989.
Семиряга М.И. Лужичане. Москва-Ленинград: Издательство Академии наук СССР, 1955.
Beneš E. Odsun němců. Výbor z pamětí a projevů doplněný edičními přilohami. Praha, 1995.
Brodacki J. Styl propagandy „Prołużu“ w latach 1945-1949 // Pro Lusatia. Opolskie Studia Łużycoznawcze. Tom 1. Opole, 2002.
Cesta k dekretům a odsun Němců. Praha, 2002.
Cyž J. W tlamje jećibjela. Budyšin, 1984.
Doležal J. česká kultura za protektorátu. školství, písemnictví, kinematografie. Praha, 1996.
Domowina. Zarys stawiznow. Budyšin, 1972.
Grojlich P. Lěta ćmy a nadźije. Budyšin, 1989.
Kasper M. Fašistické plány na likvidaci Lužických Srbů // Slovanský Přehled. 1967. № 1.
Literární Archiv Památníků Národního Písemnictví (LA PNP), fond Vladimír Zmeškal,
sign.2-H/112, karton 10.
LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/110, karton 8.
LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/103, karton 1.
Mahling J. Zur politischen und kulturellen Geschichte der Sorben // Die Sorben in Deutschland. Bautzen, 1991.
Mezihorák F. Hry o Moravu. Separatisté, iredentisté a kolaboranti 1938-1945. Praha, 1997.
Národní Listy. 13.4.1933.
Páta J. O dnešním stavu lužické otázky // Naše Doba 1937.
Páta J. Lužická otázka // Naše Doba 1936.
Páta J. Jak může být zajištěná budoucnost Lužických Srbů? // Lužickosrbský Věstník 1934.
Petr J. Nástin politických a kultirních dějin Lužických Srbů. Praha: Univerzita Karlova, 1972.
Pastor T. Die Rechtliche Stellung der Sorben in Deutschland. Bautzen: Domowina, 1997.
Stawizny Serbow. Zwjazk 3. Wot 1917 do 1945. Budyšin: Domowina, 1976.
[1] Cyž J. W tlamje jećibjela. Budyšin, 1984. S. 86.
[2] Ibidem. S.119.
[3] LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/110, karton 8.
[4] LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/103, karton 1.
[5] Páta J. Jak může být zajištěná budoucnost Lužických Srbů? // Lužickosrbský Věstník 1934. S. 69.
[6] Ibidem.
[7] Páta J. Lužická otázka // Naše Doba 1936. S. 354.
[8] Páta J. O dnešním stavu lužické otázky // Naše Doba 1937. S. 539.
[9] Прасолов С.И. Чехословакия в европейской политике. Москва, 1989. C. 184-185.
[10] LA PNP, fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/112, karton 10.
[11] Domowina. Zarys stawiznow. Budyšin, 1972. S. 45-46.
[12] Ibidem. S. 47.
[13] Kasper M. Fašistické plány na likvidaci Lužických Srbů. S.11.
[14] Семиряга М.И. Лужичане. Москва-Ленинград: Издательство Академии наук СССР, 1955. С.12-13.
[15] Stawizny Serbow. Zwjazk 3. Wot 1917 do 1945. S. 170.
[16] Brodacki J. Styl propagandy „Prołużu“ w latach 1945-1949 // Pro Lusatia. Opolskie Studia Łużycoznawcze. Tom 1. Opole, 2002. S.113.
