О последних абзацах статьи С. Абломейко «Канонизация Семашко. Гибель народа», опубликованной сначала на сайте белорусской редакции Радио Свобода [1], а потом в сборнике [2], стоит поговорить отдельно. Дело в том, что в заключении своей статьи оппозиционный журналист обращается к историческим источникам. Он приводит три обширные цитаты, которые, по его мнению, «важны для формирования именно национального подхода к оценке деятельности митрополита Семашко» [3].
Первая цитата говорит о том, что отец митрополита, сам будучи священником, не принял постановления Полоцкого церковного Собора и до конца жизни исполнял униатские обряды. Митрополит Иосиф пытался «с сыновнею покорностию» добиться от отца перехода в православие, но неудачно. Брат митрополита Иосифа, также священник, Иоанн Семашко говорил о нём: «Przeklęty! Sam siebie potępił i naród zgubił» (Проклятый! Сам себя осудил и народ потерял). И какой «национальный подход» к деятельности митрополита Иосифа может дать этот отрывок? То, что его отец и брат не приняли воссоединение, никак не оценивает саму деятельность владыки, особенно с каких-то современных национальных позиций. С. Абломейко пишет, что митрополит «был проклят за отступничество своей семьёй» [4], но по приведённой цитате видно, что брат владыки назвал его проклятым, но не использовал никаких формул проклятия. Это можно расценить как эмоциональный всплеск или оскорбление со стороны брата, но не более. Кроме того, брат – это не вся семья, а о проклятиях других членов семьи, С. Абломейко сведений не приводит, но утверждает, что митрополита прокляла семья, т.е. частный случай расширяет на всю группу лиц. Также С. Абломейко указывает, что не стоит обращать внимание на польскоязычное высказывание Иоанна Семашко, а лучше подумать, на каком языке «стали говорить и теперь ещё говорят православные батюшки в Белоруссии» [5]. Но всё же обратить внимание на польский язык упорствующего в унии Иоанна Семашко стоит. Униатская церковь постепенно полонизировалась. Проповеди всё чаще произносились на польском языке. Польская культура становилась нормой для униатского духовенства. Ни о каком сохранении «традиции белорусской церкви X – XVI веков», как ранее в этой же статье заявлял С. Абломейко, не могло быть и речи. Ведь в Х в. православные на Руси не общались на польском языке.
Вторая цитата описывает одного униатского священника, который в 1815 г. выразил радость по поводу того, что Наполеон покинул остров Св. Елены и «знову идзець к нам». Священник обращался к пастве на том диалекте, который знал, но С. Абломейко уверен, что обращение было на литературном белорусском языке [6]. Однако, существовала ли в то время литературная версия белорусского языка, если лингвисты ещё в конце XIX в. спорили, является ли белорусская речь наречием русского языка или она всего лишь часть великорусского наречия? Всё-таки при наличии литературной нормы в 1815 г. споры конца XIX в. были бы неуместны. С. Абломейко пишет, что для обращения в то время на официальном мероприятии по-белорусски человеку необходимы гражданское мужество и патриотические убеждения. Но вряд ли священник подозревал, что он говорил по-белорусски, скорее, для него это означало «простой язык». Простонародная речь в Российской империи запрещена не была, на ней вполне спокойно велись проповеди, а сам митрополит Иосиф (Семашко) позже даже требовал от священников произносить проповеди на литературном русском или на простом языке [7]. С точки зрения С. Абломейко, священник, говоря, что Наполеон «знову идзець к нам», ждал, чтобы он пришёл в Белоруссию. Но приведённая цитата никак не указывает, что священник мыслил категориями современного белорусского национализма. «К нам» могло означать (и скорее всего означало) «в Польшу». Ведь именно носители польского сознания приветствовали вторжение Наполеона в Россию в 1812 г. Именно поляки хотели возрождения на этих землях польского, но никак не белорусского национального государства. Сторонников белорусского национализма в то время попросту не существовало, потому что белорусский национализм на тот момент отсутствовал как идея. Поэтому нет смысла придавать фразам униатского священника смыслы, ставшие актуальными позднее. Ожидание Наполеона единственным священником оценивается С. Абломейко как «политические антироссийские взгляды униатского клира» [8]. Но, чтобы говорить от имени всего клира, необходима некоторая частотность подобных высказываний. С. Абломейко строит общий вывод на единственном примере, что абсолютно некорректно. Кстати, эта цитата абсолютно не характеризует митрополита Иосифа. Чтобы хоть как-то логически связать митрополита и речь униатского священника, С. Абломейко пишет: «Вот какую церковь помог уничтожить митрополит Иосиф Семашко» [9]. Опять же в этой фразе единственное процитированное мнение униатского священника журналист выдаёт за мнение всего униатского клира.
И последняя цитата, которую приводит С. Абломейко, принадлежит «белорусскому политическому деятелю и историку Евгению Колубовичу». С. Абломейко сначала цитирует Е. Колубовича по поводу сожжения книг и икон по приказу митрополита Иосифа. Потом упоминает, что Е. Колубович «с доскональными научными ссылками на источники» сообщил о сожжении Туровского евангелия XI в. и о намеренном сожжении Смоленского церковно-археологического музея в 1898 г. Далее С. Абломейко информирует, что митрополит Иосиф «тысячами сжигал и старые белорусские православные, и униатские иконы» [10]. Упоминание о сожжении Туровского евангелия и намеренном пожаре в Смоленском музее по смыслу фразы также ставиться в вину митрополиту Иосифу. С. Абломейко, наверное, вряд ли знает, что смоленский музей сгорел через 30 лет после смерти митрополита, а Туровское евангелие вообще никто не сжигал. Оно в настоящее время хранится в Библиотеке Литовской академии наук. Интересно, что, сообщая о сожжении Туровского евангелия, С. Абломейко ссылается на Е. Колубовича. Но цитата самого Е. Колубовича заставляет задуматься о методологии, которую применял С. Абломейко при написании своей статьи. Е. Колубович пишет: «В это время окончательно было уничтожено всё то, что ещё уцелело от книжных сокровищ древнего Турова. В 1865 г. случайно были спасены от одного недосожжения 10 листов Туровского евангелия XI в., которые были найдены в ящике с углём. Археограф В. Лялин приводит факт, как игумен одного из монастырей Витебской епархии две недели обогревал свою келью “старыми бумагами”, после чего “с облегченной совестью” сообщил своему епископу, что “во вверенном [ему] монастыре никаких древних актов нет”» [11]. Т.е. Е. Колубович указывает, что Туровское евангелие было спасено. А далее сообщает уже о другом факте сожжения «старых бумаг», которое происходило не в Турове, а в Витебске. С. Абломейко, таким образом, ставит в вину митрополиту Иосифу те действия, которых он не совершал. Или С. Абломейко не понял текст Е. Колубовича, или сознательно заявил о сожжении Туровского евангелия. Тем не менее, оперируя этими сфальсифицированняыми данными журналист называет митрополита «Геростратом белорусской культуры» [12]. Кстати, мотивы сожжения по приказу митрополита Иосифа книг и икон становятся более понятны, если знать логику функционирования Церкви как организации и подходить к изучению темы без националистической оптики исследования. «Преданию стихиям» (т.е. сожжению) подвергались книги с ошибками или пришедшие в негодность по причине ветхости. Ветхие иконы также сжигались после совершения над ними соответствующих обрядов. Митрополит Иосиф не сжигал книги потому, что они представляли «белорусское наследие», по его приказу сжигались книги с ошибками [13].
Заканчивается статья С. Абломейко патетически: «С точки зрения сознательного белоруса (без разницы вероисповедания) митрополит Иосиф Семашко должен оцениваться однозначно: это был истребитель самостоятельной белорусской митрополии, а также могильщик белорусской культуры и языка. И вот сегодня РПЦ задумала Иосифа Семашко канонизировать. Что ж? Русский народ имеет право чтить своих героев, и даже молиться им. Но при чём тут белорусы? Временами мне кажется, что так народы и умирают…» [14].
В этой патетике С. Абломейко опять же не обошлось без фальсификаций. Митрополит Иосиф не истреблял никакой «белорусской митрополии» и не хоронил белорусскую культуру и язык. Более того, как говорилось выше, митрополит требовал введения в проповедь в том числе и белорусской речи вместо польской, которая активно распространялась в среде униатского духовенства.
_________________________________________________________
[1] «Радио Свободная Европа/Радио Свобода» признано в России в 2020 г. СМИ-иноагентом, а в 2024 г. внесено в Перечень иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации. В Белоруссии интернет-ресурсы Белорусской службы Радио Свобода были признаны экстремистской организацией в 2021 г.
[2] Абламейка С. Мой Картаген. [Без места издания]: Радыё Свабодная Эўропа / Радыё Свабода, 2015. 316 с.
[3] Там же. С. 96.
[4] Там же. С. 96-98.
[5] Там же. С. 99.
[6] Там же. С. 99-100.
[7] Митрополит Иосиф (Семашко). Записки Иосифа, митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею наук по завещанию автора. В 3 т. Т. 3. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1883. С. 1106.
[8] Абламейка С. Мой Картаген. С. 101.
[9] Там же.
[10] Там же. С. 101-103.
[11] Калубовіч А. Мова у гісторыі беларускага пісьменства // Pawet. Режим доступа: https://pawet.net/library/history/bel_history/kalubovich/06/Мова_у_гісторыі_беларускага_пісьменства.html (дата обращения: 15.05.2024).
[12] Абламейка С. Мой Картаген. С. 103.
[13] Подробнее см.: Романчук А., протоиерей. Митрополит Иосиф (Семашко): очерк жизни и церковно-общественной деятельности. М.–Минск: Издание Общества любителей церковной истории, 2015. С. 394-395.
[14] Абламейка С. Мой Картаген. С. 103.
