Начало Первой мировой войны в 1914 г. было встречено рядом славянских народов, особенно тех, кто не имел собственной государственности, не только с тревогой, но и с надеждами на победу России, с которой связывалась возможность обретения или восстановления ранее утраченной независимости. Например, накануне Первой мировой войны известный чешский политик Карел Крамарж, лидер партии младочехов и убеждённый русофил, не сомневаясь в грядущей победе России, составил проект Конституции Славянской империи. Данный проект предполагал объединение вокруг России других славянских народов в рамках широкой федерации. Подобные планы были созвучны с идеями ряда ведущих словацких политиков того времени. Однако этот проект Крамаржа не вызвал интереса у российской дипломатии, представители которой сочли его «достаточно фантастическим» (Серапионова 2006).[1]
С началом войны в полной мере обнаружилось отсутствие каких-либо серьезных планов или наработок в славянском вопросе со стороны российской политической элиты, действия которой в этой сфере являлись ситуативными и не очень умелыми импровизациями. Любопытные свидетельства по этому поводу оставил в своих мемуарах, опубликованных в 1925 г., первый президент Чехословацкой республики Т.Г. Масарик, который возглавил чехословацкую политическую эмиграцию во время войны и являлся хорошо информированным политиком с обширными контактами как на Западе, так и в России.
Масарик отмечал, что с началом войны многочисленная и влиятельная чешская диаспора в Российской империи связывала освобождение чешских земель и восстановление чешской национальной государственности исключительно с победой русского оружия. В еще большей степени это касалось живших в России словаков. Император Николай II в самом начале войны дважды принял представителей чешской диаспоры в России – 20 августа и 17 сентября 1914 г., при этом в ходе встречи и беседы 17 сентября 1914 г. чешские представители показали императору карту будущего Чешского королевства, в состав которого были включены Вена и территория Верхней Австрии. Как подчёркивал Масарик, реакция царя на данный план была в целом позитивной, но крайне неопределённой. Русский самодержец предпочёл ограничиться общей благодарностью за эту информацию и выражением надежды на то, что «с Божьей помощью Ваши пожелания исполнятся» (Masaryk 1925: 169).[2]
Подобная реакция российского императора, быстро ставшая широко известной, породила в чешском обществе, где в то время были популярны русофильские настроения, эйфорию и завышенные ожидания. «Политические дети, – не без сарказма комментировал данное событие Масарик, – давали увлечь себя словами политического дитя, которым и являлся царь» (Masaryk 1925: 169).[3]
Масарик полагал, что в окружении своего отца, императора Александра III, Николай II мог слышать немало о славянах и, судя по всему, больше всего интересовался лужицким сербами; однако, по словам чешского политика, «общеславянского плана он не имел и все его министры подобного плана также не имели» (Masaryk 1925: 169).[4] В этой связи Масарик выделял министра иностранных дел России Сазонова, которого он считал лично «порядочным человеком», но, как писал чешский политический деятель, Сазонов «был против войны, стремился избежать конфликта с Германией и поэтому у него не было такого славянского плана, который ему наши люди наивно приписывали» (Masaryk 1925: 170).[5]
Анализируя славянскую программу официальной России во время Первой мировой войны, Масарик констатировал, что по мере неудачного для России хода боевых действий «Россия в своих заявлениях по славянской тематике становилась всё более сдержанной. 29 мая 1916 г. в Думе Сазонов вспомнил о «братьях-славянах», но говорил только об их «будущей организации», обещая полякам саму широкую автономию. Трепов, говоря о целях войны в декабре 1916 г., о славянах уже не вспоминает, а царь в приказе армии и флоту повторяет тезис Трепова о том, что целью войны является Царьград и свободная Польша в тесной связи с Россией» (Masaryk 1925: 171).[6]
В своих воспоминаниях Масарик постоянно проявляет недовольство тем обстоятельством, что, с его точки зрения, единственными славянами, к которым Россия проявляла интерес, были православные славянские народы Балкан, прежде всего сербы, к которым чешский политик обнаруживал определённую ревность. Так, показательным в мемуарах Масарика является его выразительный пассаж о том, что «официальная Россия совершенно не понимает славянских проблем и помнит лишь о сербах как православном народе» (Masaryk 1925: 174).[7]
Ссылаясь на мемуары посла Франции в России М. Палеолога, Масарик констатировал, что тот 1 января 1915 года предложил Сазонову привлечь Австро-Венгрию на сторону Антанты, при этом, по мнению французского дипломата, Австро-Венгрия могла бы уступить России Галицию, а Сербии – Боснию и Герцеговину. На вопрос Сазонова о судьбе чехов и хорватов Палеолог ответил, что им было бы достаточно и «широкой автономии» в рамках Дунайской монархии. Сазонов, как писал Палеолог, допустил подобный сценарий. Комментируя данную информацию французского посла, Масарик упрекал российского министра иностранных дел в том, что он «не имел славянской программы», так как не вступил в полемику с Палеологом по поводу статуса чехов и хорватов. Столь обидная для Масарика незаинтересованность русского министра иностранных дел в судьбе чехов и хорватов вытекала из того, что, по его мнению, они не относились к числу православных народов (Masaryk 1925: 171).[8]
Истинные цели России в Первой мировой войне, как полагал Масарик, были в полной мере выражены в тайной договорённости с Францией и Великобританией, заключённой летом 1915 года, где главным требованием со стороны России было установление российского контроля над проливами и Константинополем. Кроме того, в ходе переговоров с Францией в 1916 г. была достигнута общая договорённость об исправлении западных границ России путём присоединения к ней Галиции и территории польской Познаньщины. Как упоминал в этой связи чешский политик, «в некоторых славянофильских кругах предполагали также включение в состав России Словакии, хотя бы её восточной и центральной части; при этом о чешских землях никакой речи вообще не шло и они оставлялись западу» (Masaryk 1925: 172).[9]
На основании всего изложенного чешский политик приходил к неутешительному выводу о том, что «царская Россия не имела продуманной славянской программы; более того, официальная Россия была даже антиславянской, поскольку без учёта интересов отдельных славянских народов стремилась округлить свою империю путём включения в неё прежде всего Константинополя» (Masaryk 1925: 172).[10] При этом Масарик снисходительно добавлял, что принесение значительной части славянских народов в жертву своим интересам со стороны России было результатом, как он выразился, «не злой воли, а слабости и неспособности».
Подобные мысли Масарика были, безусловно, продиктованы исключительно чешскими интересами, в тени которых постоянно оказывались интересы российские, о которых чешский политик не только частенько забывал, но и в праве на которые зачастую отказывал. По сути, Масарик временами требовал от России действовать в интересах тех или иных славян, но при этом в ущерб своим собственным интересам. Тем не менее, данные соображения Масарика содержат рациональное зерно и по этой причине заслуживают самого пристального внимания, тем более, что его критика в адрес славянской политики России нередко прямо перекликается с аналогичной критикой со стороны одного из ведущих славянофилов И.С. Аксакова, крайне критически отзывавшегося о политике официальной России в Сербии и в целом на Балканах и характеризовавшего её как «предательскую», «слабую» или как минимум непрофессиональную и недальновидную по отношению к славянским народам данного региона (Иван Сергеевич Аксаков 2006: 17).[11]
Забавно при этом, что многочисленные упрёки со стороны чешского политика в адрес официальной России за её геополитический эгоизм в отношении славян и за политическую «слабость и неспособность» в известной степени могут быть адресованы и самой Чехословакии в межвоенный период. Так, явную слабость и близорукость чешское политическое руководство в межвоенный продемонстрировало, в частности, в украинском вопросе, поддержав украинское движение, которое в конце 1930-х годов оказалось союзником гитлеровской Германии и сыграло существенную роль в ликвидации чехословацкого государства в 1939 году.
Литература
Серапионова Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006.
Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3 (письма 1851-1860 годов) // Русские о Сербии и сербах. Санкт-Петербург: Алетейя, 2006.
Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. V Praze, 1925.
[1] Серапионова Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006.
[2] Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. V Praze, 1925. S. 169.
[3] Там же.
[4] Там же.
[5] Там же. S. 170.
[6] Там же. S. 171.
[7] Там же. S. 174.
[8] Там же. S. 171.
[9] Там же. S. 172.
[10] Там же.
[11] Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3 (письма 1851-1860 годов) // Русские о Сербии и сербах. Санкт-Петербург: Алетейя, 2006. С. 17.
