Рассмотрим антагонизм черносотенству всех трёх идеологий западничества – либерализма, марксистского социализма и секулярного национализма, – как бы пропагандисты каждой из них ни пытались нередко выставить их комплементарными духу, ментальности и культуре русского народа – русской православной цивилизации.
Неприязнь (вплоть до ненависти) к черносотенству со стороны адептов идеологии либерализма – как столетней давности (в частности, партии конституционных демократов, а отчасти и октябристов), так и современных, – и борьба против него (включая гнусную клевету и одобрение террора против них их мнимыми антагонистами – «левыми» революционерами) наиболее естественна, понятна до тривиальности. Либералы – идейные западники, неверующие или маловеры, отрицающие онтологическое покорство Богу, Его святой воле с ограничением произвола воли человеческой, противники русской и славянской самобытности, русской имперской государственности как преемницы Ромейской Империи и византийского евразийства, сторонники неограниченной никакими высшими идейными и волевыми началами (в частности, монархической и иной патриархальной властью) свободы преследовать корыстные интересы, пропагандировать любые убеждения (кроме антилиберальных), апологеты формирования на таких основаниях (то есть, близких для себя и во главе с самими собою) общественной элиты, сторонники рыночной экономики и капитализма с поправками на учёт своих собственных классовых интересов, которым та же свобода зачастую противоречит – в частности, в виде полного равноправия со стороны малоимущих классов.
Одним словом, либералы – это доктринальные противники русской духовности, русского духа, русского мировоззрения, русского уклада. При этом для раздувания неприязни к Царской власти (и лично святому Государю Николаю II) они ловко использовали те или иные реальные или вымышленные недостатки российского общества (в частности, в плане справедливых прав и свобод личности, её достоинства), в действительности, разумеется, будучи безразличными к их исправлению, но заботясь лишь о своих корыстных целях и политических планах (особенно это касается масонского костяка вождей либерализма).
Если углубить понимание враждебности либерализма к православно-державной идеологии, то, очевидно, она была сосредоточена на неприятии черносотенством верховенства свободы, не говоря уже о её культе – в её западном секулярно-гуманистическом толковании. Безусловно, столетие назад европейский либерализм еще не достиг своей логической стадии воинственного нигилизма, радикального индивидуализма, либерального тоталитаризма (фашизма), постмодернизма, наконец, трансгуманизма, однако в лице своего авангарда был всецело именно к ним устремлён, лишь скрывая телеологию собственного духа и идеи. Либерализм проповедовал те базовые политические свободы, которые должны были проложить путь к «новому обществу» и «новому человеку»: от свободы зарабатывания каких угодно частных капиталов в условиях рыночных свобод и государственного невмешательства до неограниченной свободы создания политических движений частным капиталом и какими угодно иными общественными силами при максимальной открытости внешним (в том числе финансовым) субъектам, максимальной свободы печати и пропаганды каких-угодно идей, – включая богоборческие, антицерковные, революционные и русофобские, – вплоть до учебных аудиторий; свободы всевозможных собраний с почти неограниченной свободой их поведения.
Но самым глубинным коренным постулатом либерализма следует признать релятивизм, переходящий в нигилизм: отрицание каких-либо высших и непререкаемых ценностей, авторитетов, самой иерархии ценностей, а также законов и институтов, которые бы поддерживали эту иерархию, кроме защиты самого либерализма – свободы индивидуального и группового произвола и конкуренции всего и всех во всём. В конечном счёте, конечная суть либерализма состоит в отрицании истины и правды, в оправдании прав греха и его равноправия с праведностью.
В указанный перечень свобод входит и свобода какой угодно социальной инженерии, включая национальную, что, вкупе с низложением либерализмом верховенства высших духовных смыслов (как главного источника ограничения свобод) перед желаниями и волей человеческой (греховной) природы, обусловливает близость либерализма к секулярному национализму (как второй ветви западного светского гуманизма) и плавный переход в него.
Действительно, западная генеалогия и враждебность национализма русскому православному национал-патриотизму (консерватизму) и его общественному воплощению (черносотенству) не так очевидна, как со стороны либерализма. Напротив, черносотенство нередко упрекают или обвиняют в национализме. Более того, сталкиваясь на практике с европейским национализмом (в частности, с германским) русские патриоты-охранители сами нередко оказывались в замешательстве, находя те или иные точки пересечения (как, впрочем, в иных обстоятельствах и с либералами и даже коммунистами). Однако же эта глубинная враждебность несомненна – она подробна рассмотрена в цикле статей «Христианский национал-патриотизм против неоязыческих национализма и интернационализма».
Глубинное противоречие русского (и всякого иного) православного национал-патриотизма и западного национализма (как онтологически неоязыческого) состоит в постановке вторым самой нации на место Бога и правды – в сознании людей, в государственной идеологии и политике. В силу духовной чуждости Христианству секулярный национализм неизменно обращается и скрещивается с язычеством: это наглядно доказывает национализм французский и германский, польский и греческий, украинский и «белорусский».
Интересы «обожествлённой» нации (как сотворённого кумира в нарушение Второй священной Заповеди библейского Декалога (Исх.20:4-5)) неизменно отделяются от самих Божьих Заповедей и всей церковно-христианской духовности, противопоставляются им, искажаются, присваиваются и подвергаются субъективно-превратному толкованию правящими секулярными элитами. Далее такой обожествлённой нации приписывается «праведность», которой не нужно и само Христианство, духовное преображение. Секулярный национализм находит в ней то, что льстит и прославляет нацию ложной славой (в том числе в лице великих злодейств и злодеев). Напротив, христианская самокритика и покаяние, заимствование доброго у других наций оказываются здесь нелепыми.
Отсюда западный секулярный национализм неизменно возвеличивает одни (конечно, свои) нации над всеми другими (доходя до нацизма), противопоставляет их, не желает делить с ними славу, соборно созидать государственность, порождая и национал-сепаратизм (в том числе внутри одного большого суперэтноса или даже имперских союзов народов). Внутри же самой нации он одобряет пользование элитами даже собственных соплеменников, принесение их в жертву как «национальному величию», так и своим корыстным интересам (прикрываясь патриотизмом). Описанный диалектический процесс как раз и происходил в истории Европы Нового времени, где на смену христианским империям приходили секулярные национальные государства, далее диалектически же направленные в сторону глобального интернационализма.
В сущности, мы видим картину национального (коллективного) эгоизма, гордыни и его первой производной – того самого либерализма: так происходит логичная смычка внешне различных и даже антагонистичных идеологий либерализма и национализма. Следует отметить, что порой в данную ловушку на практике попадали и славянофилы, получая справедливые богословские упрёки в свой адрес, – в частности, как ставящие в священной триаде Народность над Православием и Самодержавием. Однако, важно отметить, что такие заблуждения были, во-первых, редкими, во-вторых, именно мыслительными ошибками и никогда у русских патриотов не переходили в последовательную доктрину и практику: для них и их преемников черносотенцев совершенно чуждыми было пренебрежение или враждебность к другим народам, культурам, принижение верховенства православного Христианства, расположение к язычеству, склонность к упразднению Империи как союза многих народов и культур, чтобы «не кормить окраины». Ничего духовно общего у русских национал-консерваторов с национал-консерваторами Запада (в частности, германскими и прочими фашистами) – кроме совпадения каких-то частных текущих оценок и предпочтений – никогда не было и в помине.
Именно поэтому внутри самой России и русского народа практически невозможно в дореволюционный период найти враждебность по отношению к идеалам черносотенства со стороны секулярного русского национализма, – в силу почти отсутствия такового (даже у националистов типа М.О. Меньшикова исконная русская ценностная иерархия лишь изменялась, но не отрицалась). Таковая враждебность появилась уже в современную эпоху – как раз со стороны «неоязычников-родноверов», в сущности, выпестованных в советскую эпоху в рамках проводимой вначале на заре, а потом на закате СССР усилиями андроповского КГБ и особенно в постсоветскую эпоху политики создания суррогатных псевдонационально-патриотических течений, нацеленных на подрыв русского православно-патриотического возрождения (черносотенства). За такой политикой стояли враждебные ему и, как правило, не русские этнические силы (в частности, зарубежные), покровительствующие «родноверию».
А вот реальная враждебность к черносотенству со стороны западного национализма во всю мощь проявила себя в лице множества окраинных национализмов (во многом конструируемых, раздуваемых, неоязыческих) среди народов Российской Империи, СССР, постсоветского пространства, – направленных против православной России и русского народа. Адепты такого национализма и их политические объединения, охотно подпитываемые идейно и финансово со стороны глобалистов (и их коллективного Фонда Сороса), неизменно находились и находятся во всех народах, даже православных: грузинском, молдавском, румынском, болгарском, даже сербском (хоть и менее всего), не говоря уже о польском, армянском, прибалтийских, тюркских. Особенную же ненависть и вражду к черносотенству и самой России проявляли и проявляют идейные националистические представители тех частей-ветвей самого русского народа, из которых глобалисты-русофобы (особенно масоны и иезуиты) всеми силами пытались и пытаются (и не безуспешно) слепить независимые нерусские нации – украинцев (из малороссов) и литвинов-«беларусов» (из белорусов).
Вся национальная идея и идеология украинских и «белорусских» националистов целиком заключается во враждебности к русскому и православному началу и духу, стремлении к уничтожению их в себе и войне против них вовне. Таковые справедливо определяются категориями «политического униатства», «русского янычарства», «выруси». Их национализм, всячески стремясь вымарать из себя всё русское православное, при этом, ничтоже сумняшеся, охотно включает и впитывает в себя, прежде всего, всё польско-католическое (из которого он и возник), англосаксонско-протестантское, псевдо-родноверно-языческое, наконец, даже еврейско-иудейское, а более всего – глобалистско-экуменическое, к которому украинские и «белорусские» националисты испытывают особую приверженность, пряча его за бутафорскими вышиванками, орнаментам и деревенскими обрядами (нередко выдуманными).
В целом, данные национализмы буквально пропитаны западничеством и грезят вхождением в мир западной глобализации. Черносотенство для таких националистов является ещё более экзистенциальным врагом, нежели для либералов.
Третьей ветвью триединой западной гуманистической идеологии (антропоцентризма) является социализм (коммунизм) в его классическом марксистско-ленинском обличии: его враждебность в отношении русского православного державного национал-патриотизма (черносотенства) не уступает двум первым и даже нередко превосходит их. Сугубая коварность данной идеологии и его революционного проекта, разработанного в недрах верхушки глобальной антихристианской элиты, состоит в том, что она в отличие от либерализма и ещё больше, чем в национализме, апеллировала ко многим смыслам, близким русскому народу и сообразным идеалам самого черносотенства. Закономерно, что для социалистов-революционеров и особенно коммунистов-большевиков главным врагом оказался не буржуазный либерализм (с которым они сразу после отказа от военного коммунизма вошли в сотрудничество во внутренней и особенно во внешней политике), ни русофобский национализм (к которому они синхронно обратились для проведения антирусской коренизации в СССР, а также при Хрущёве), а именно черносотенство.
Черносотенство искренне стремилось к исконно русским идеалам (прежде всего, общинности и соборности), а коммунизм лишь лицемерно прикрывался ими (разумеется, речь не идёт о тех, кто доверчиво увлёкся его посулами, в том числе участвуя в подвигах «строительства»). Коммунизм обратился к идеям справедливости, заботы о всех и особенно о нуждающихся, донесения простому народу множества материальных и нематериальных благ, которые были для него долгое время недоступны или малодоступны, единства в содружестве разных народов. Коммунизм декларативно обещал отказ от произвола в практиках властвования, принятия и исполнения государственных решений, разрешения противоречий, выдвигая вместо них совещательный подход. Коммунизм отказывался от фиктивных свобод либерализма, дававших право «избранным», более успешным, вёртким и бессовестным, получать привилегированное благополучие, реальную власть и превосходство над другими.
И только духовно просвещённые и образованные люди, знакомые с первоисточниками, могли тогда понимать подлинные ценности и намерения «русского коммунизма», видеть те тонкие искажения, которыми были пронизаны «светлые лозунги» данной версии хилиастической ереси. В статье «Русские патриоты и коммунизм: неразрешенная, но разрешимая дилемма» (в трёх частях), в центре которой стоял разбор «Манифеста Коммунистической партии Маркса-Энгельса как символа веры леволиберального глобализма, троцкизма, марксизма-ленинизма», было ясно показано, что вся идеология марксистко-ленинского коммунизма не имеет ничего общего с заботой о простом народе, справедливости, согласии и солидарности (чего не было и в помине в дальнейшей исторической практике XX века).
Напротив, сутью коммунизма является революционная трансформация всей общественной и даже личной жизни, в основе которой лежит упразднение традиционных для христианского общества основ как враждебных «благу человека»: самой христианской религии, Церкви, семьи, государства, национальной культуры и самосознания, всякой частной собственности. А главное – любви и закона совести. Все данные основы клеймились как «буржуазные», хотя, несомненно, на практике в каждой из них действительно имелись недостатки и пороки, накапливающиеся по мере духовного кризиса народа и его отдаления от своих христианских идеалов: они-то и использовались в качестве зацепки и повода для нигилистической пропаганды.
Для достижения цели уничтожения основ христианского общества коммунизмом приветствовалось и постулировалось разжигание классовой вражды, которая далее дополнялась враждой национальной и международной (вплоть до масштабных воин гражданских и мировых), ухудшение жизненных условий простого народа (тех самых «трудящихся») вплоть до массовой безработицы, голода и отчаяния для захвата власти вождями самой Компартии при помощи управляемых восстающих масс – под видом «диктатуры пролетариата» и «власти советов». Марксизм никогда не останавливался на целях достижения более справедливого распределения доходов и собственности – с преодолением имущественного отчуждения – и материального благополучия всех, называя сторонников остановки на этом оппортунистами (например, К.Каутского), но устремлялся к революционному перевороту всей жизни общества и личности в нём и, более того, – созданию для «нового мира» загадочного «нового человека».
При этом нигде эта антропологическая загадочность не проясняется в коммунистическом учении, кроме как именно в «лево-троцкистском» или «культурном марксизме» (начиная с философии Франкфуртской школы), идейными представителями которого были сами Маркс и Ленин, а отступление от которого, в частности Сталиным, закономерно клеймилась в качестве контрреволюции. Важно отметить, что тех же самых своих главных врагов (с некоторыми уточнениями), что и в «Манифесте Компартии», определили в своих трудах кумир либерализма Фрейд, учение которого и было синтезировано с марксизмом во Франкфуртской школе, и главный вдохновитель гитлеровского национал-социализма Ницше. Маркс, Фрейд и Ницше являются признанной «троицей Модерна» – духовно-идейными патриархами окончательно победившей «новой», уже антихристианской Европы и её триединой идеологии человекобожия.
Соответственно, яростно воюя в самой России не только с законной христианской властью, но и с черносотенным движением, вожди и адепты коммунистической квазирелигии в открытой части своей пропаганды облыжно сводили к обвинению черносотенства в пособничестве эксплуататорским классам, угнетающим трудовой народ, во враждебности к трудящимся, в поддержке рыночно-капиталистического строя, в буржуазной психологии, сдерживании прогресса, отчуждении народа от власти и препятствовании его доступа ко всевозможным материальным и духовным благам, в националистическом превосходстве и вражде к другим народам. В более прикровенной части пропаганды марксистско-ленинская критика черносотенства подвергала нападению – в рамках как раз «сдерживания прогресса» – отстаивание им «религиозного мракобесия», «архаичной морали» и в целом в препятствовании революции, начиная со свержения монархического строя в пользу «пролетарской демократии» в виде партийной диктатуры.
Именно тот строй личной и общественной жизни, включая религиозную, нравственно-правовую, политическую, национально-культурную, межнациональную, семейную, которую защищали русские православные патриоты-охранители (черносотенцы), был для марксистов-ленинцев таким же враждебным, как и для сторонников либерализма, а на более глубинном уровне – и европейского секулярного национализма. Двигаясь со стороны экономического интереса и классовой борьбы вокруг него, коммунистическая (маркистско-ленинская) мысль приходила к тем же идеалам и соответствующим претензиям к черносотенству, что и либерализм с секулярным национализмом – со стороны идеальных ценностей. Причем это движение было вкупе телеологическим (то есть, сознательно использующим экономические идеи и лозунги как лишь предлог и трамплина для достижения изначально сверхэкономических целей) и эволюционно-детерминистическим, – логично вытекающим из западных метафизических принципов коммунистического учения.
Все три западные идеологические течения были глубоко антиконсервативными, грезили призраком революции в России, презирая самые её многовековые священные основания, и уже в 1905 году сплотились в едином революционном движении, доведя его до завершения в 1917 году. Весьма характерно, что сразу после победы Февральской революции были строго запрещены под уголовной ответственностью исключительно черносотенные организации и даже проповедь их идей (просвещение), а внешне антагонистичные всевозможные лево-социалистические и национал-сепаратистские, наряду с победившими либеральными, были полностью легализованы: массово выпускались из тюрем и свободно возвращались из-за рубежа их самые отъявленные преступные деятели (террористы), включая Троцкого, Ленина и Свердлова, а «борьба с экстремистами» со стороны Временного правительства была такая же бутафорская и даже поощряющая, как, скажем, – администрации Януковича с Евромайданом.
Символично, что автор «белорусского национального» бело-красно-белого флага поляк Клавдий Дуж-Душевский, будучи националистом, входил в социалистическую партию, а сам флаг изготовил в 1917-м году в Петрограде либерального Временного правительства. Следует отметить, что метафизическое и ценностное единство либерализма, коммунизма и секулярно-языческого национализма глубоко раскрыл американский православный ученый и монах преподобный Серафим (Юджин) Роуз в своем труде «Нигилизм. Бунт человека против Бога».
