Наиболее распространённый миф пытается представить Югославию как воплощение идей великосербского гегемонизма. Более того – как “исторически осуществлённый предел желаний сербских шовинистов”. Сербские историки-патриоты, напротив, утверждают, что Сербия, сумевшая сбросить с себя османское ярмо и с честью выдержавшая Ледяную Голгофу Первой Мировой, погибла именно от груза югославянства.
В предложенных вашему вниманию текстах попытаемся простыми словами рассказать о сложнейшей и роковой для сербов «эпохе Первой Югославии (1918-1945)». На сегодняшний день издано немало серьёзных исследований, подробно рассказывающих о деталях межнациональных взаимоотношений народов, ставших «югославами», о самых различных внутренне- и внешнеполитических факторах, оказавших решительное влияние на формирование культурно-политической реальности того или иного периода существования этой балканской мини империи. Достаточно обратиться к подготовленным сотрудниками Института Славяноведения АН России высококвалифицированным научным трудам [1]. Однако, несмотря на то, что уже более тридцати лет каждый интересующийся темой человек может изучить тот или иной аспект проблем, связанных с историей Югославии и с югославянскими экспериментами, в массовом сознании – даже людей просвещённых – до сих пор сохраняется немало мифов, упрощённых и идеологизированных трактовок. При этом малообъективностью грешат как авторы, авторы, встраивающие произошедшее в либерально-демократическую картину мира, так и трактующие события и тенденции, исходя из контекстов, условно говоря, патриотических.
Конечно, после всего сказанного преподносить свои тексты в качестве образцово объективных было бы, мягко говоря, не очень скромно, но, тем не менее, оговорюсь, что представленные вниманию читателей очерки по истории Первой Югославии готовились с учётом литературы, принадлежащей авторам, которые придерживались как Святосавского (специфически Сербского православного) мировоззрения, так и мировоззрения коммунистического «титоистского» (левого и проюгославского); как мировоззрения авторов-четников (т.е. сербского национал-демократического), так и мировоззрения авторов-лётичевцев (т.е. правого и проюгославского).
Предложенные вниманию читателей очерки были написаны в качестве приложения к книге, посвящённой описанию нескольких эпизодов в жизни святителя Николая Велимировича, тех эпизодов, которые обычно обходят стороной авторы предисловий, и которые не вошли в житийный канон. Кроме того, не скрою, мною двигало желание способствовать реабилитации в общественном сознании личности генерала Недича, который до сих пор многими почитается кем-то вроде Квислинга, а то и Власова.
Очерки были написаны почти 15 лет назад и лежали в столе, поскольку книгу, переведённую и изданную в Сербии Ранко Гойковичем, моим добрым другом и соратником, в России издать так и не удалось.
Однако недавно появился психологический мотив вновь попытаться опубликовать эти тексты.
Во-первых, общение с людьми, всерьёз занимающимися славянской темой, показало, что далеко не всё, кажущееся мне прописными истинами, являются таким уж «прописными» даже, повторюсь, для тех, кто занимается темой всерьёз.
Во-вторых, появилось солидная площадка, где публикуются как раз тексты именно такого рода. И появление этого сайта стало побудительным мотивом к тому, чтобы отредактировать старые очерки и предложить их вниманию читателей сайта «Наука Вера Культура».
Королевство Югославия
Королевство Югославия просуществовало немногим более двух десятилетий. За время этой короткой жизни державная власть непрестанно искала как пути укрепления внутреннего единства, так и способы преодоления внешних угроз.
История Югославии началась (и – по большому счёту – закончилась) со столкновения хорватов с сербами.
Сама держава получилась из соединения королевств Черногория и Сербия, а также и обширного куска разрушенной Австро-Венгерской монархии, населённого южными славянами.
Кусок этот представлял собою самопровозглашенное после развала двуединой монархии Государство Словенцев, Хорватов и Сербов. Попытку управления южнославянским куском разрушенной империи Габсбургов должно было по идее осуществлять Народное Вече, находившееся в столице хорватского края старом Загребе. Но поскольку Вече даже не смогло организовать обороны побережья Адриатики, то в качестве защитников от итальянцев призвали Сербское Войско. Сербские воины заняли территорию и, как смогли, избавили её от хаоса.
Итак, сербы героически отвоевали свои земли, временно оккупированные немцами и болгарами, а также удержали земли единоязычных югославян. Югославян, которые оказались не способны самостоятельно выжить в сложившихся военно-политических условиях. Естественно, что когда непризнанное государство соединилось с Сербией, то ни о какой конфедерации или даже федерации не могло идти и речи.
Собственно говоря, по изначальному замыслу создателей Югославии соединение и должно было происходить по принципу «малые земли присоединяются к Великосербскому Союзу». Заинтересованность Великих Сил была такова:
Антанта была заинтересована в создании государства, выполнявшего две служебные функции: крупного клина, вбитого в прогерманскую Среднюю Европу; а также противовеса Италии в Адриатике.
Франция была заинтересована в том, чтобы на Балканах возникло крупное германофобское демократическое государство.
В свою очередь Российская Империя хотела видеть в регионе крупное славянское королевство во главе с православным монархом.
Более того, Российский МИД настоятельно рекомендовал сербам не увлекаться идеей объединения со славянами-католиками, но добиваться построения монолитного государства. В эпоху министра иностранных дел России Сазонова идеальная конструкция Балкан после сокрушения Австро-Венгрии виделась такой: Болгария, свергнув своего царя-немца Фердинанда Кобургского, возвращается в орбиту влияния России, а также примиряется с Сербией (которая передаёт Болгарии часть земель Вардарской Македонии); Сербия расширяется до Адриатики (воссоединяясь с сербскими краями Далмации, Боснии и Герцеговины). После падения монархии МИД Временного правительства Керенского придерживался уже совершенно иной точки зрения: «Вера – не препятствие для объединения» [2].
7 декабря 1914 года в Нишской декларации премьер Сербии Никола Пашич провозгласил в качестве военных целей «освобождение и объединение всех сербов, хорватов и словенцев двуединой монархии».
Но когда в разгар Мировой Войны, в 1915 г. совместный огонь Австрии, Германии и Болгарии, а также предательство Антанты привело Сербию на грань гибели, то лидер Югославянский Комитета, хорват Анте Трумбич, заявил:
– Теперь, после падения Сербии, Вторым Пьемонтом может стать демократическая Хорватия!
После февральского падения России главным покровителем Сербии стала Французская республика. Именно по французским лекалам и было выстроено Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (Королевство СХС).
Само название страны: Kraljevina SHS хорватские острословы тут же расшифровали как «Srbe Hoće Sve!» «Сербы хотят всё!», на что давалась и отговорка: «Samo Hrvati Smetaju» «Только хорваты мешают»…
Объединенное государство, провозглашенное 1 декабря 1918, года стало парламентской монархией. И, всё же, Королевство СХС, несмотря на подавляющее большинство этнических сербов в государственном аппарате, не стало ни православным, ни сербским государством.
Ещё во время предварительных переговоров относительно формы будущего совместного государства хорваты усиленно продавливали мысль о том, что обладающие демократическими традициями хорваты и словенцы обеспокоены «духом сербского православного эксклюзивизма». Об этом они много писали, в том числе и в центральных газетах стран Антанты. Хорватские югослависты открыто утверждали:
– Для серба любой неправославный славянин всё равно был и останется чужаком!
В ответ на это сербские политики – властвовавшие до конца 1930-х – провозгласили ориентир на преодоление межконфессиональных барьеров. Что на практике означало невозможность мотивировать свое поведение православным мировоззрением.
Не стало королевство и подлинно парламентским, поскольку хорватские депутаты избрали тактику полного игнорирования Скупщины. Демонстративное несотрудничество с парламентариями-сербами привело к тому, что политическая жизнь Югославии 1920-х годов представляла собою диспозицию: сербы у власти, хорваты – в оппозиции.
Хорваты, ещё при Габсбургах боровшиеся за федерализм, не собирались подстраиваться под сербов. Которые, в свою очередь, воспринимали объединённое королевство как расширение сербской державы до предгорий Альп. И расширение понималось как справедливая компенсацию за те громадные потери, которые понесла Сербия во время Первой мировой.
Хорваты не собирались признать то, что само существование южнославянского государства куплено ценой именно сербских страданий и сербских же военных побед. А сербы-победители не собирались идти на какие-либо компромиссы с теми, кто ещё совсем недавно был облачён в австрийские военные мундиры. Причём хорваты вовсе не перебегали на сербскую сторону, (как это делали нередко чехи и словаки), но отважно и даже жестоко сражались за Австрию.
Исходя из всего этого немудрено, что конституционное развитие страны было изначально обречено на неуспех. Государство управлялось силой и интригами.
Выходом из этого тупика, по замыслу создателей объединённого королевства, было создание общеюгославянской культуры, в плавильном котле которой должны были перетопиться отдельные национальности. Результатом перетапливания должна была стать сформированная новая общность – югославяне. Религиозность при этом должна была быть лишь частным делом гражданина, а конфессиональное разделение не должно было препятствовать этой переплавке.
Подданные Короля-Объединителя
Вместе с гигантской по балканским меркам территорией, принадлежавшей Австрийской империи, Королевство СХС унаследовало и шесть миллионов подданных, из которых лишь незначительная часть интеллигенции грезила идеями югославянского единства.
Простые сербы восприняли идею создания не всесербской, но югославской державы без особого воодушевления, но и без отпора – ибо королевство охватывало все сербские этнические просторы и соединяло административно части разделенного сербского народа. Сербы составляли почти половину этого двенадцатимиллионного объединенного государства.
Боснийские мусульмане и косовские албанцы восприняли новое государство враждебно. Естественно, что они не принимали участия в закладывании основ южнославянского королевства: для сербов Ислам отождествлялся с многовековым османским игом, а для мусульман государство, подданными которого они оказались, было воплощением «торжества райи, неверных». Вместе с тем, часть боснийских мусульман была психологически готова к ресербизации, поскольку рушился миф о «славных турецких временах», поскольку для многих искренних не особенно образованных мусульман Боснии стал неприятным сюрпризом тот факт, что турки говорят совсем на другом языке, и что они, «бошняки», вовсе не являются природными турками.
Но Белград не смог ассимилировать не только сербов-мусульман Боснии, Герцеговины и Санджака, но даже православных жителей Северной Македонии. И одной из причин этого – наряду с бестолковостью новой власти – особенно по контрасту со старой австрийской бюрократией – было как раз то, что Югославия в принципе не собиралась становиться «Великой Сербией», но её выстраивали люди, ставившие перед собой совершенно иные цели.
Надо сказать, что для Ватикана вхождение словенцев и хорватов в Югославию было несравненно меньшим злом, по сравнению с возможным вхождением их в состав Италии, переживавшей тогда антицерковный бум. Против церкви тогда были настроены как либеральные демократы, так и партии и движения, ориентирующиеся на рабочий класс. Ультралевые устраивали настоящие погромы в церквях, выволакивая наружу и разбивая статуи и распятия. Но и вожди фашистской партии, боровшиеся с коммунистами за влияние в среде трудящихся, также позиционировали себя антиклерикально, и даже атеистически.
Напротив, в южнославянских землях Римо-католическая церковь надеялась усилить свою миссию. Поначалу римо-католическая составляющая югославянского королевства не играла особой роли в становлении идейного пространства. Всё-таки ещё сильны были впечатления от тридцатилетней Габсбургской оккупации Боснии и Герцеговины.
«Несмотря на формальное приветствие Ватиканом падения Австро-Венгрии и освобождения славянских народов от векового порабощения, римская курия поддерживала план объединения католических придунайских республик в противовес Сербии. Проект создания конфедерации придунайских стран был обнародован римской курией ещё до окончания войны, впоследствии на его основе появились идеи выделения самостоятельных республик Хорватии и Словении.
…В апреле 1919 г. <госсекретарь Ватикана кардинал Гаспари> заявил, что «хорватам и словенцам в новом государстве необходимо обеспечить автономию республиканского типа». В 20-х гг. подготовить почву для предстоящих изменений в Югославии (так же, как и в Румынии и Чехословакии) св.престол планировал при помощи мощных католических партий и движений» [3].
Национальные меньшинства в собственном смысле – 500.000 немцев, 470.000 венгров, 440.000 албанцев, 230.000 румын – были еще менее склонны считать Югославию «своим» государством.
И лишь часть словенцев и хорватов, живших бок о бок с итальянцами, ощущали свою принадлежность к «югославскому» народу.
Сербы и хорваты
Бытует мнение, будто сербы и хорваты – это две ветви одного и того же народа, чья культура – в том виде, в котором она существует на сегодняшний день – сложилась под воздействием соответственно православия и католичества.
В некотором смысле так оно и есть. Действительно, всякий человек, говорящий на штокавском диалекте (лёгшем в основу литературного сербо-хорватского языка) и исповедующий католицизм, в конечном итоге становится хорватом, а всякий православный, почитающий традицию преломления Славского калача, становится сербом.
Однако изначально хорваты и сербы принадлежали к различным славянским племенам, имеющим совсем непохожий опыт державности. Сейчас существует масса теорий, подчас достаточно экстравагантных, «срывающих шаблонное восприятие истории». Мы их рассматривать сейчас не станем, а рассмотрим академическую, «школьную версию».
Хорваты относительно рано – ещё в 1102 г. согласно Пакту Конвента (легендарному договору «двенадцати хорватских племён» с венгерским королём Кальманом) – вошли в состав крупного и влиятельного Венгерского королевства на правах автономии. Кстати, хорватская автономия долгое время именовалась «Бановина Славония». В условиях противоборства мадьяризации формировалась рафинированная славянская культура. Базой формирования этой культуры была глаголическая литература. (Хорваты – единственный католический народ, воспринявший и долгое время сохранявший наследие равноапостольных Мефодия и Кирилла).
Согласно тексту договора, представители хорватской знати «без всяких препятствий сохранят свои владения и имущество, ни один из родов, ни их люди не должны… королевскому величеству платить налог или доход».
За исключением того, что упомянутые – в случае вторжения в пределы владений венгерского короля – «обязаны прибыть не менее чем с десятью вооруженными всадниками от каждого рода: до Дравы за свой счет, а дальше за счет королевской казны. При господине короле они должны оставаться до тех пор, пока продолжается война. И так было договорено в лето Господне 1102».
Резкое расширение хорватского этнического простора произошло в XIX веке. Тогда было хорватизировано огромное количество славян-римокатоликов Далмации, Лики и других регионов.
В это время подданные Австро-Венгрии сербы-униаты всё явственнее начали ощущать состояние раздвоенности – когда в одних ситуациях они ощущали себя «сербами», а в других – «римокатоликами». И наоборот, православные сербы-граничары позиционировали себя так: «по вере я – серб, а по нации – хорват». Национальное вошло в конфликт с религиозным.
Подобной проблемы не существовало ни на Косово, ни в Боснии. Внуки исламизированных сербов Косова и Метохии (именуемые «арнауташами») становились самыми ревностными «албанцами», а потомки перешедших в Ислам боснийских сербов почитали себя «турками» или просто «мусульманами».
Но подданные Австрии сербы-униаты не могли ощущать себя абстрактными «католиками», ибо римский католицизм исповедовали и швабы [4], и хорваты. Швабы – это швабы, к тому же швабы – это господа, или, на худой конец, чиновники. Не могли сербы называть себя и хорватами, ибо для того, чтобы серб стал называть себя хорватом, нужно было не просто исповедовать тот же римокатолицизм, но нужно было также говорить на том же языке, что и хорваты.
Далеко не все хорваты говорили на языке, сходном с сербским. Из-за того, что хорватский народ был разбросан по северо-западу Балканского полуострова, в разных краях говорили на различных диалектах: кайкавском, чакавском и штокавском. Политический центр Хорватии находится на территории кайкавского диалекта, однако носители этого наречия (так же, как и говорящие на чакавском) относительно немногочисленны по сравнению со славянами, говорящими на штокавском диалекте.
Для того, чтобы сербы ощутили себя хорватами, есть два пути: либо сербы начинают говорить и писать на языке, сотворённом на базе одного из хорватских региональных диалектов; либо все хорваты начинают говорить и писать на том диалекте, который максимально приближен к языку общения сербов.
В 1850 г. знаменитым «Венским литературным договором» герцеговинский (штокавский) диалект был принят хорватскими гуманитариями в качестве сербско-хорватского языка письменности. Этот договор имел очень серьёзные политические последствия.
Унификация, о которой так мечтали пан-славянисты, обернулась новым Троянским конём папистов. Теперь, после того, как были разрушены языковые барьеры и все могли читать одни и те же газеты, настал черёд выравнивания культурного, а вслед за этим – и духовного пространства. Хорваты писали и говорили на том же языке, что и сербы, поэтому сербы-католики начинают ощущать себя уже частью хорватского мира.
Акция по окончательному искоренению сербского имени среди окатоличенных сербов, предпринятая в 1881 г. надбискупом г.Сараево Йосипом Штадлером, увенчалась в 1900 г. «Всехорватским католическим конгрессом» (г.Загреб). Резолюция конгресса категорична: «Римокатолик может быть лишь хорватом». Поскольку сербы-униаты принадлежат к тому же языковому, культурному и духовному сообществу, что и хорваты, то римокатолик не может больше называться сербином, но вливается в хорватскую нацию [5].
Сербская государственность
Итак, мы видим, что хорватская культура имеет достаточно долгую историю, а этногенез хорватов в том виде, в котором они существуют ныне, закончился вовлечением в хорватский национальный корпус славян-римокатоликов, говорящих на штокавском диалекте.
Сербская государственность моложе хорватской, однако, как единая нация в современном смысле слова сербы начали формироваться значительно раньше многих современных европейских народов – ещё в XIII веке. До того времени можно было говорить лишь о землях, которые находились под силовым контролем тех или иных вождей-рашчан [6], метавшихся между православием и католичеством, между Византией, Венгрией, и Римом.
Создателем сербского народа был святитель Савва, заложивший основу специфического сербского православного культурного стандарта.
Как уже неоднократно говорилось, неповторимость сербской церковной культуры заключается в традиции Крестной Славы. Слава – это семейное церковное празднование дня памяти святого, почитающегося покровителем фамилии. Своими святыми покровителями сербы считают не тех, чьи имена носят, но покровителей целого рода – тех, кому они совершают Крестную Славу.
Крестной Славы не знает больше ни один из христианских народов. До принятия христианства сербы были многобожцами. Помимо верховного божества – Перуна, которого чтили все, каждый дом имел и свое домашнее божество – хранителя очага. Будучи по природе своей сентиментальными и привязанными к домашним привычкам и обычаям, сербы не хотели расставаться со своими домовыми.
Благодаря мудрому пастырскому руководству святителя Саввы, поклонение языческим кумирам постепенно сменилось почитанием истинных святых Церкви Христовой. Эти святые стали защитниками и помощниками сербских домов, церквей и монастырей, семей и племен, сел и городов – да даже и целых окраин и областей. Так появилась Крестная Слава.
Сербы, в отличие от других племён и в отличие от носителей античной средиземноморской цивилизации, крестились не всей местностью и не индивидуально, а задругами – родовыми хуторами.
Крестная Слава была и остаётся до сих пор отличительным символом принадлежности к сербской нации, сформировавшейся в современном виде в XIII веке.
Совершенно очевидно то, что именно тогда свт.Саввой был заложен надёжный фундамент для строительства Сербского дома. Впоследствии, перед сербским Святосавием (как в Сербии называют культуру Сербского Православия) стояла задача выработать собственно сербский православный стандарт и распространить его на всех, входящих в культурно-политическую сферу Сербии.
В 1389 году на Косовом поле объединённое сербско-боснийско-албанское войско св.кн.Лазаря потерпело поражение от Баязида, преемника погибшего во время этой битвы султана Мурада. Ослабленная феодальной раздробленностью, Сербия стала вначале вассалом, а после 1459 г. лишь провинцией Османской империи, которая именно тогда стремительно набирала силу и величие.
Уничтожив средневековую сербскую государственность, турки, тем самым, уничтожили межклановые барьеры. Таким образом, военная победа турок на Косовом поле в конечном итоге способствовала культро- и этногенезу сербского народа. Теперь всякий, славящий Крестную славу, был и оставался сербом, был и оставался православным вне всякой зависимости от внешнеполитической ситуации.
Хорватская фронда
Выстрадав свое самоопределение, сербы теперь, после героической победы, стоившей так дорого, должны были по замыслу проектировщиков югославянской державы отказаться от своего стержня во имя туманных идеалов образованных романтиков.
Также и хорваты, имевшие глубокую и самобытную культуру, вовсе не собирались превращаться в югославян. Более того, хорваты были категорически не согласны с утратой культурно-политической автономии. Ведь при Габсбургах они были автономией внутри венгерской части монархии, вот и теперь хорваты рассчитывали либо на персональную унию Хорватской республики с объединённым Сербско-Черногорским Королевством, либо, по крайней мере, на широкую автономию внутри общеюгославянского королевства.
Словенцы и далматинские славяне-римокатолики таких претензий не предъявляли. Для них югославянское королевство было спасением от итальянского давления, а во-вторых, жизненный уклад жителей этих регионов настолько отличался от сербского уклада, что ни о какой ассимиляции и сербизации не могло быть и речи.
Категорически против федерации были сербы-пречанцы, ибо, оставшись в пределах Хорватского государства, они бы оставались национальным меньшинством, а в централизованной вокруг Белграда державе, они бы имели принципиально иной статус.
Когда 28 июня 1921 года на Видовдан власть Николы Пашича приняла Конституцию, провозгласившую Королевство СХС централизованным государством, депутаты от Хорватской Крестьянской партии Степана Радича (51 человек) проигнорировали заседание Скупщины.
Как, впрочем, впоследствии все депутаты от этой партии всегда игнорировали все, без исключения, заседания.
Хорваты начали политику откровенного несотрудничества.
А ведь если бы они попытались договориться с Пашичем, то премьер, как опытный политик, нашел бы возможность для некоторого компромисса. Но Степан Радич, вместо того, чтобы искать выход из ситуации, принялся сочинять пасквили издевательски сербофобского содержания.
Между тем, оказалось, что Скупщина не способна решать те многочисленные проблемы, которые в эйфории 1918 года казались сами собою разрешимыми. Скупщина почти целиком состояла из сербов, и они превратили её в поле ожесточённых межпартийных баталий. И эти склоки переносились во все слои политизированного сербского общества.
Теперь уже у хорватов появился объективный предлог не сотрудничать с сербскими партиями:
– Я уже неоднократно заявлял, что с белградскими партиями разговаривать не о чем. Ибо по понятиям европейской демократии там никаких партий нет. – Отвечал корреспондентам центральных газет будущий хорватский лидер Влатко Мачек. – Все эти партии, как бы они сами себя не называли, имеют лишь один пункт программы: власть. Не знаю: есть ли вообще у сербов партия, не находящаяся при власти, которая могла бы собрать не большинство, но, хотя бы то значительное число голосов? От чьего имени выступают партии, вошедшие в Парламент?
Складывалась тупиковая для будущности объединённого королевства ситуация: к хорватско-сербскому расколу добавилось ещё и внутрисербское дробление, а также новое обострение македонской проблемы.
20 июня 1928 года произошла трагедия, похоронившая возможность хорватско-сербского компромисса.
Король Александр лично попросил Степана Радича с четырьмя помощниками прибыть в парламент и приступить к работе по преодолению накопившихся сложностей. Но работе не суждено было даже начаться: депутат-черногорец Пуниша Рачич, жестоко оскорблённый высмеиваниями хорватских политиков, прямо в зале заседаний отомстил обидчикам: пятью выстрелами из парабеллума одного ранил в руку, трёх уложил наповал, а самого Степана смертельно ранил в живот.
Так погиб человек, который смог стать выразителем настроений хорватов, недовольных сербской властью. Прекрасный портрет вождя Хорватской Крестьянской Партии рисует в своём исследовании А.А.Силкин [7].
Зная силу антисербских настроений в широких слоях зажиточного хорватского крестьянства, Радич сознательно бросал вызов за вызовом и белградской власти, и сербской династии Карадьжорджевичей.
– Сербофобия это такая валюта, которая имеет хороший курс в масштабах целой окраины, – говорил лидер Словенской Народной Партии Антон Корошец, – сегодня она в кармане у Радича.
Широкую известность Радичу принесли его усилия, направленные на то, чтобы Королевство СХС не получило международного признания. Радич забрасывал участников многочисленных послевоенных конференций призывами немедленно вмешаться в разрешение хорватской проблемы. При этом Радич видел будущее Хорватии каким угодно: хоть в составе Дунайской конфедерации вместе с Венгрией и Австрией; хоть в положении доминиона Великобритании или французского протектората. Дошло до мольбы о введении в Хорватию миротворческого контингента во главе с американцами, которые бы защитили хорватов от «притеснения великосербов».
Словом, Радич видел Хорватию какой угодно – только не составной частью Королевства СХС. Единомышленники Радича из числа интеллектуалов были убеждены в том, что господство сербов над хорватами является одним из признаков грядущего заката Европы.
– Они нас обвиняют: «Вы были в союзе с немцами и венграми!» Но вы были в союзе с французами и неграми. У нас союзниками были только европейцы. Антанта, борясь за права наций на самоопределение, совершила ошибку, которая, ой, как икнётся в будущем: привела негров на Рейн. Это значит, что уже мы доживём до тех дней, когда белые должны будут покинуть Африку.
Из таких метаисторических размышлений Радич пришёл ко вполне конкретному выводу: «Хорватам нечего ожидать от западных демократий… Они на пути к своему полному краху. Только благодаря им, великосербы угнетают хорватский народ».
Исходя из этого заключения, Радич попытался найти союзников в среде большевиков, которые также были недовольны как в общем версальской системой, так и конкретно сербской монархией. 1 мая 1924 года лидер хорватской оппозиции объявил, что Хорватская Республиканская Крестьянская Партия вступает в Крестьянский Интернационал.
– Я в Москву приезжаю сговориться о том, как бы нам вместе работать на Балканах и Подунайской Европе. Наша цель: союз крестьянско-рабочих республик. Сперва только в духовной, а потом и в экономической связи с СССР!
Цель эту Радич не осуществил, поскольку сразу по возвращении в Королевство он был арестован по обвинению в государственной измене. Вскоре он отрёкся и от республиканства, и от идей Крестьянского Интернационала.
Отрёкшемуся от красных идей сепаратисту был пожалован портфель министра Просвещения.
И даже более того, в историю вошло пожелание «тысячелетнего благоденствия династии Карадьжорджевичей», которое было высказано Радичем по поводу крещения новорожденного королевича Томислава, сына короля Александра.
Высказано тем, кто ещё несколько лет назад задирал короля демонстративным наречением своей партии «республиканской» и публичными заявлениями того, что:
– Никогда не будет в Загребе королевского правительства! Республиканский народ не хочет и не может признать королевского правительства!
Всё это создало Радичу репутацию демагога, лишённого как конкретных политических целей, так и элементарных принципов. От него отвернулась хорватская прогабсбургская эмиграция, а также представители как держав демократических, так и коммунистической.
Однако это было именно тем, что как раз и устраивало короля-Объединителя. Да, хорваты не в восторге от совместного с сербами государства. Да, хорватская партия сильна и сплочена. Однако Радич – в принципе не способный найти крупного внешнеполитического печальника за хорватский народ – вполне устраивал Белград в качестве вождя оппозиции.
К тому же тогда, в 1920-е годы, у Королевства СХС ещё не было столь могущественных врагов, которые могли бы использовать монолитную хорватскую оппозицию в качестве силы, которая в конце 1930-х будет в аналогичных ситуациях именоваться «пятой колонной».
Парламентский кризис
В парламентском кризисе, последовавшим вслед за убийством Радича, король Александр был поставлен перед выбором: либо признавать отделение Хорватии и ликвидировать объединённое королевство, либо ликвидировать Парламент и вводить диктатуру.
Одно время король решился было на «ампутацию Хорватии». Но ему обрисовали геополитические последствия, и Александр изменил мнение по этому вопросу. В случае распада объединённого королевства Хорватия попала бы в руки либо Венгрии, либо Италии. Тогда в случае вооружённого конфликта Сербия столкнулась бы с врагами уже на подступах к столице. Исходя из этого, король решил, что лишь ужесточение власти сможет сохранить баланс сил в регионе.
Было также несколько внутренних факторов, говоривших в пользу возможности сохранения общей державы. Во-первых, можно было продолжать использовать недоверие хорватов по отношению к словенцам, лояльных Белграду. Но главное, против отделения Хорватии в полностью независимую республику был новый лидер Крестьянской партии, Влатко Мачек.
Мачек отдавал себе отчёт в том, что, выделившись из южнославянского королевства, Хорватия тут же попадёт в руки Италии, а потому был категорическим противником таких экспериментов. В отличие от усташей, решивших добиваться независимости во что бы то ни стало, Мачек поверил в то, что в государстве возможны коренные перемены, а потому приветствовал королевский Манифест.
Были выдвинуты различные проекты разделения королевства на структурные части. Мачек, к примеру, предложил разделить государство на семь частей: Словению, Хорватию, Боснию и Герцеговину, Черногорию, Сербию, Воеводину и Македонию. Тогда этот план не был принят, однако именно так будет разделена Югославия после победы коммунистов в гражданской войне. План Тито будет отличаться от плана Мачека двумя штрихами: Воеводина будет не самостоятельным субъектом федерации, а автономией внутри Сербии; кроме того, внутри Сербии будет выделен автономный край Косово и Метохия. Прямым следствием этого плана было дробление сербского этнического простора.
Согласно плану, предложенному Сербской Земледельческой партией, государство должно было делиться на четыре части: Словению, Хорватию (земли с бесспорно хорватским населением), две остальные части должны были охватывать сербский этнический простор, включая территории компактного проживания мусульман и края со смешанным населением.
Однако вместо этого исторически возникшее членение страны, обусловленное национальными и религиозными особенностями, должны были заменить новые административные единицы, т.н. бановины. Бановины были скроены так, чтобы в каждой из них присутствовали земли нескольких исторических областей. Названия бановин также носили характер исключительно географический: Дравская, Моравская, Дринская, Дунайская, Вардарская, Савская, Приморская… И лишь земли, некогда принадлежавшие королевству Черная Гора вкупе с населенным славянами-мусульманами Санджаком составили Зетскую бановину – одноимённую одному из древнесербских государств.
С целью примирения хорватов с сербами и объединения народа вокруг идеи «интегрального югославянства» в 1929 году были запрещены все партии и общества национального и конфессионального направления, а также были проведены административные реформы. Отныне громоздкое название государства «Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев» заменилось более ёмким и отвечающим идеям унитаризма названием «Югославия».
Попытка воплотить идеи «интегрального югославизма»
– Наконец-то мы видим, что у нас есть король!
Такими словами встретили провозглашение королевского манифеста те сербы, чья жизнь протекала в стороне от внутрипартийных интриг и межпартийных склок.
«Работа парламента и вся наша политическая жизнь обретали всё более негативные черты, что приносило ущерб и народу, и державе. Прогресс всех полезных начал державы, развитие всей нашей государственной жизни пребывают в опасности…
Парламентаризм (как политическое средство), который достался мне по наследству от незабвенного отца, остаётся и моим идеалом. Однако он стал ослепляться политическими страстями до той меры, что стал препятствием всякого плодотворного труда в государстве. Прискорбные раздоры и события в Народной Скупщине поколебали в народе веру в полезность этого органа. Договоры, да и обычные отношения между партиями и людьми стали совершенно невозможными.
Парламентаризм, вместо того, чтобы развивать и крепить дух народного и державного единства, он, в таком виде, в котором существует, начал приводить к духовному разброду и народному разъединению.
Моей святой обязанностью является сохранение державного и народного единства всеми доступными средствами. Я полон непоколебимой решимости исполнить эту обязанность до конца. Искать лекарства, способные исцелить ситуацию некими изменениями или новыми выборами, значило бы губить драгоценное время на бессмысленные попытки, которые отняли у нас и так уже несколько последних лет.
Мы должны искать новые методы работы и торить новые пути». [8]
***
Несмотря на то, что многие крестьяне буквально со слезами радости встретили объявление королевского манифеста, последствия январского переворота были катастрофическими именно для сербов. И без того раздробленные на непримиримые политические лагеря, теперь они были ещё и обезглавлены. Теперь никакой альтернативы официальной идеологии «интегрального югославянства» не оставалось. Конструируя «партию власти», которая должна была стать стержнем административного аппарата, король привлекал к сотрудничеству лидеров партий, которые согласно его воле были распущены.
Однако, вместо того, чтобы добиться единства страны, действия по дальнейшей централизации лишь усугубили раскол с хорватами и довёли атомизацию сербов до логического конца. Это стало ясно уже в 1931 году – после того, как диктатура была формально отменена и была принята новая Конституция.
После 1931 года ни одна из сербских партий не была достаточно сильной, чтобы диктовать волю своих приверженцев. Вместо нескольких сильных сербских партий присутствовал целый ворох политических группок – с вождями, но без должного политического веса.
В Хорватии, Словении и Боснии было совсем иначе.
Хорватская Крестьянская партия объединила вокруг себя тех, кто был в оппозиции Белграду. Её рады росли неуклонно, а её новый вождь Влатко Мачек стал некоронованным королём Хорватии. То же самое можно сказать и о Словенской партии Антона Корошца, и о Боснийской Югославской мусульманской организации Мехмеда Спахи. Их позиции крепчали, а сербам в земных вопросах оставалось опираться лишь на государство.
И когда в 1934 г. убили короля, то сербы оказались обезглавлены в буквальном смысле.
Сербская специфика
До того, как стать «стержнем Югославии» и понести на своих плечах всю тяжесть этого эксперимента, Сербия была монолитом в социальном, национальном и религиозном плане. Нередко её называли «страной крестьян и королей». При этом крестьяне Сербии были людьми сытыми. Аграрный вопрос был решен радикально ещё в первые годы обретения независимости от турок: крестьянские общины (задруги) стали собственниками наделов.
Своей национальной аристократии у сербов не было. Властью и любовью пользовались вожди – выдающиеся священники, герои-бунтовщики и просто уважаемые старосты общин.
Очень важно отметить то, что всеобщее избирательное право, за которое активно и целенаправленно боролся Пашич со своими соратниками ещё во времена правления Обреновичей, а также повсеместная политическая активность сербского народа приводили в Сербии совсем к иным результатам, нежели в буржуазно-демократических странах Европы. Демократическая избирательная процедура в условиях социально однородного общества приводила не к плюрализму и, но к торжеству одной единственной Народной Радикальной Партии.
Выборы проводились регулярно, министры были подотчетны депутатам, король знал своё место. По выражению А.Л.Шемякина, «Сербия являла собой типичный образец партийного государства – открытую диктатуру победившего большинства».
И если ни у одной из штатских партий не было ни малейшего шанса тягаться с Пашичем и его радикалами, то такой силой накануне Мировой войны стало офицерство.
Военная элита представляла собой «надпартийную, достаточно структурированную корпоративную общность, имеющую собственные взгляды на государственное управление, и пытающуюся их, в меру возможностей, отстаивать и реализовывать»[9].
Но когда престолонаследник сумел уничтожить верхушку тайного офицерского общества (к этому вопросу мы вернемся позже), то обезглавленное офицерство более не представляло собою силу, могущую противопоставить себя как короне, так и Скупщине.
Следующим шагом ослабления радикалов было собирание офицерства, вокруг молодого престолонаследника. Когда же реальностью стало объединённое государство, то у радикалов появилось ещё два противника на арене политической борьбы: пока ещё расколотые между собой несербские партии, а также Сербская Демократическая партия, фактически сформированная молодым королём из числа сербов, бывших в оппозиции к радикалам.
Сербский народ перестал существовать в качестве общественно-политического монолита.
«Вертикаль» из старых кадров и новые движения
Расщепление сербского народа заключалось не только в атомизации общества, которой всячески добиваются либерально-демократические преобразователи. Неуспех попытки короля выйти из парламентского тупика был предопределён тем, что король, пытавшийся ликвидировать либерально-демократический парламентаризм, мыслил категориями либеральной демократии и соответствующим образом действовал.
По его замыслу, на смену национальным партиям, которые демонстрировали разделение народов королевства, а также вороху сербиянских партий, раздирающих сербское общество, должны была прийти партия власти, Югославская Национальная партия, а также партия парламентской оппозиции, Югославская Народная партия. Причём легальные диссиденты должны были выполнять роль стимула, подстёгивающего отдельных недостаточно радивых госслужащих.
Всё это оказалось очередной утопией. Ибо главными носителями нового режима были старые люди.
Но набирали силу и те антилиберальные силы, которые искали путей принципиальных изменений. Таковыми в тогдашней Югославии были три силы: действовавшие в подполье хорватские повстанцы-усташи; общеюгославские коммунисты, а также члены общеюгославского движения «Сбор».
Усташи не верили больше в будущность Югославии и решительно требовали отделения Хорватии, включая края со смешанным хорватско-сербским населением. Это движение [10] было основано уже на следующий день после переворота, 7 января 1929 г. загребским адвокатом Анте Павеличем. Название партии буквально означает “повстанец”. Кстати, в XIX веке «усташами» в Герцеговине называли повстанцев, боровшихся с турками.
Коммунисты, а также сочувствовавшие им леваки, метались между разными толками антибуржуазности, но тон задавали люди Коминтерна. В дальнейшем это поможет избежать коммунистам Югославии испанской раздробленности. И «чистка рядов партии» начнётся уже после того, как вождь коммунистов, Иосиф Броз Тито добьётся абсолютного контроля над всеми слоями югославского общества.
Лётич
Димитрий Лётич, в бытность свою министром Юстиции, составил проект преобразования либерально-демократического строя государства в корпоративно-демократический. Т.е. он был убеждён в том, что участие народа в управлении державой должно осуществляться совсем по иным принципам. Парламент должен был представляться не членами политических группировок, а доверенными лицами от профессиональных, сословных, культурных и благотворительных организаций.
Свой проект Конституции Лётич представил королю 28 июня 1931 года, но король отказал на том основании, что:
– Кажется, будто это ведёт в какой-то туман.
Министр Лётич подал в отставку, но в партийно-политическую борьбу по либерально-демократическим правилам игры решил не включаться, а сосредоточил свои силы на пропаганде идей сословного народоправия. В связи с этим как консерваторы старой закваски, так и идейные противники Лётича – либералы и коммунисты – позиционировали движение «Сбор» как профашистскую партию.
При всём своём нескрываемом антилиберализме, Лётич, тем не менее, подчёркивал отличие своих идей от идеологий германского национал-социализма и итальянского фашизма. Главным отличием было то, что Льотич никогда не проповедовал идей расовой или национальной исключительности, а, кроме того, утверждал то, что крепкая держава – не самоцель, а инструмент организации земной жизни людей в согласии с евангельскими заповедями.
Что же до «еврейского вопроса», то позиция Лётича выражалась следующими словами:
– Те, кто разбивает еврейские головы, выставки и магазины на самом деле действует по еврейскому плану: сплотить своих соплеменников в «дружбе против» европейских христианских государственных традиций. Я же призываю ни в коем случае на разбивать еврейские головы, выставки и магазины, но разбивать еврейские планы!
Югославия после убийства короля
9 октября 1934 года в Марселе усташами и террористами из Внутренней македонской революционной организации удалось организовать убийство короля Александра. Убийцей был македонец Владо Черноземский. Павелич ожидал, что этот акт приведет ко всехорватскому восстанию. Восстания не произошло – в хорватском движении не было единства.
Убийство короля Александра привело к ослаблению центральной власти. Теперь, ввиду несовершеннолетия наследника, страной управлял регентский совет. Пришедшее к власти в 1934 году правительство Милана Стоядиновича, председателя белградской фондовой биржи, пыталось привлечь на свою сторону умеренных хорватских политиков.
В свою очередь лидер ведущей хорватской силы В.Мачек требовал от Белграда пересмотра конституции и автономии. Личные переговоры премьера Стоядиновича с Мачеком ни к чему не привели, и тогда югославское правительство попыталось найти поддержку у католической церкви.
Белграду нужно было решать хорватский вопрос. Мачек разговаривать отказывался. С усташами говорить было не о чем. Следовательно, именно католическая церковь могла бы, по идее, представлять хорватские интересы в диалоге, который никак не складывался вот уже без малого 20 лет югославянских интересов.
Политические противники Стоядиновича решили разыграть карту Конкордатского кризиса, для того, чтобы насколько можно широко расширить поле протестного электората, и под лозунгами борьбы против Конкордата свалить Стоядиновича.
К сожалению, Сербская Церковь позволила вовлечь себя в этот расписанный политтехнологами спектакль, который окончился подлинной трагедией.
Продолжение следует…
_________________________________________________________
Примечания:
[1] Серия «Человек на Балканах», издаваемая изд. «Алетейя».
[2] См.: Никола Б. Поповић. Србиjа и Царска Русиjа, Београд, 2007.
[3] А.И.Филимонова К вопросу о влиянии внешнего фактора на внутреннюю нестабильность югославянского государства (1919-1920) // Восточная Европа после «Версаля», СПб, Алетейя, 2007, С.146-147.
[4] Швабами в Сербии называют немцев: германцев и австрийцеdв.
[5] После того, как единое югославское государство было окончательно взорвано, сложносоставное название литературного языка упразднили. Хорваты продолжают пользоваться тем же (структурно) языком, который был зафиксирован сербом Вуком Караджичем в ХІХ в. на основе герцеговинского диалекта штокавской языковой группы. Естественно, что хорваты пользуются латинской графикой и серьёзнейшим образом «перетряхивают» лексику. Ревизия лексики по идее должна зафиксировать максимальное удаление «хорватского» языка от базового.
[6] Средневековое именование предков современных сербов – рашчане или расы. От названия местности – Рашка. Рашка – колыбель Сербства – занимает территорию северной Македонии, Косова и Санджака. Ныне эти земли по большей части заселены сербами-мусульманами, а также албанцами и албанизированными сербами-мусульманами.
[7] А.А.Силкин Степан Радич и интернационализация хорватского вопроса (1918-1925) // Восточная Европа после «Версаля», СПб, Алетейя, 2007.
[8] Цит. по: Ferdo Čulinović, Jugoslavija između dva rata, II, Zagreb, 1961, S. 7-8.
[9]Винокуров В.С. Политическая активность офицерства в Сербии // Человек на Балканах. Государство и его институты: гримасы политической модернизации (последняя четверть XIX – начало ХХ вв). СПб, Алетейя, 2006. С. 254.
[10] Вначале оно называлось «Домобран», «защитник отечества».
