В одном из серьёзных американских журналов недавно была опубликована статья, повествующая о том, как русские подменили представление об Америке набором образов, сгенерированных своими комплексами неполноценности, так и американцы до сих пор не имеют трезвого представления о России. Понятно, что в первом случае речь идёт о думающих людях, а не об американцах, оперирующей такими понятиями, как «неокоммунистические тоталитаристы»; а во втором – не о наших соотечественниках, убеждённых в том, что «Штаты созданы были гангстерами и ковбоями, залившими землю кровью индейцев».
Сейчас же речь пойдёт не о наших мифах об американцах, и не об американских мифах о нас, а о наших мифах о нас самих.
Но для начала цитата из американского ежемесячника: «Разоблачение преступлений советского режима (по крайней мере, при Ленине и Сталине) сыграло важную роль в разрушении авторитета Коммунистической партии после того, как Горбачев провозгласил политику гласности. Но впоследствии готовность России признавать эти преступления в значительной мере ослабела, и причиной тому стало то, что силы на Западе и в Восточной Европе использовали память о тех преступлениях в качестве инструмента русофобии. В частности, их попытка приравнять преступления советского режима к преступлениям немецких нацистов и обвинить в советских преступлениях Россию и русский народ вызвали широкое общенациональное возмущение – особенно с учётом того, что очень многие жертвы коммунизма были русскими, а многие преступники (включая Сталина) русскими не были».
Итак, американцы понимают, что мы, русские, в антикоммунистических выходках увидели банальную мстительность бывших «младших» братьев, и это закономерно вызвало вполне ожидаемую политическими технологами реакцию, которая завела нас в идейную ловушку:
отождествление ВСЕГО советского со своим, с Русским.
Надо сказать, что попались мы в эту ловушку отнюдь не сразу.
Православные патриоты в 1990-е годы стояли на крепкой почве целостного мировоззрения, которое нынче преподносится в качестве «неофитского схематизма». «Схематизма», якобы навязанного нам «закомплексованными» «представителями первой волны Русской Эмиграции».
«Неофитский схематизм» оказался не по зубам разного рода левым модернистам, но – как это нередко случалось в истории Русской мысли, – избежав «искушений слева», мы не избежали «искушений справа». И в данном случае я имею в виду вовсе не зилотство «ревнителей не по разуму», а искушение мировоззрением «Москвы – Третьего Рима».
Точнее, специфическими интерпретациями этой идеи.
Все мы прекрасно помним, что поначалу миссия Третьего Рима понималась просто и недвусмысленно: исполнение Державой функции «внешней ограды Церкви». Причём под этой оградой, само собой, подразумевалось не просто какое бы то ни было государство, существующее на землях Св. Руси, но государство, исполняющее вполне конкретную миссию – поддержание при посредстве правовых инструментов такого культурного пространства, которое уберегало бы души людей, в этом пространстве находящихся, от явного скатывания в бесовщину. Всё логично, не правда ли?
Но что мы видим сегодня.
Попав в идейную ловушку отождествления всего советского с русским, точнее, восприняв и Советскую Россию в качестве исторической формы существования Третьего Рима, наши соратники сформировали новый контекст.
Теперь уже функция «внешней ограды Церкви» интерпретируется иначе. Теперь уже задача государства (исполняющего функцию Третьего Рима) состоит не в поддержании некой культурной среды, оказывающей влияние на духовную атмосферу, а в поддержании в рабочем состоянии самой «ограды» как таковой.
Причём если поначалу такая трактовка подразумевала то, что «железный занавес» оберегал подданных коммунистической империи от действительно тлетворного влияния эстетики, сформированной в идейном пространстве западного неолиберализма, то потом этого показалось мало – и нам, православным патриотам, предложили взглянуть на фигуру Сталина под новым углом.
«Новый угол» в числе прочего обещал стать ещё одной «точкой соприкосновения» с «красно-коричневыми патриотами». В тогдашних диалогах с «красно-коричневыми» мы придерживались правила: «Ленин – фигура умолчания, а вот Сталина давайте интерпретируем так, как будто бы он стал «красным Бонапартом». Понятное дело, в силу объективных причин».
Идея понравилась.
Начали формировать соответствующий контекст.
Мы же помним, что вначале некая интерпретация помогает сфабриковать нужный пропагандисту контекст; а потом уже всякий факт можно будет интерпретировать именно исходя их этого контекста. Эти две ступени манипуляции хорошо известны ещё со времён софистов. И нынче, в эпоху повсеместного увлечения постмодернизмом это, как говорят нынче, «зашло». (Напомню, суть постмодернистского метода заключается в перетаскивании чего бы то ни было из одного контекста в другой с целью получения забавных и остроумных интерпретаций чего-то, давно известного).
Итак, мы, тогдашние православные патриоты, решили, что ради формирования некой общей идейной платформы с «красными государственниками» можно поработать над проблемой встраивания Сталина в приемлемый контекст.
И придумали.
Сталин же истреблял троцкистов? Истреблял. Окорачивал «безумную бабу» Крупскую в её неуёмном рвении на ниве бешеного богоборчества и феминизма? Окорачивал. «Ленинскую гвардию» разрушителей Исторической России пересажал? Пересажал. Дал дорогу талантливым русским учёным и производственникам, которые соединили потенциал российского наследства с американскими технологиями и провели индустриализацию в сжатые сроки? Дал.
Как всё это можно интерпретировать?
Очень просто. «Сталин по Промыслу Божию стал неким своего рода «антибиотиком», который ликвидировал гвардию ленинцев-разрушителей и т.о. расчистил путь для созидателей. Заложив основы новой научно-технической и культурной элиты Советской России. Было решено позднесталинскую реальность истолковывать таким образом, будто результатом Великой Отечественной стало как раз окончательное превращение «Совдепа» в Советскую Россию. Пусть и Советскую, но Россию. В итоге якобы был преодолён цивилизационный кризис, приведший к катастрофе 1917 года. Но из этого, дескать, ничего не вышло, поскольку – согласно этой схеме – «после Сталина в Компартии начался лево-троцкистский разворот. В результате реставрация застопорилась, и начался откат к ленинизму».
«Православные сталинисты» были вполне искренни. До мифов про «тайного монаха на красном троне» тогда ещё дело не доходило, рассуждения о мотивации поведения И.В.Сталина были вполне правдоподобными.
Предполагалось, что поначалу им двигало банальное чувство самосохранения, присущее одному из пауков в банке – и так даже не до 1937, но, возможно до гробовой доски. Миф о всесилии кремлёвского горца мешает трезво видеть реальные расклады на самом верху компартии. Но сейчас важно отметить то, что наш тогдашний «православный» «сталинизм» основывался на понимании того, что существуют чёткие границы допустимого компромисса с «красными». На допущении того, что Сталин действовал вопреки «заветам Ленина».
Сталинизм – т.о. – это просто форма реакции. Контрреволюция, осуществлённая не Вандеей, и не интервентами, а вышедшая из недр самой революции. Бонапартизм.
Тем временем либеральная демократия в России проявила себя самым карикатурным образом, и народу в качестве альтернативы «американизации» предложили возврат к ценностям советского прошлого. Ну как же: раз мстительные бывшие братья отождествили всё советское с русским, стало быть, так оно и есть.
Часть патриотов озадачилась тем, что населению России по большому счёту плевать на Россию Историческую, но реальностью стала «СССР-Ностальгия» «изо всех утюгов». Нужно было придумать оправдание уже не только сталинизму, но также и «совку», и «совдепу». «Совок» в данном случае – это позднесоветская эпоха «застоя», а «совдеп» – раннесоветская эпоха террора.
Нужно было придумать оправдание этим эпохам, а затем романтизировать их.
Переосмыслить эпоху «застоя» оказалось несложно. На фоне разрушенных и раздерибаненных на металлолом заводов, на фоне безобразного медицинского обслуживания в провинции, на фоне беснующейся попсы в телевизоре – на фоне всего этого очень легко создать пары противопоставлений героев «эпохи застоя» «нынешнему племени», реалий той поры, реалиям нынешним, информационно-культурный продукт эпохи Л.И.Брежневу – нынешнему «контенту»… И противопоставления эти сыграют не в пользу героев нашего времени.
С переосмыслением эпохи «совдепа» оказалось чуть-чуть сложнее, но не намного.
Просто для того, чтобы преподнести Совдеп в привлекательном виде, необходимо было сфабриковать «правильный» контекст.
Поначалу необольшевицкие агитаторы пытались спекулировать на колчаковских репрессиях, тужась преподнести Белых не менее жестокими, нежели Красные. После нескончаемых попыток, с этим свыклись, и уже не «зверства ЧК», а «зверства Колчака» стали своего рода «мэмом». Но этого было недостаточно. Как ни лепили из Колчака зверя, а, всё-таки у каждого жителей б.СССР кто-то из родственников так или иначе пострадал во время Гражданской войны и – тем более – сталинщины, а о карательных акциях колчаковцев (точнее, даже не столько колчаковцев, сколько боровшихся с красными казаков) знают только жители Сибири.
Поэтому нужно было придумать контекст поинтереснее.
И использовали беспроигрышный вариант манипуляции со спасением.
И наши остроумные специалисты придумали такой контекст, который позволил преподнести большевиков в качестве спасителей России.
«Революция ведь произошла не в Октябре, а в Феврале 1917. Следовательно, большевики не имеют ничего общего с теми, кто оказался могильщиком Самодержавия. Самодержавие погибло вследствие преступной деятельности патриотически настроенных генералов, озабоченных темой Распутина; деятельности великняжеской фронды, подзуживаемых интриганкой императрицей-матерью, настроенной против невестки; деятельности крупной буржуазии, настроенной против аристократии; настроений лидеров партий, озабоченных реализацией своих амбиций. Вот они-то все и погубили Россию в феврале 1917. А большевики как раз спасли».
Вот тут мы подходим к тонкому вопросу, неискренность и схематизм в решении которого может помешать дойти до сути.
Большевики ведь по итогу удержали Россию в более-менее нерастасканном по кускам виде. Не дали совсем уж раздерибанить страну на металлолом. Не дали.
Стало быть, было что-то промыслительное в поражении Белого Дела.
Значит ли это, что в случае поражения Красных было бы хуже или лучше? Не станем фантазировать, история не знает сослагательного наклонения, ибо христиане веруют в то, что история движима, всё-таки, Промыслом Божиим.
И аккуратно перейдём к следующему уточнению: что именно спасли большевики в ходе Гражданской войны?
Душу России или тело России?
Как бы красные патриоты не пытались глумиться над памятью Новомучеников и Исповедников Российских, преподнося их в качестве «контры», всё-таки, пока ещё подавляющее большинство русских православных людей, выбирая между палачами и жертвами, выбирает… не палачей.
Так что стилизовать Совдеп в качестве «Третьего Рима» не получается.
Но «православные сталинисты» придумали остроумный контекст. Дескать, если бы не ленинские кровопускания, то Церковь бы превратилась в то, вот что нынче выродился Фанар и Ватикан.
Романтизация уже не Сталина, а Ленина – это то, что мы с вами будем наблюдать в самом обозримом будущем.
Уже наблюдаем.
Подведём предварительные итоги сказанного.
Стилизация любого государственного режима, удерживающего целостность внешних границ России в качестве «третьего Рима» приводит к выхолащиванию понимания миссии державного аспекта Удерживания.
Да, большевики исполнили ту миссию, которая был промыслительна. Однако, и Ирод, и Пилат, и Иуда тоже исполнили соответствующие миссии, что, всё же не позволяет воспринимать эти фигуры в качестве объекта воспевания.
Тем не менее, фигура Сталина требует определённой реабилитации. Но реабилитация Сталина как государственного деятеля – это реабилитация государственнического начала.
Попытки же обелить и очеловечить Ленина – это уже идеологическая диверсия.
Потому что Сталин – к которому есть множество вопросов – ассоциируется с консервативной контрреволюцией, а Ленин – классический левак.
Однако в реальности получается так, что «патриотический» «православный» «сталинизм» непременно заканчивается реабилитацией бесов революции.
