Для любого национального нарратива необходимо найти место «своего» государства и «своего» народа в прошлом для выстраивания исторических представлений о нынешнем государстве и нынешнем народе. Однако история любого государства или народа когда-нибудь начинается, а до этого начала «национальной» истории попросту не существует. И чем моложе государство, тем сложнее найти его воплощение в прошлом. Для придания историчности и древности своего существования любое государство стремиться найти собственную субъектность в прошлом. Особенно ярко это заметно по заглавиям школьных учебников. История России, Белоруссии, Украины, Казахстана, Эстонии и прочих ныне существующих отдельно государств бывшего Советского Союза начиналась не одномоментно. Какие-то государства были независимыми в межвоенный период, какие-то могут вести свою историю от более ранних эпох, а какие-то как государства в полном смысле этого слова появились лишь после 1991 г. Яркой иллюстрацией такой условности является содержание учебника по истории СССР. Несмотря на то, что СССР был образован лишь в 1922 г., учебник по его истории начинал повествование с догосударственных времён. В нём изучались и древние государства Кавказа, и образование Руси, и ещё множество исторических событий, которые происходили до появления СССР на политической арене. Всем было понятно, что учебник истории СССР изучает происходившее на том пространстве, которое позже СССР занял. А упор на русскую государственность делался также по вполне логичным причинам – Советский Союз в глазах как собственных граждан, так и иностранцев был преемником дореволюционной России. Но, несмотря на то, что всё это изучалось под названием «история СССР», никто из учёных не позволял себе писать о советском государстве Урарту или о советских дружинах советского князя Олега, штурмовавших Царьград. Одна из ныне существующих на историческом факультете Московского государственного университета кафедр называется «кафедра истории России до начала XIX века». А до 1992 г. она называлась «кафедрой истории СССР периода феодализма». Однако все понимали, о чём речь, и не искали в историческом прошлом советских феодалов и таких же советских крепостных. Т.е. советская субъектность появилась с возникновением новой общности – советского народа, жившего в советском государстве, а в досоветские времена такой субъектности не существовало. После распада СССР идеологи молодых локальных государств стали искать свою субъектность не только в настоящем, но и в прошлом. Они не были первыми, т.к. до них этим же занимались те, кто формировал националистическую повестку дня в дореволюционный и ранний постреволюционный периоды в начале ХХ в. Но подобная повестка до революции была глубоко маргинальной, поскольку не существовало государственного или общественного запроса на её внедрение в сферу идей, также не существовало политических сил, способных заявить о ней в массах. Одним из элементов данной повести является удревнение истории своего государства или истории своего этноса.
Можно показать это на примере белорусских проявлений. Так, в книге «Гістарычны шлях беларускай нацыі і дзяржавы» сказано, что «Корни белорусской нации простираются в глубокую древность. Белорусы принадлежат к древним народам Европы» [1]. Какая глубокая древность может быть у нации, если концепция наций появилась после Французской революции? Но в книге, где рассказывается про исторический путь белорусской нации и государства, вслед за упоминанием белорусов как «древнего народа Европы» сказано, что «первые люди на современной территории нашей страны появились приблизительно 100 тысяч лет назад. Это были неандертальцы…» [2]. Получается, что неандертальцы и есть начало белорусской нации и государства? Концепция связи неандертальцев и белорусской государственности не потеряла своей актуальности и позже. Так, в первом томе пятитомника «История белорусской государственности», изданного в 2018 г., сказано, что «в истории белорусской государственности можно выделить три периода». Первый из них именуется догосударственным. Т.е. в первый период государственности государственность отсутствует. Более того, этот период белорусской государственности начинается 100 тыс. лет до н.э. [3] Интересно, что этот же том описывает начало первого этапа белорусской государственности более подробно: «Достоверные свидетельства о первоначальном заселении территории Юго-Восточной Беларуси относятся только к среднему палеолиту (100 – 40 тыс. лет назад) […]. Этап освоения территории Беларуси неандертальцами считается гипотетическим, так как все находки единичны, определены типологически, не имеют геологических привязок и сопровождающей органики» [4]. Т.е. начало первого периода относится ко времени гипотетического (!) заселения неандертальцами территории будущей Белоруссии. Рядом с этой информацией присутствует и иная: лишь в конце 1 тысячелетия н.э. на восточнославянских землях «были созданы все условия для формирования государственности» [5]. Далее в том же томе прямо в названии параграфа указано, что первые протогосударственные образования на будущих белорусских землях относятся к IX – Х вв. [6] Т.е. белорусская государственность начинается 100 тыс. лет назад, при этом протогосударственные образования появляются лишь в IX в. н.э. Вообще, возникает вопрос по поводу того, что такое белорусская государственность, каковы её критерии? Как минимум, это должна быть государственностью белорусского этноса или нации. Пожалуй, это самый главный критерий. Но, если говорить о начале белорусской государственности 100 тыс. лет назад, получается, что гипотетически появившиеся на этих землях неандертальцы уже имели этнические белорусские признаки? Иначе государственность нельзя считать белорусской. Можно, конечно, объявить собственной государственностью государственность своих предков иной этнической принадлежности. Но предками как белорусов, так и всех остальных народов неандертальцы быть не могли. Современная наука указывает, что неандертальцы не были предками сапиенсов. Тем не менее, первый этап белорусской государственности начинается 100 тыл. лет до н.э., когда в Европу ещё не успели прийти кроманьонцы, являющиеся предками современного человека.
Интересную информацию можно почерпнуть из белорусского учебника по истории туризма. В параграфе «Возникновение туристского движения в Беларуси» можно узнать, что «отряды кривичей в составе дружин киевских князей ходили на Царьград» [7]. Хождение дружин на Царьград, получается, и есть отправная точка возникновения туристского движения в Белоруссии. Сразу становится понятно, почему туристы из бывших республик СССР так ведут себя на курортах Турции – генетическая память о начале туристического движения.
Запрос на собственную древность иногда формируется через переименование исторических названий. В частности, территорий. Так, А Котлярчук, пытаясь придать Белоруссии статус субъекта политических отношений уже в XVIII в., везде, где приводит цитаты того времени, в которых упоминается Русь – старинный регион Великого княжества Литовского, после слова «Русь» в скобках пишет «Белоруссия» [8]. Профессор А. Смоленчук при упоминании одного из регионов Российской империи – Северо-Западного края, постоянно перед его названием ставит словосочетание «так называемый», предпочитая называть его Белорусско-Литовский край. Профессор соглашается, что этот термин является модернизацией истории, но заявляет, что официальное название несёт в себе идеологическое наполнение, а также «отказывает Белоруссии в праве на самостоятельный исторический путь и не признаёт белорусов субъектом собственной истории» [9]. Таким образом, создавать субъектность можно просто переименовывая исторического названия в такие, по которым будет эта субъектность прослеживаться. Деятельность, достойная, скорее, идеолога, чем учёного. Хотя термин «Северо-Западный край» сам по себе не может отказывать в праве на самостоятельный исторический путь ни белорусам, ни литовцам, ни кому-либо другому.
Кстати, так навязываемое А. Смоленчуком понятие «Белорусско-Литовский край» вообще-то само «отказывает […] в праве на самостоятельный исторический путь и не признаёт» наличие, помимо белорусов и литовцев, в этом регионе татар, великорусов, поляков, латышей, евреев… Последние составляли большинство в любом городе или местечке западной части Российской империи. По переписи 1897 г. доля евреев в белорусской части Северо-Западного края составляла более 14 % от всего населения [10]. Получается, что термин «Белорусско-Литовский край» не упоминает в своей формулировке большинство городского населения региона. Северо-Западный край – это указание на географическое расположение региона, не несущее каких-то тайных антибелорусских умыслов. И нет смысла его модернизировать. Иначе остальные исторические названия придётся поменять на идеологические. Ведь «белорусского следа» не видно в названиях Русь, Русская Земля, Полоцкое княжество, Витебское княжество и в других названиях княжеств, образовавшихся после распада Руси. Великое княжество Литовское также не несёт в своём названии «белорусский элемент».
Термин «Северо-Западный край» не унижает национального достоинства, как не унижает его, например, термин «Северо-Восточная часть Белоруссии». Ведь понятие Северо-Восточная часть Белоруссии не упоминает Витебск, который там находится, но это понятие не отказывает Витебску в праве быть административным центром одноимённой области и иметь региональную историю в виде того же средневекового Витебского княжества. И Северо-Западный край Российской империи, и Северо-Восточная часть Белоруссии не перечёркивают те исторические реалии, которые существовали до появления этих обозначений. Это просто географические обозначения территории, которые использовались или используются в административной или иной практике и научных исследованиях. Также следует помнить, что определение «Северо-Западный край» не означало собственно Белоруссию, оно распространялся и на Литву.
В прошлом не существовало тех государственных и административных границ, которые существуют сегодня, поэтому переносить современные понятия на прошлое и мыслить о прошлом современными категориями – более пропаганда, чем наука. Однако подобное практикуется постоянно, что закрепляет в создании не только обывателя, но и исследователя шаблоны модернизированной истории, которые в большинстве случаем мешают объективному восприятии реалий прошлого.
[1] Гістарычны шлях беларускай нацыі і дзяржавы. Мінск: «Медисонт», 2006. С. 3
[2] Там же.
[3] История белорусской государственности. В 5 т. Т. 1: Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в. / А.А. Коваленя [и др.]; отв. ред. тома О.Н. Левко, В.Ф. Голубев Минск: Беларуская навука, 2018. С. 6.
[4] Там же. С. 59-60.
[5] Там же. С. 59.
[6] Там же. С. 125.
[7] Шаповал Г.Ф. История туризма. 3-е изд., доп. Минск: РИВШ, 2004. С. 198.
[8] Котлярчук А. Швэды ў гісторыі й культуры беларусаў. Мінск: Энцыклапедыкс, 2002. С. 98, 99.
[9] Смалянчук А.Ф. Паміж краёвасцю і нацыянальнай ідэяй. Польскі рух на беларускіх і літоўскіх землях. 1864 ‒ люты 1917 г. СПб.: Неўскі прасцяг, 2004. С. 8.
[10] Розенблат Н., Еленская И. Динамика численности и расселения белорусских евреев в XX веке // Демоскоп. Weekly. Режим доступа: http://www.demoscope.ru/weekly/2003/0105/analit03.php (дата обращения: 1.03.2024).
