Аннотация
Территории современной Белоруссии и Украины, оставшиеся под властью Польши по Рижскому договору от марта 1921 г., подвергались жесткой политике полонизации, на первой линии атаки оказалась православная церковь, преподавание, проповеди и издание литературы которой должны были осуществляться на польском языке. Активно шло уничтожение школ на национальных языках, при этом Польша не остановилась перед выходом из международных конвенций о правах нацменьшинств. Польский национализм и католицизм провозглашались главным содержанием общественно-политической жизни, а контроль над ее “правильным идейным содержанием” должен был осуществляться не только органами безопасности и полицией, но и местными старостами, обязанными, например, контролировать театральные представления и регулярно составлять аналитические доклады о политической ситуации. Однако достаточно курьезными вещами дело не ограничилось: цели борьбы с “русскими симпатиями” служили тюрьмы, концлагерь в г. Березе-Картузской, а также физическое уничтожение православных храмов.
_______________________________________________________
С середины 1930-х гг. процесс полонизации православной церкви перешел на более высокий организационный уровень. Созданный в 1935 г. Комитет по национальным вопросам при Совете министров Польши принял решение о превращении православной церкви в «инструмент распространения польской культуры на восточных землях».[1] Для реализации этой цели ликвидировались православные духовные семинарии в Вильно и Кременце; подготовка православного духовенства переносилась в Варшаву; польский язык вводился в церковное делопроизводство, проповеди и преподавание религии; издание церковной литературы переводилось на польский язык.[2] С ликвидацией православных семинарий в Вильно и Кременце и с переносом подготовки православного духовенства на факультет богословия Варшавского университета с преподаванием на польском языке распространилась практика проповедей на польском языке в православных храмах. В 1935 г. в Белостоке при поддержке властей было создано «Общество православных поляков имени Пилсудского», занявшееся системной полонизацией православной церкви. Аналогичная организация «Дом православных поляков имени Батория» была создана в Гродно.[3] Процесс полонизации православной церкви был окончательно институализирован с созданием в декабре 1938 г. в Гродно польского Научно-издательского православного института, распространявшего «среди населения Западной Беларуси идею православия как польской государственной религии».[4]
Орудием ассимиляции украинцев и белорусов в Польше были переписи населения, являвшиеся не только «отражением реальности», но и «средством конструирования этой реальности».[5] Отбор лиц на должности счетных комиссаров определялся этноконфессиональной принадлежностью и политической благонадежностью.[6] Как правило, все счетные комиссары были поляками и католиками, хотя подавляющее большинство населения восточных воеводств составляли белорусы и украинцы. По официальным данным, «в 1921 г. в Виленском, Белостокском, Новогрудском и Полесском воеводствах проживал 1 миллион 34,6 тысяч белорусов, а в 1931 г. – лишь 984,1 тысяч. Для увеличения численности поляков к ним специально приписывали значительную часть белорусских католиков; использовались различные методы фальсификации итогов переписи».[7] При этом польские ученые оценивали реальную численность белорусов в межвоенной Польше в 1,4–1,6 миллионов, а белорусские деятели – в 2-3 миллиона.[8]
Средством полонизации была полная ликвидация образования на родном языке. Если в начале 1919 г. существовало 359 белорусских школ, 2 учительские семинарии и 5 гимназий, то к 1938/1939 учебному году «не осталось ни одной белорусской школы. Белорусская молодёжь была полностью лишена образования на родном языке».[9] Чуть лучше была ситуация на украинской Волыни, где «в 1937/1938 учебном году было лишь 8 школ с украинским языком обучения (0,4% от общего количества начальных школ)»;[10] при этом подавляющее большинство учителей на восточнославянских землях являлось поляками. Один из лидеров белорусского движения, депутат польского сейма Бронислав Тарашкевич заявил в Праге в ноябре 1924 г.: «Степень социального и национального угнетения белорусов в Польше переходит границы возможного; массы настроены большевистски, симпатии их направлены на СССР».[11] Созданная большевиками белорусская и украинская государственность в виде БССР и УССР, а также поддержка белорусской и украинской культуры в СССР привлекли внимание восточнославянской интеллигенции в Польше, страдавшей от дискриминационной политики властей. Варшава с тревогой наблюдала за ростом просоветских симпатий среди восточнославянских меньшинств. Видный польский знаток национального вопроса Леон Василевский отмечал, что советская политика объединила этнографические белорусские земли в границах БССР.[12] Признавая угнетение белорусов в Польше, Василевский писал: «Это тем более достойно сожаления, что Советская власть не жалеет средств для завоевания симпатий белорусов и превращения их в орудие борьбы с Польшей».[13]
В конце 1930-х гг. национальная дискриминация белорусов и украинцев в Польше достигла своего пика. Правовой основой этого стало решение Варшавы о выходе из ранее заключенных международных соглашений о правах национальных меньшинств, озвученное главой МИДа Польши Юзефом Беком в сентябре 1934 г. После смерти Пилсудского в 1935 г. в Польше усилились авторитарные тенденции. В лагере пилсудчиков вместо государства высшей целью провозглашалась польская нация; «главным вектором идейной трансформации правящего лагеря стали национализм и католицизм».[14] В национальной политике это привело к усилению полонизации непольского населения и православной церкви; власти все чаще прибегали к силовым действиям, используя армию и полицию. Усиление репрессивного компонента польской политики проявилось в создании концентрационного лагеря в местечке Береза Картузская на территории Полесья. Юридическим основанием этого стал изданный 17 июня 1934 г. декрет президента Польши Игнация Мосьцицкого и правительства об изоляции «социально опасных элементов». С июня 1934 г. до 17 сентября 1939 г. «в местечке Береза Картузская Полесского воеводства действовал концлагерь, режим в котором не уступал варварским порядкам в концлагерях нацистской Германии».[15] Узниками данного концлагеря были коммунисты и активисты белорусского и украинского движения в Польше.
Вопросами нацменьшинств занимался специально созданный в 1935 г. Комитет по национальным вопросам при правительстве Польши. Взятый Варшавой курс на ужесточение ассимиляционной политики проявился в преследовании белорусских и украинских общественных организаций, в репрессиях по отношению к восточнославянской прессе, в закрытии белорусских и украинских школ и в наступлении на православную церковь. Уже в ноябре 1930 г. руководство Полесского воеводства требовало от старост усилить контроль над представлениями театров нацменьшинств и в случае обнаружения «антигосударственных тенденций» запрещать представления. На самих представлениях было необходимо присутствие представителя полиции или старосты.[16] Чешская пресса отмечала в 1936 г., что «судебные процессы против белорусской прессы стали обыденным явлением: редактор газеты «Новый шлях» Козловский в 1935 г. был осужден на 4 недели и оштрафован на 100 злотых за публикацию стихов; по аналогичному поводу был осужден на 2 недели и оштрафован на 50 злотых редактор «Шляха моладзи» Найдзюк».[17] Ужесточение национальной политики проявилось уже с 1929 г., когда старосты Полесского воеводства по распоряжению воеводы завели специальные картотеки на ведущих общественных деятелей из числа нацменьшинств.[18] В 1930-е гг. администрация Полесского воеводства направляла старостам многочисленные инструкции по совершенствованию методов сбора информации о деятельности белорусских, украинских и еврейских легальных и нелегальных организаций.[19] В августе 1933 г. полесский воевода В. Костек-Бернацкий в конфиденциальном документе старостам обращал их внимание на то, что причиной нарушения «спокойствия и порядка» в Польше является «демагогическая агитация оппозиционных и подрывных элементов».[20] Воевода указывал, что отныне «первоочередная задача панов старост – сфера безопасности» и что «необходимо тщательное наблюдение и подавление в зародыше»[21] любых антигосударственных тенденций. Воевода требовал от старост ежемесячно представлять ему подробный аналитический доклад о положении нацменьшинств и о деятельности их обществ.[22]
В 1937-1938 гг. руководители восточных воеводств наметили ряд мер по усилению полонизации непольского населения. На совещании воевод и командующих корпусами восточных воеводств 24 апреля 1937 г. в Гродно выступавшие призывали к «усилению польского элемента» в восточных воеводствах путем подрыва влияния православной церкви, усиления католицизма, усиления польского образования и культуры, а также польской колонизации. По словам участника совещания, командира округа корпуса IX бригадного генерала Ярнушкевича, «нужно любой ценой усилить польский элемент… Польская культура должна доминировать на восточных землях. Только она оставила тут глубокий след, в то время как московщина – лишь налет».[23] В своей национальной политике польская администрация прибегала к принципу «разделяй и властвуй». Это проявилось в политике административной изоляции Восточной Галиции с её развитым украинским движением от других населенных украинцами областей, где украинское движение было развито слабее. К подобной практике прибегали волынский воевода Генрик Юзевский и полесский воевода Вацлав Костек-Бернацкий, стремившиеся административными запретами ослабить влияние галицких обществ на украинское население в своих воеводствах.
В конце 1930-х гг. польские власти закрыли ряд белорусских организаций, отстаивавших права белорусского меньшинства. Белорусский Национальный Комитет в Вильно 12 мая 1935 г. констатировал «крайне тяжелое положение белорусского народа под властью Польши».[24] В 1936 г. был закрыт Белорусский Институт экономики и культуры и Товарищество белорусской школы. В 1938 г. городские власти Вильно приостановили деятельность Белорусского Национального Комитета на основании того, что эта организация «стремилась к созданию независимого белорусского государства и к отрыву от Польши её восточных земель».[25]
Полный разгром белорусских обществ и белорусского образования к концу 1930-х гг., тем не менее, не удовлетворял польские власти. В своем секретном докладе в МВД Польши белостокский воевода Генрик Осташевский констатировал 23 июня 1939 г., что «сейчас можно еще белорусов ассимилировать, но в этом направлении у нас почти ничего не сделано, а если и сделано, то очень мало».[26] Таким образом, колоссальный объем мер, предпринятых польскими властями для полонизации белорусов, представлялся белостокскому воеводе недостаточным. Осташевский указывал, что «белорусское население подлежит полонизации. Оно представляет собой пассивную массу без национального сознания, без государственных традиций… Надо, чтобы оно мыслило по-польски и училось по-польски в духе польской государственности».[27] Здесь же Осташевский выражал сожаление в связи с «давними русскими симпатиями» белорусов, которые, по его словам, поддерживаются «православным духовенством, русскими националистами и советской пропагандой».[28] Вместо этого, по словам Осташевского, у белорусов необходимо «выработать симпатии к Польше» путем усиления польской пропаганды и инвестиций «в народное образование, транспорт и здравоохранение».[29] Подобным образом высказывались и другие польские политики.
Формы и интенсивность полонизации в конце 1930-х гг. отличались в зависимости от специфики восточнославянского населения различных регионов Польши. Белорусы признавались польскими властями податливыми польскому культурному влиянию, поэтому на территории воеводств с белорусским населением Варшава проводила системную полонизацию путем административных рычагов. В стратегически важных внутренних областях с украинским населением польские власти прибегали к силовым методам и репрессиям. В 1938 г. на Волыни был свёрнут так называемый «Волынский эксперимент», направленный на частичное удовлетворение культурных запросов украинского населения и его интеграцию в польскую общественно-политическую жизнь; инициатор этого эксперимента воевода Генрик Юзевский отозван. Вместо этого началась кампания «усиления польскости», которая проявилась в нескольких волнах «пацификации», выражавшейся в массовых облавах и арестах со стороны польской полиции. Акции «пацификации» на Волыни имели место в 1935 и в 1938-1939 гг., когда было арестовано более 700 человек. В результате многочисленных судебных процессов к июню 1939 г. 207 волынских членов ОУН были приговорены к тюремному заключению на срок от 1 до 13 лет. В концлагере в г. Берёза-Картузская «к началу сентября 1939 г. из 7 тысяч новых заключенных 4,5 тысяч были украинцами».[30]
В Восточной Галиции к «пацификации» украинского населения путём массовых облав и арестов польские власти прибегали с 1930 г., что было реакцией на саботаж и террор со стороны украинских националистов.[31] С середины 1930-х гг. Варшава проявляла растущее беспокойство сотрудничеством украинских националистов со спецслужбами нацистской Германии. 15 июня 1934 г. в центре Варшавы боевик ОУН смертельно ранил министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого, что стало самым резонансным терактом украинских националистов. В марте 1939 г. правительство Польши, обсудив «украинский вопрос», подготовило план «усиления польского элемента в Восточной Малой Польше», предусматривавший рост польской колонизации сельских районов Галиции, увеличение польского населения городов и усиление «польской национально-просветительской работы среди местного населения».[32] В декабре 1938 г. влиятельный украинский политик Василий Мудрый, лидер Украинского национально-демократического объединения (УНДО), тщетно пытавшегося выстроить конструктивное сотрудничество с властями, «официально заявил в сейме о неуспешности польско-украинского союза; о том, что польская сторона не оправдала надежд украинцев».[33]
На Холмщине и в южном Подляшье в составе Люблинского воеводства, где проживало православное украинское население, польские власти с опорой на полицию и армию в 1938 г. развернули масштабную акцию по физическому уничтожению местных православных храмов. Этот шаг объяснялся властями «изначальной польскостью» данных земель; наличие здесь православного населения трактовалось как наследие русификаторской политики России. Акция по ликвидации православных церквей на Холмщине и в Подляшье, начатая в мае 1938 г., привела к уничтожению как минимум «127 православных храмов в этом регионе. Драматизм происходившего усиливался крайней грубостью и высокомерным отношением властей к населению. Потери для населения были особенно велики, поскольку уничтожаемые церкви часто были единственными храмами в селе. Не учитывалось и то, что ряд церквей представлял собой историческую ценность».[34] Религиозные и национальные чувства местного населения часто подвергались демонстративному глумлению со стороны официальных лиц, оставив глубокую травму в исторической памяти коренного населения. Данная акция не была инициативой только местных властей, «напротив, это являлось элементом последовательной политики государства, запланированной на много лет».[35] Брутальные действия польских властей, направленные на физическую ликвидацию православной церкви в Подляшье и на Холмщине, вызвали критическую реакцию международной общественности и украинской диаспоры. Отголоски кампании по ликвидации православных церквей в Подляшье докатились до западнобелорусских земель. По решению властей были разрушены православные храмы в Гродно и в Белостоке под надуманным предлогом того, что они не вписывались в план развития этих городов.[36] Кирпич от разрушенного в Гродно храма Александра Невского, представлявшего архитектурную ценность и являвшегося «одним из красивейших в городе», власти использовали для строительства зоопарка.[37]
Характеризуя положение белорусов в Польше в конце 1930-х гг., чехи отмечали их деморализацию, констатируя, что «белорусы не могут добиться справедливости у польских властей».[38] По мнению пражского журнала «Словански пршеглед», «ни польские власти, ни польская общественность не сотрудничают с белорусской общественностью. Белорусы как народ в Польше бесправны».[39] «Ориентация польского правительства на решение белорусской проблемы путем ассимиляции белорусов оказалась противоречащей интересам государства… Не только советская пропаганда, но и практическая политика властей усилили среди белорусского населения тенденции радикальной антигосударственной оппозиции»,[40] – отмечает польский историк из Белостока Е. Миронович. Сказанное в известной степени объясняет поведение населения Западной Беларуси и Западной Украины, восторженно встречавшего части Красной Армии 17 сентября 1939 г.
[1] Загiдулiн А. Беларускае пытанне ў польскай нацыянальнай i канфесiйнай палiтыцы ў Заходняй Беларусi (1921-1939). Гродна, 2003. С. 117.
[2] Цымбал А. Становiшча праваслаўнай царквы ў Заходняй Беларусi (1921-1939) // Беларускi гiстарычны часопiс. 2012. № 10. С. 40.
[3] Загiдулiн А. Беларускае пытанне ў польскай нацыянальнай i канфесiйнай палiтыцы ў Заходняй Беларусi (1921-1939). С. 124.
[4] Там же. С. 125.
[5] Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С. 176.
[6] ГАБО. Ф.1. Оп.1. Ед.хр.2490. Л.18.
[7] Вабiшчэвiч А. Нацыянальна-культурнае жыццё Заходняй Беларусi (1919-1939). Брэст: БрДУ iмя А.С.Пушкiна, 2008. С. 12.
[8] Там же.
[9] Польша – Беларусь. Сборник документов и материалов. С. 15.
[10] Борисёнок Е.Ю. Несоветская украинизация. Власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период. С. 156.
[11] НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.675. Л.225. Записка о положении белорусской эмиграции.
[12] НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.1974. Л.25.
[13] Wasilewski L. Sprawa kresów i mniejszości narodowych w Polsce. Warszawa: wydawnictwo warszawskiego oddziału towarzystwa Uniwersytetu Robotniczego, 1925. S. 17.
[14] Купрiянович Г. Принципи полонiзацiйно-ревiндикацiйної акції на Холмщинi та Пiвденному Пiдляшшi в 1938-1939 роках // Akcja burzenia cerkwi prawosławnych na Chełmszczyznie i Południowym Podlasiu w 1938 roku. Uwarunkowania, przebieg, konsekwencje. Chełm, 2009. S. 67.
[15] Польша – Беларусь. Сборник документов и материалов. С.16.
[16] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.18. Л.16.
[17] Slovanský přehled. 1936. Číslo 1. S.22.
[18] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.6. Л.10-24.
[19] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.5. Л.2-30.
[20] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.5. Л.61.
[21] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.5. Л.63.
[22] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.18. Л.1.
[23] ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.1091. Л.4-5.
[24] НАРБ. Ф.879. Оп.1. Ед.хр.47. Л.5.
[25] НАРБ. Ф.879. Оп.1. Ед.хр.49. Л.3.
[26] НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.14700. Л.16.
[27] Ibidem.
[28] Ibidem.
[29] Ibidem.
[30] Борисёнок Е.Ю. Несоветская украинизация. Власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период. С. 218.
[31] Магочій П.Р. Ілюстрована історія України. Київ: Критика, 2012. С. 328.
[32] Борисёнок Е.Ю. Несоветская украинизация. Власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период. С. 221.
[33] Там же.
[34] Papierzyńska-Turek M. Uwarunkowania i skutki polityczne masowego burzenia cerkwi prawosławnych u schyłku II Rzeczypospolitej // Akcja burzenia cerkwi prawosławnych na Chełmszczyznie i Południowym Podlasiu w 1938 roku. Uwarunkowania, przebieg, konsekwencje. Chełm, 2009. S. 38.
[35] Akcja burzenia cerkwi prawosławnych na Chełmszczyznie i Południowym Podlasiu w 1938 roku.
[36] Мiрановiч Я. Беларусы ў Польшчы (1918-1949). С. 43.
[37] Кривонос Ф. Белорусская православная церковь в ХХ столетии. Минск: Врата, 2008. С. 92.
[38] Slovanský přehled. 1936. Číslo 7. S.251.
[39] Ibidem.
[40] Mironowicz E. Białorusini i Ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. S. 125.
ЛИТЕРАТУРА
Беларускiя ведамасьцi. 1921. № 5.
Борисёнок Е.Ю. Несоветская украинизация. Власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период. Москва: Алгоритм, 2017.
Вабiшчэвiч А. Нацыянальна-культурнае жыццё Заходняй Беларусi (1919-1939). Брэст: БрДУ iмя А.С.Пушкiна, 2008.
Государственный архив Брестской области (ГАБО). Ф.1. Оп.1. Ед.хр.2516. Л.1.
ГАБО. Ф.1. Оп.1. Ед.хр.2516. Л.1-3.
ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.1091. Л.7.
ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.1089. Л.7.
ГАБО. Ф.1. Оп.8. Ед.хр.18. Л.15.
ГАБО. Ф.1. Оп.1. Ед.хр.2490. Л.18.
Загiдулiн А. Беларускае пытанне ў польскай нацыянальнай i канфесiйнай палiтыцы ў Заходняй Беларусi (1921-1939). Гродна, 2003.
Кривонос Ф. Белорусская православная церковь в ХХ столетии. Минск: Врата, 2008.
Купрiянович Г. Принципи полонiзацiйно-ревiндикацiйної акції на Холмщинi та Пiвденному Пiдляшшi в 1938-1939 роках // Akcja burzenia cerkwi prawosławnych na Chełmszczyznie i Południowym Podlasiu w 1938 roku. Uwarunkowania, przebieg, konsekwencje. Chełm, 2009.
Луцкевич А. Польская окупацыя у Беларусi. Вiльня, 1920.
Магочій П.Р. Ілюстрована історія України. Київ: Критика, 2012.
Мiрановiч Я. Беларусы ў Польшчы (1918-1949). Вiльня, Беласток: Беларускае гiстарычнае таварыства, 2010.
Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф.878. Оп.1. Ед.хр.3. Л.4.
НАРБ. Ф.325. Оп.1. Ед.хр.128. Л.35.
НАРБ. Ф.325. Оп.1. Ед.хр.177. Л.32.
НАРБ. Ф.878. Оп.1. Ед.хр.6. Л.3.
НАРБ. Ф.878. Оп.1. Ед.хр.10. Л.7-15.
НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.675. Л.225.
НАРБ. Ф.4 п. Оп.1. Ед.хр.1974. Л.25.
Польша – Беларусь (1921-1953). Сборник документов и материалов. Минск: Беларуская навука, 2012.
Черновицкая Ю.В. «Косвенный» геноцид в современном обществе // Вопросы философии. 2008. № 10.
Цымбал А. Становiшча праваслаўнай царквы ў Заходняй Беларусi (1921-1939) // Беларускi гiстарычны часопiс. 2012. № 10.
Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003.
Kurier Wileński. 13.X.1926. № 237.
Mironowicz E. Białorusini i Ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. Białystok: Trans Humana, 2007.
Dmowski R. Swiat powojenny i Polska. Warszawa, 1931. S. 305.
Dmowski R. Polityka polska i odbudowanie państwa. Warszawa, 1926.
Papierzyńska-Turek M. Historyczne uwarunkowania ogłoszenia autokefalii Kościoła Prawoslawnego w Polsce w 1925 r. // Autokefalie Kościoła Prawoslawnego v Polsce. Białystok: Wydawnictwo Uniwersytetu w Białymstoku, 2006.
Slovanský přehled. 1936. Číslo 1.
Slovanský přehled. 1936. Číslo 7.
Zaprudnik J. Belarus at a Crossroads in History. Boulder-San Francisco-Oxford: Westview Press, 1993.
Wasilewski L. Sprawa kresów i mniejszości narodowych w Polsce. Warszawa: wydawnictwo warszawskiego oddziału towarzystwa Uniwersytetu Robotniczego, 1925.
