Почему с точки зрения русского человека и гражданина России видного публициста, писателя и философа Розанова В.В. в «окраинной политике» Российской империи возникли проблемы? Розанов объясняет: «Для этого мира стран и народов, который именуется «Россией», – не бедна ли мыслью, не узка ли значением, не опасна ли и этою бедностью и теснотою духа программа «Московских Ведомостей», как она была сформулирована покойным Катковым и поддерживается без изменений до сих пор?»[1].
Кто такой Катков, в чем заключается его программа в редактируемых им «Московских Ведомостях?
Катков Михаил Никифорович (1818-1887) – публицист, издатель и идеолог русского национализма стал вести пропаганду против обособления иноплеменных национальностей, вошедших в русский государственный организм. «Не естественно-ли, писал он в 1864 г., – русскому желать, чтобы в пределах русского государства не было ни эста, ни лива, ни шведа, ни немца, и чтобы немец в России, не разучиваясь своему языку и не изменяя своей веры, тем не менее звал себя, прежде всего, русским и дорожил этим званием?»[2]
Программа была провозглашена, она нашла широкий отклик у общественности, её положения активно обсуждались в «Московских Ведомостях». В результате через 34 года ее итог так подводит Розанов: «Мы говорим «обрусение», но «обрусять», т.е. сливать с собою до неразличимости, умели Киев и Москва, и решительно этого не умеет Петербург.
…Петербург- вероятно, по безличности своей – вообще не имеет ассимилирующих сливающих, уподобляющих сил. Он вообще может покорить, он совершает глоток; но проглоченное становится в его желудке «долотом», от коего «болит нутро» России. И эту боль от непереваренных проглоченных кусков мы называем нашими «окраинными вопросами»[3].
Что же произошло, чем отличается «московская» Россия от «петербургской?» Лишь одним – петербургская правящая элита не являлась для России своей и родной. Огромная «заслуга» в этом принадлежит царю-реформатору, представителю дома Романовых, который с помощью приближенных сумел сломать вековые традиции народа и разъединить его на части, смертельно ненавидящие друг друга.
Это он с последующими царствующими особами создал жесточайший крепостной строй и осуществил массовое переселение иностранцев в Россию с огромными привилегиями, невиданными для местного населения. Чуждые по духу, они заполонили государственные гражданские и военные учреждения. Отдельные, лучшие представители царского рода, являлись исключением, они не могли существенно повлиять, а тем более, изменить, сложившиеся между народом и правящим классом отношения.
Для московской России, столетиями соседствующей с проживающими рядом немногочисленными иноплеменными народами, было естественно и незаметно их частичное слияние с русским населением. Процесс в течение столетий происходил постепенно, и никаких особых проблем никто не испытывал. Естественным образом осваивались огромные пространства Сибири и Дальнего Востока, с редким населением, и заселялись русскими из европейской части России. Встреча с Японией и Китаем положили предел государственной границе на востоке страны с закреплениями их договорами.
Проблемы появились не тогда, когда начались завоевательные походы на территории Кавказа и Средней Азии с компактно проживающим населением, имеющим свои вековые традиции и обычаи, а с включением их в состав страны.
С петровских времен никакой национальной политики просто не существовало, и поэтому никто из царствующего дома, за исключением Павла I, не задумывался о будущем России – с постоянным присоединением территорий, населенных многочисленными и разнообразными этносами. Для петербургских правителей все, включая коренное население, были прежде всего безличные подданные, которые должны выполнять определенные обязанности в соответствии со своим общественным положением.
Включенные территории от центральной власти требовали немалых усилий по развитию производительных сил исходя из местных условий; обеспечения безопасности от внешних угроз со строительством стратегических дорог и оборонительных сооружений; создания приемлемых условий жизни и соблюдения законодательных актов, обеспечивающих порядок и защищенность новых граждан страны. Поэтому центральная власть в эти края в первую очередь направляла талантливых военачальников, способных умело выполнять административные функции, которые, в свою очередь, опирались на многочисленных помощников из центральной России.
Немало усилий было направлено и на образование местного населения с целью не только повысить его уровень, но и сблизить с русской культурой, чтобы чувствовать себя приобщенной к русской нации. Что из этого получилось в царской России, подводит итог Розанов: «Вглядимся в механизм и средства «обрусения», и мы кой-что поймем в этом явлении. Ведь и до сих пор это же на глазах у всех: деятельнейший и даровитейший попечитель учебного округа – на Кавказе; выдающиеся по дарованиям попечители были в Привислинском крае. Что же они сделали? Вы думаете, т.е. по-видимому, казалось всем, что они «обрусивали» армян, грузин, латышей? Конечно, ничего подобного: они делали единственно то, что единственно может сделать даровитый человек с специально отведенною ему сферой: привели ее в цветущее состояние: т.е. они увеличили число школ, дали им лучший контингент учителей, смягчили везде недостатки «уставов» и, при данных условиях, дали ученикам возможно наилучшее обучение»[4].
Результаты впечатляют. Прекрасное образование для развития местного населения, правда никакого отношения не имеющего к приобщению к русскому миру. Да и задачи такой система образования для своих окраин не ставила.
Программа, провозглашенная в Московских ведомостях, – это одно чисто теоретическое дело с интеллигентским обсуждением общественностью, а в жизни оно окончилось полным пренебрежением к насущным проблемам. Поэтому и отмечается ее полный провал: «Есть «обрусение» и «обрусение» … Политика того «обрусения», программу коего впервые формулировали «Московские Ведомости», в сущности есть политика национального обезличения, денационализации племен, а не универсального национального синтеза».
Но здесь есть, на наш взгляд, одно серьезное НО. «Денационализация» произошла в первую очередь для русского народа. «Дело все в том, что мы пытаемся «обезличить», думая, что это-то и значит «обрусить». Взглянем опять на одну частность обрусяющего механизма: из наших школ выходит на 100 учеников 99 «общечеловеков». «Ни Господу – свечка, ни черту – кочерга», и один «с русскою душою», с верой отцов, с центральным тяготением к Москве, Калуге, Рязани. Итак, мы не умеем в русском сохранить русского; и вот через тот же механизм, без малейшего варианта в его устройстве, мы хотим из варшавянина, из эриванца сделать … москвича? Туляка? Конечно, – нет и нет: мы делаем тоже «общечеловека», «ни – свечку, ни – кочергу»»[5].
Иными словами, если программа превращения русских в «общечеловеков» выполнялась успешно, то для иноплеменных такая учеба ни на йоту не повлияла на их национальные чувства, где преобладали национальная спаянность и крепкие семейные устои, а также скрытые чувства неприязни и ненависти к завоевателям.
Включение в государственной устройство России территорий с многочисленным инородным населением привело к тому, что русские города стали заселять жители окраин, активно вливавшиеся в хозяйственную деятельность мегаполисов. Уже в 1915 г. Главноуправляющий Землеустройством и Земледелием Российской Империи Александр Васильевич Кривошеин подвел итог такой политики: «С чисто национальной точки зрения надо сознаться, что наши города давно уже превратились в смешение всевозможных народов и наречий»[6].
При этом иноплеменные элементы занимаются не только хозяйственной, но активно и политической деятельностью.
Решающий перелом в межнациональных отношения наступает в февральской революции 1917 г.
Для понимания происходящего приведем свидетельства В.А. Ауэрбаха (1876 – после 1919), горного инженера, с 1914 г. проживающего в Петрограде и работающего в Ливенгофском стекло-промышленном обществе. По его воспоминаниям, «В полном согласии со значительной частью русской интеллигенции Государственная Дума и вышедшее из ее среды Временное Правительство хотели придать мятежу характер государственно-национального протеста против «бездарного и развращенного» царского правления, и сперва государственно-национальная идеология восторженно принималась населением и войсками. Но, как известно, очень скоро, с появлением на сцену руководителей рабочих, – нужно ли говорить, что поголовно социалистов, – население и войско услышало и другое: классовое, интернациональное, объяснение мятежа. В первое время руководители рабочих, как бы опасаясь, чтобы их идеи не показались населению зазорными, не решались становиться в открытую оппозицию государственно-национальному течению и даже порою официально к нему примыкали, но к концу апреля почва была уже достаточно подготовлена, чтобы поставить интернациональную идею рядом с государственной. Ко времени образования коалиционного правительства обе противоположные друг другу идеи приобрели уже совершенно одинаковые права гражданства. Государственно-национальная идея еще не сдавалась, а враждебная ей интернациональная не была еще достаточной сильной, чтобы задавить первую, нераздельно господствовать. Вот и возникла совершенно противоестественная, заранее обреченная на гибель комбинация – состоящая из представителей двух враждебных друг другу идей правительства, почему-то называемым коалиционным»[7].
Это вполне ожидаемый результат полной победы интернациональной идеи над национальной, когда отсутствие патриотического воспитания вылилось в торжество интернациональных руководителей рабочих.
Произошедшее – не случайное стечение обстоятельств, а массированная пропаганда идей марксизма с ее классовой борьбой в царской России. Практически вся печать, за редким исключением, была направлена на данную пропаганду, с отличными результатами живейшего обсуждения всеми слоями общества и ее горячей поддержкой.
Наступает советский период в России, а «окраинная политика» не меняется, только полностью исключается 1 % выпускаемых с «русской душою», а к выпущенным 100 % «общечеловекам» добавляется уточнение в виде «советского человека», где русская нация приобретает призрачное обличие в виде какого-то фантома, то ли он есть, то ли его нет. Сплошной интернационализм и братство народов, с мощной агитацией всех средств массовой информации.
Действовала такая агитация? Безусловно. Вспоминается одна русская однокурсница автора данных строк в институте, в самый расцвет брежневского социализма, которая объявила, что надо перестать называть людей по национальности, а должно быть только одно понятие – «советский человек». Её небесные голубые глаза излучали такую уверенность, а тон подчеркивал такую твердую убежденность, что налицо был полный триумф системы советского образования и пропаганды по переплавке, как оказалось на практике, только одной-единственной национальности, в «советских человеков», которые по замыслу создателей должны быть лишены какой-либо этнической окраски.
Чем все это закончилось? Тем, что исчезла необходимость в проведении какой-либо «окраинной политики», т.к. окраины успешно отделились от России с избавлением от русского населения и созданием национальных государств.
Закономерный итог «окраинной политики» как царской, так и советской России. С неоправданными людскими и экономическими потерями.
[1]В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М.: «Республика», 1996. С. 313-315.
[2] Ибак – Ключарев // Русский биографический словарь. М.: «ASPEKT PRESS LTD», 1994. Репринтное воспроизведение издания 1914 года. С. 557.
[3] В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М.: «Республика», 1996. С. 313-315.
[4] В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М.: «Республика», 1996. С. 313-315.
[5] В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М.: «Республика», 1996. С 317-318.
[6] Архив русской революции. Изданный И.В. Гессеном. Москва 1993. Т. 17-18. М.: «ТЕРРА» – «TERRA». С. 48.
[7] Архив русской революции. Изданный И.В. Гессеном. 13-14. М.: «ТЕРРА» – «TERRA», 1993. Т. 13-14. С. 11.
