Елизавета Петровна (1709-1761), императрица с 25.11.1741 по 25.12.1761 г.
Начало правление дочери Петра Великого дало надежду народу об окончательном избавлении от иноземного засилья.
«Елизавета обещала тем, кто помог ей взойти на престол, освободить их от притеснения иностранцев. А для этого пришлось осудить тех, кто занимал высшие должности.
Согласно судебному определению, граф Остерман был приговорен к колесованию заживо, фельдмаршал Миних – к четвертованию, графа Головкина, графа Левенвольде и барона Менгдена приговорили к отсечению головы»[1].
Кому же обещала Елизавета освобождение от притеснения иностранцев? Как следует из биографии Елизаветы Петровны, изложенной известными дореволюционными историками Соловьевым С.М., Костомаровым И., Готье Ю.В. и др.: «10-летнее господство немцев при Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне породило всеобщее недовольство, активным выразителем которого явилась гвардия, служившая крепкой цитаделью русского дворянства. Возмущенное гнетом иноземщины национальное чувство заставляло мечтать о возвращении Петра Великого; заведенные Преобразователем суровые порядки подверглись идеализации, и царевна Елизавета стала казаться способной вывести на прежнюю дорогу»[2].
Для Елизаветы Петровны недовольство русского дворянства засильем иностранцев послужило поводом для восхождения на престол. Но прежде было необходимо примерно наказать наиболее вызывающие раздражение персоны, однако среди приговоренных к жесточайшим казням имя Бирона отсутствовало.
Трудно найти более проклинаемую персону в русской истории, чем Эрнст Иоганн Бирон. По словам Кристофа-Генриха Манштейна, прусского полковника с 1735 г. по 1744 г., находящегося на русской службе: Бирон «в продолжении всей жизни Императрицы Анны, и даже несколько недель после ее кончины, царствовал над обширною империей России, как совершенный деспот».
«Кабинет-министры, говорит в своих записках фельдмаршал Миних, были в совершенной подчиненности обер-камергеру герцогу Бирону и действовали постоянно в угоду этому временщику»[3].
Записки современников Бирона полны указаний на дурное влияние, которое он имел на императрицу: «Из государственной казны, по словам Миниха, в чужие края утекли несметные суммы на покупку земель в Курляндии и на стройку там двух дворцов – не герцогских, а королевских, и на приобретение герцогу друзей-приспешников в Польше. Кроме того истрачены были многие миллионы на драгоценности и жемчуг для семейства Бирона: ни у одной королевы в Европе не было бриллиантов в таком изобилии, как у герцогини курляндской»[4]
Еще в марте 1740 г. «офицер, служивший в России» писал: «Нет сомнения, что весь народ, в особенности вельможи, очень недоволен настоящим управлением. Уже пять или шесть лет жалуются 1) на многую снисходительность Императрицы к герцогу курляндскому, 2) на высокомерный и невыносимый характер этого последнего, который как говорят, обращался с вельможами, как с последними негодяями, 3) на его фаворита еврея Липмана, придворного банкира, подрывающего торговлю, 4) на вымогательство огромных сумм, частью истраченных на женщин, частью на выкуп поместий герцога и на постройку его великолепных замков»[5].
После смерти Анны Иоанновны Бирон, казалось, понес заслуженное наказание, когда был арестован правительницей Анной Леопольдовной и сослан в Сибирь.
Про свою ссылку Бирон писал: «5 ноября мы достигли места, где долженствовала окончиться наша жизнь и где смерть, вероятно, предупредила бы продолжительность наших страданий, если бы господь не явил милости её величеству ныне царствующей государыне (Елизавете Петровне)»[6].
За что же была так благодарна Елизавета Петровна, что она освободила Бирона?
«Императрица чувствовала себя обязанной перед Бироном, который неоднократно мешал заключению ее в монастырь. Кроме того, во время своего регентства он через доверенное лицо, не совещаясь даже с цесаревною, послал ей от себя 20 000 рублей»[7].
Однако «неоднократное спасение» Елизаветы Петровны от монастыря Бироном было сильно преувеличено, когда сам Бирон по этом поводу пишет, что «при разговоре с фельдмаршалом Минихом тот выразил мнение, что он находит излишним столько угождений цесаревне (Елизавете Петровне), которую, напротив, мне следовало бы схватить и заключить в монастырь. Изумленный таким образом мыслей фельдмаршала, я едва мог верить своим ушам. «Ну уж, это было бы слишком!» – проговорил я Миниху, оробев совершенно. Он заметил последнее и, оставляя меня, сказал: «Предположите, наконец, что цесаревна могла бы быть заключена не навсегда, а на несколько лет»[8].
Императрица, исходя из такой явно преувеличенной помощи, думала о возвращении его ко двору, и только предупреждение ближайших соратников об увеличении числа недовольных, заставило ограничиться полумерой – вернуть его из Сибири.
Суд назначил самые жестокие казни для немецких временщиков и их русских сторонников. Но приговоры не были приведены в исполнении. Императрица даровала им всем жизнь; их сослали в разные места Сибири.
Помимо гвардии, с помощью которой Елизавета Петровна была провозглашена императрицей, были и другие лица, которые приняли участие в её возвышении. Это были иностранцы, во времена её правления оказавшие сильное влияние на Елизавету Петровну.
«Когда созданный в 1730 г. режим начал разлагаться, и правители-немцы начали пожирать друг друга, в среде гвардии появились признаки открытого волнения. Этим настроениям попытались было воспользоваться французский посол Шетарди и шведский Нолькен. Путем возведения на престол Елизаветы первый думал отвлечь Россию от союза с Австрией, а второй – вернуть Швеции завоеванные Петром Великим земли. Посредником между иностранными резидентами и Елизаветой был лейб-медик её Лесток»[9].
Поднаторевшие в различных интригах в России, они сумели внушить императрице мысль о своем решающем вкладе в совершившемся перевороте. Когда гвардия поддержала Елизавету, и переворот удачно завершился, “она в три часа ночи послала к Шетарди Бецкого с уведомлением: «что все окончено с полным успехом». В шесть утра Государыня поручила Шетарди уведомить Шведское правительство и главнокомандующего о перевороте и просила приостановить военные действия. В десять утра Государыня спросила у Шетарди совета, как ей поступить с бывшим императором и посол сказал, что «следует употребить все средства, дабы изгладить самые следы царствования Иоанна VI»»[10].
Приход к власти Елизаветы ознаменовался полным торжеством французского посла: «с этого дня начинается то значение маркиза при дворе Императрицы Елизаветы Петровны, которое современникам по внешности напоминало фавор Бирона, с тою разницею, что немецкое влияние сменилось французским – являясь торжеством Версальской дипломатии. Шетарди первое время после переворота бы главным советником, первым министром, по словам Финча (британского посла в России), «во всех отношениях чем-то вроде герцога Курляндского в последнее царствование». Первый поклон отдавался при русском дворе «конечно Государыне», но второй уже Шетарди»»[11].
Здесь выражено мнение о смене немецкого влияния, которое было сильно ослаблено, но в лице лейб-медика Лестока, немецко-французского происхождения, иностранное воздействие продолжилось. 18-го декабря 1741 г. был дан Высочайший указ о пожаловании доктора Германа Лестока в первые придворные лейб-медики в ранге действительного тайного советника.
Помимо стремления Лестока вмешиваться в назначение главнейших министров нового правительства он претендовал и на руководство иностранной политикой России.
«Продолжая свои сношения и дружбу с Шетарди, он поддерживал тот знаменитый в истории России обман об огромном участии Франции, в лице ее министра Шетарди, в деле возведения Елизаветы на престол.
Его советы императрице и вся интриганская деятельность как относительно внешних, так и внутренних дел приобретает вполне определенный пристрастный партийный характер, а именно в пользу франко-прусских интересов, которые с первых же дней царствования стали в противоречии с русскими»[12].
Вред, нанесенный Лестоком России, не ограничивался только искусственным втягиванием России в войну со Швецией с неизбежными потерями как людских, так и материальных ресурсов страны, но и был связан с компрометацией русских руководителей иностранных дел в глазах императрицы. Приходилось тратить и силы, и время, и средства для оправдания, кропотливо собирать материал о подрывной деятельности Лестока, но чаще всего не находить взаимопонимания у Елизаветы, которая в силу своего характера не верила в преднамеренные преступные действия лечащего ее врача.
«Переговоры со Швецией, вследствие неудачного назначения с нашей стороны приверженца франко-прусской партии Румянцева и пособника Лестока генерала Любраса, проходили в ущерб русским интересам. А в Петербурге деятельность вице-канцлера Бестужева и коллегии парализовалась придворными интригами с Лестоком во главе»[13].
В разоблачении Лестока деятельное участие принял вице-канцлер Бестужев. Несмотря на веские доводы о подрывной деятельности лейб-медика, императрица продолжала включать Лестока в состав коллегий, принимающих решения по важнейшим государственным делам.
Бестужеву удалось установить контроль над перепиской Лестока, из которой стало известно, что он передавал иностранным министрам не только важнейшие государственные сведения, но и тайные постановления придворных совещаний. А на заседаниях коллегии Лесток отстаивал иностранные интересы, прикрываясь заботой о благе России.
Компрометирующие документы были переданы императрице. Елизавета была поражена полученными сведениями и приказала начать расследование антигосударственных преступлений Лестока. Следствием была высылка французского посла Шетарди, с значительным ослаблением франко-прусской партии.
Казалось, настал конец иностранному засилью? Но нет никаких сведений о массовой высылке иностранцев, занимающих командные должности в армии и на государственной службе. Да, устранены наиболее одиозные личности, но влияние их в России остается большим и продолжается до конца царствования Елизаветы Петровны.
Остается разобраться с отношением императрицы к русскому народу. И здесь помогает ответить на этот вопрос свойства ее характера.
«Первое время по вступлении на престол Елизавета сама принимала деятельное участие в государственных делах. Благоговея перед памятью отца, она хотела править страной в духе его традиций, но ограничилась лишь упразднением кабинета министров, от которого, как гласил именной указ, «произошло немалое упущение дел, а правосудие совсем в слабость ушло», и возвращение сенату прежних прав, связанных с восстановлением прокуратуры, главного магистрата и берг- и мануфактур-коллегий.
После этих первых шагов Елизавета, уйдя почти всецело в придворную жизнь, с ее весельем и интригами, передала управление империей в руки своих сотрудников; только изредка между охотой, обедней и балом она уделяла немного внимания иностранной политике»[14].
«Сплетни, интриги, распущенная, праздная жизнь, в которой безудержное веселье, балы, охоты и маскарады сменялись приливами безысходной скуки, – такова была атмосфера Елизаветинского дворца»[15].
В этом отношении она ничем не отличалась от царственных особ Екатерины I и Анны Иоанновны с таким же необыкновенно легкомысленным отношением к государственным делам.
Здесь уже не до народа – крестьян, составляющих большинство населения России. Продолжается его закрепощение и закабаление дворянским сословием.
А завершающим этапом наследниц Петра Великого стало царствование Екатерины Великой.
[1] Дворцовые перевороты в России 1725 – 1825. Ростов-на Дону: «Феникс», 1998. С. 268-269.
[2] Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. Том 5. М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия», 1994. С. 71.
[3] Бетанкур – Бякстер // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1995. Репринтное воспроизведение издания 1908 года. С. 49.
[4] Бетанкур – Бякстер // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1995. Репринтное воспроизведение издания 1908 года. С. 50.
[5] Бетанкур – Бякстер // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1995. Репринтное воспроизведение издания 1908 года. С. 50.
[6] Записка Э.И. Бирона. Обстоятельства, приготовившие опалу Эрнста-Иоанна Бирона, герцога Курляндского // Время. 1861. Т. 6. № 12. С. 542.
[7] Бетанкур – Бякстер // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1995. Репринтное воспроизведение издания 1908 года. С. 67.
[8] Записка Э.И. Бирона. Обстоятельства, приготовившие опалу Эрнста-Иоанна Бирона, герцога Курляндского // Время. 1861. Т. 6. № 12. С. 524-542.
[9] Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. Том 5. М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия», 1994. С. 71.
[10] Шебанов – Шютц // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1999. Репринтное воспроизведение издания 1911 года. С. 258.
[11] Шебанов – Шютц // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1999. Репринтное воспроизведение издания 1911 года. С. 258-259.
[12] Лабзина – Ляшенко // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1996. Репринтное воспроизведение издания 1914 года. С. 331-332.
[13] Лабзина – Ляшенко // Русский биографический словарь. М.: «Аспект пресс», 1996. Репринтное воспроизведение издания 1914 года. С. 335.
[14] Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. Том 5. М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия», 1994. С. 72.
[15] Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. Том 5. М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия», 1994. С. 54.
.jpg){kind=link}
