Стремительный ренессанс нацизма в современной Европе, быстро и органично превратившейся в Четвёртый рейх, и на Западе в целом ставит насущный вопрос о переосмыслении истоков, корней и самой сущности этой чумы ХХ века. Однако если германский нацизм давно стал предметом серьёзных научных исследований, то так называемые «малые нацизмы» (Попов, Шевченко 2024: 32)[1], к числу коих относятся прибалтийские версии нацизма, хорватский усташизм и, прежде всего, украинский нацизм, являются для современной науки почти terra incognita.
Связано это прежде всего с тем, что народы-носители ядовитых идей «малых нацизмов» после Второй мировой войны оказались в основном в составе СССР и Югославии, правящие элиты которых, придерживаясь официальной идеологии «нерушимой дружбы народов» (в Советском Союзе) и «братства и единства» (в социалистической Югославии) предпочитали откровенно замалчивать массовый коллаборационизм и массовые военные преступления хорватов, украинцев, литовцев, латышей и эстонцев, дабы не бросать тень на официально декларируемую «дружбу народов» и «не выносить сор из избы».
Так, в советское время в БССР было не принято говорить о том, что массовые военные преступления против мирного населения здесь были совершены полицейскими формированиями, личный состав которых в значительной степени состоял из украинцев (не только западных) и прибалтов; чрезмерно политкорректная советская пропаганда предпочитала использовать обтекаемый термин «немецко-фашистские захватчики и их пособники», избегая именовать прямо, кем же были эти абстрактные «пособники» по национальности.
Если по отношению к Германии всё-таки проводилась официально заявленная политика «денацификации», хотя и весьма избирательно и непоследовательно, то к народам-носителям идей «малого нацизма», оказавшихся в составе СССР и СФРЮ, данная политика практически не применялась, хотя на совести хорватских нацистов-усташей был чудовищный антисербский геноцид, унёсший жизни около миллиона сербов, евреев и цыган, а на совести украинских нацистов были многочисленные массовые зверства на оккупированных территориях СССР и Восточной Европы, включая кровавый геноцид поляков на Волыни в 1943 году. В результате столь ущербной и недальновидной национальной политики в СССР и титовской СФРЮ нацистские «скелеты в шкафах» не только прекрасно сохранились, но и налились плотью и кровью, что позволило им уверенно выйти на общественно-политическую сцену в смутное последнее десятилетие ХХ века с острой жаждой реванша.
Предпосылки для этого постепенно вызревали именно в социалистическую эпоху. Так, например, в годы так называемой «хрущёвской оттепели» в СССР была реабилитирована и освобождена из мест заключения значительная часть отбывавших наказание бандеровцев, которые, вернувшись на свою западноукраинскую родину, получили возможность трудоустройства, в том числе и в местных учебных заведениях со всеми вытекающими отсюда потенциально взрывоопасными последствиями. Именно в это время стали стремительно размораживаться, размножаться и набухать замороженные до этого ядовитые личинки укро-нацизма, которые в полной мере дали о себе знать в смутные годы горбачёвской «перестройки» и особенно после распада СССР сначала на Западной Украине и потом на всей территории бывшей УССР.
Стремительный ренессанс нацистских идей на постсоветской Украине первоначально воспринимался значительной частью российских политиков и научно-экспертного сообщества как нечто временное, конъюнктурное и несерьёзное. В итоге понадобилось проведение СВО, одной из главных целей которой закономерно стала денацификация территории и населения бывшей УССР. Тотальная и хроническая недооценка украинской модификации «коричневой чумы», её истоков и сущности требует сейчас срочной «работы над ошибками», ибо после военного поражения укро-рейха предстоит не менее серьёзная и исключительно сложная работа по денацификации и идейному обеззараживанию той обширной территории бывшей УССР, которая находится сейчас в условиях бандеровской оккупации.
***
Зарождение украинского национализма, стремительно эволюционировавшего в откровенный нацизм, было закономерным плодом как длительной и системной этнокультурной политики империи Габсбургов и польской администрации Галиции, так и сложных социокультурных и этноконфессиональных процессов в среде галицко-русского общества в XIX в. Уже в самом зародыше украинский национализм обнаруживал явные признаки нацизма. По обоснованному мнению известного российского учёного Э.А. Попова, в годы Второй мировой войны украинский нацизм наряду с хорватским усташизмом и прибалтийскими модификациями нацизма стал одной из разновидностей «младших нацизмов», а современная Украина закономерно «стала Меккой европейских и вообще всех мировых неонацистов» (Попов, Шевченко 2024: 32)[2].
Сразу после инкорпорации Восточной Галиции в состав Австрийской империи после первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. австрийские чиновники, основательно изучив данный регион, убедились в том, что среди местного галицко-русского населения, интеллигенции и греко-католического духовенства в то время доминировала общерусская идентичность; при этом носителем данной идентичности являлась именно местная галицко-русская интеллигенция, трактовавшая галицких русинов как составную часть триединого русского народа в составе великороссов, малороссов и белорусов. Эти идеи определяли общий облик, характер и направленность галицко-русского национального возрождения в середине – второй половине XIX века, а их выразителями были ведущие деятели галицко-русского возрождения в лице Д. Зубрицкого, Я. Головацкого, Б. Дедицкого, И. Наумовича и многих других лучших представителей Галицкой Руси.
Именно по этой причине с самого начала XIX в. власти Дунайской монархии, опасаясь культурной ориентации галицких русинов на Россию и потенциального ирредентизма, стали проводить по отношению к галицко-русскому населению системную, комплексную и последовательную политику этнокультурной и этноконфессиональной инженерии, приобретавшую подчас весьма радикальные и насильственные формы. Данная политика проделала весьма сложную эволюцию, зависевшую от внутриполитического контекста и внешнеполитических факторов, однако её главной и неизменной отличительной чертой было вычленение галицких русинов из общерусского культурного пространства, всяческое поощрение и взращивание этнокультурных различий между русинами Галиции и Россией и системное насаждение антирусской идентичности у галицко-русского населения.
Это, в частности, выразилось в неоднократных административных запретах русского литературного языка и русского гражданского алфавита, в многочисленных попытках перевода письменности галицких русинов с традиционной кириллицы на латинскую графику, в системном конструировании и продвижении исторического нарратива, трактовавшего Галицкую Русь и русинов как особый народ, не имевший ничего общего с прочими частями Руси, а также в трансформации местной греко-католической церкви в инструмент реализации этнокультурной политики Вены (Филевич 1907: 20-23)[3].
По сути, в условиях Австро-Венгрии во второй половине XIX века имел место далекоидущий этнокультурный процесс в виде откровенного этноцида, который известный сербский учёный М. Джуркович определил как конструирование новых «синтетических идентичностей» в противоположность традиционным идентичностям, что в целом являлось неизменной отличительной чертой венской этнополитики в отношении православных славянских народов Балкан и Восточной Европы; при этом на Балканах венская этнополитика создания новых «синтетических идентичностей» была направлена на постоянное сужение сербского этнокультурного пространства, а в Галиции – на сужение русского этнокультурного пространства (Конструисање синтетичких нација 2024)[4]. Характерно при этом, что отколотые с помощью манипулятивных социокультурных технологий составные части сербского и русского пространства по планам венских этнополитических менеджеров впоследствии были призваны стать эффективным орудием борьбы против Сербии и России, выступая в роли «анти-Сербии» и «анти-России».
Именно эту трагическую и зловещую роль впоследствии стали играть окатоличенные и хорватизированные Славония и Далмация, исторически никогда не являвшиеся частью Хорватии, и сначала тотально обуниаченная, а затем украинизированная Восточная Галиция, где насаждённое римской курией греко-католичество постепенно было превращено из орудия сохранения традиционной галицко-русской идентичности в инструмент продвижения идей радикального укро-нацизма.
Конкретным механизмом реализации целей венской этнополитики в Галиции стали созданные здесь многочисленные украинофильские просветительские, культурные и научные общества, получавшие широкую финансовую и административную поддержку как австрийских властей, так и польской администрации Галиции, и активно продвигавшие выгодный Вене базовый нарратив о цивилизационной чуждости, противоположности и даже враждебности Галицкой Руси и России. Украинофильским обществам противостояли местные галицко-русские общества, отстаивавшие традиционный взгляд на галицких русинов как на составную часть исторической Руси.
По сути, к началу ХХ в. культурное противостояние между традиционным здесь галицко-русским и спешно конструируемым украинским движением в Галиции стремительно приобретало формы латентного гражданского противостояния. Показательно в этой связи, что новый тогда термин «украинец» галицко-русские деятели в это время использовали не как этноним, а исключительно как политоним, означавший принадлежность к радикальной и деструктивной политической секте, усердно выполнявшей геополитический заказ Вены.
Примечательно, что многие современники уже в начале ХХ в. обращали внимание на искусственный характер, а также на изначально проавстрийскую и прогерманскую сущность протоукраинского движения. Так, известный чешский политик, лидер партии младочехов К. Крамарж отмечал, что «мы в украинском движении в Галиции всегда видели величайшую угрозу для славянства, потому что ни для кого не было тайной, что это движение поддерживалось сначала поляками, а потом немцами из Вены и Берлина – в целях разрушения единства России, то есть во вред славянства» (Крамарж 1927: 14)[5]. Крамарж также подчёркивал, что в венском рейхсрате украинские депутаты всегда торпедировали проведение скоординированной славянской политики, которую пытались выстраивать чехи, поскольку, по словам Крамаржа, «они всегда находились под влиянием Вены и Берлина» (Крамарж 1927: 113)[6].
Полностью прогерманскую ориентацию украинского движения и его роль послушного инструмента австро-германской политики отмечал и известный польский политический деятель, лидер партии национальных демократов Р. Дмовский (Dmowski 1931: 238)[7]. Прекрасно информированный Дмовский, в частности, обращал внимание на то в высшей степени показательное обстоятельство, что в конце XIX века в Австрии все активнее начинают говорить об «украинском» народе, населяющем как Восточную Галицию, так и южные области Российской империи. Именно с этого времени, как отмечал этот польский политик, «в австрийском политическом лексиконе понятие «русины» начинает вытесняться термином «украинцы» (Dmowski 1931: 238)[8].
Ещё более резко о сущности и направленности украинского движения высказывался один из ведущих деятелей галицко-русского движения О.А. Мончаловский, написавший в 1904 г., что «украинство – это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа выработанных языка и культуры, самопревращение в межплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог…, отречение от исконных начал своего народа» (Мончаловский 1904: 10][9].
К концу XIX в. протоукраинский национализм начал приобретать и всё более ярко выраженные расовые мотивы. Так, идеологи украинского движения в Галиции для более убедительного обоснования своей цивилизационной отдельности от России взяли на вооружение псевдонаучные теории польских идеологов, в частности, модную в Европе «туранскую теорию» Ф. Духиньского о неславянском происхождении «москалей», имеющих, по его мнению, финские либо тюркские корни. Духиньский в принципе отказывал ненавистным ему «москалям» в самом праве именоваться «Русью», оставляя это право исключительно славянским малороссам и белорусам, подчёркивая их близость полякам, а также их историческую принадлежность к польскому государству. Данный идеологический конструкт польского псевдоучёного позволял провести и обосновать чёткую линию разграничения между то ли финскими, то ли тюркскими «москалями», с одной стороны, и славянскими русинами Малой и Белой Руси, с другой стороны, на основании расового фактора. Этим сразу воспользовались идеологи зарождавшегося в середине XIX века протоукраинского движения в Галиции. Впоследствии под влиянием германских образцов расовые мотивы в украинском национализме приобрели ещё большее распространение.
Свой окончательный идеологический облик украинский национализм, заботливо выращенный на австрийской этнокультурной клумбе с польской помощью, приобрёл в результате распространения в Галиции радикальных нацистских идей уроженца российского Приазовья Д. Донцова, который, являясь последователем германских националистов, многое позаимствовал у немецких расовых теоретиков XIX – начала XX вв. Показательно, что, переехав в австрийский Львов в 1908 г., с началом Первой мировой войны Донцов оказался уже в Берлине, где он возглавил финансируемую Германией Украинскую информационную службу, активно выступая за расчленение и ликвидацию России.
Как обоснованно отмечал известный американский историк Дж. Армстронг, отличительными чертами идеологии Донцова, оказавшими колоссальное влияние на последующий идейный облик украинского нацизма, стали «культ силы и восхваление терроризма, подчёркивание преданности «чистому» национальному языку и культуре; предельный иррационализм и экзальтированный романтизм, который среди менее развитых украинцев выражался куда более искренне и спонтанно, чем среди немцев и итальянцев…» (Armstrong 1990: 14)[10]. Подмеченные Армстронгом черты украинского нацизма стали весьма удачной характеристикой его архетипа и в настоящее время лишь усилились…
Характерные для украинского нацизма воинствующий примитивизм и интеллектуальное убожество обусловили механическое копирование вождями укро-нацизма основных идеологем немецкого национал-социализма. Ярким примером этого является активный перевод трудов идеологов немецкого нацизма на украинский язык и их распространение в период Второй мировой войны. Так, в 1944 г. в протекторатной Праге, являвшейся в то время одним из центров нацистской пропаганды, в местном украинском издательстве Ю. Тищенко была переведена с немецкого языка на украинский и издана приличным тиражом в 6.000 экземпляров монография видного нацистского идеолога, профессора немецкого Карлова университета в Праге Г.Й. Байера «Доля поляков» (Баєр 1944)[11].
В предисловии к украинскому изданию своей книги нацистский профессор Байер передавал трогательный привет своим «украинским друзьям» и выражал глубокое удовлетворение тем, что его труд доступен теперь и на украинском языке. Основные идеи профессора Байера были выражены в главе под говорящим названием «Существуют ли славяне», в которой нацистский идеолог категорично утверждал, что никакого единого славянского «расового типа» никогда не было и что «с расовой точки зрения никаких «славян» не существует» (Баєр 1944: 22)[12]. Что касается поляков, то профессор Байер рассматривал их как искусственный конгломерат разных по своему «расовому» происхождению этнокультурных групп, часть из которых была, по его мнению, славянизированной частью древнегерманских племён, в том числе готов.
Таким образом, украинская нацистская пропаганда активнейшим образом содействовала руководству Третьего рейха в обосновании и проведении политики геноцида в отношении славян. Тем самым полностью подтвердились мысли многих видных славянских деятелей, в том числе польского политика Р. Дмовского и чешского политика К. Крамаржа об изначально антиславянской и прогерманской сущности украинского национализма.
Свою человеконенавистническую сущность украинский нацизм в полной мере обнаружил на практике уже в годы Первой мировой войны, когда именно украинские активисты в Галиции выступили в позорной роли доносчиков на галицко-русских деятелей и в преступной роли надзирателей и палачей в созданных австрийскими властями концлагерях специально для галицких русинов. Так, например, по словам современника и очевидца трагических событий Первой мировой войны, в печально известном австрийском концлагере Талергоф «самым большим палачом талергофских мучеников был украинец, австрийский офицер Чировский, который своими издевательствами превзошёл всех немцев» (Лемкин 1969: 142)[13].
***
Таким образом, вина за всё ещё малоизвестный геноцид галицких и угорских русинов в годы «Великой войны» в полной мере лежит не только на властях Австро-Венгрии, но и на активистах местного украинского движения, которое и было создано с целью убийства исторической Галицкой Руси и создания на её могиле этнокультурного новодела под названием «Украина», изначально игравшего роль цепного пса в антиславянской и антироссийской политике Австро-Венгрии и Германии и запрограммированного на агрессию против России. С образованием в 1929 г. в Вене Организации украинских националистов (ОУН) и с приходом к власти в Германии Гитлера в 1933 г. украинский нацизм немедленно перешёл на службу к нацистской Германии, оставив впоследствии кровавый след в Новейшей истории Центральной и Восточной Европы.
При этом уже на самой ранней стадии своего развития украинский национализм обнаруживал явные признаки нацизма, запятнав себя активнейшим участием в преступной политике геноцида галицких русинов, что стало лишь первым актом в цепи многочисленных военных преступлений укро-нацизма, совершенных впоследствии.
По мере своей эволюции украинский национализм/нацизм постоянно подтверждал неутешительные прогнозы многих славянских мыслителей, включая К. Крамаржа и Р. Дмовского, о том, что в случае появления на политической карте Европы независимого государства под названием «Украина» оно с самого начала будет обречено на роль послушного инструмента антиславянской и антироссийской политики в интересах Запада; при этом сама Украина обречена стать кровоточащей «язвой на теле Европы», участь которой состоит в неизбежном и прогрессирующем «распаде и гниении» (Dmowski 1931: 252)[14].
Литература
- Баєр Г.Й. Доля поляків. Раса – народна вдача – племінна порода. Переклад з другого німецького виправленого видання. Прага: Видавництво Юрія Тищенка, 1944.
- Конструисање синтетичких нација. Приредио М. Ћурковић. Београд: Институт за европске студије, 2024.
- Крамарж, К. В защиту славянской политики. Прага-Париж, 1927.
- Лемкин, И.Ф. История Лемковины. Нью-Йорк: Юнкерс, 1969.
- Мончаловский, О.А. Главные основы русской народности. Львов: Типография Ставропигийского Института, 1904.
- Филевич, И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1907.
- Шевченко, К., Попов, Э. Создание Украины и структурообразующая роль украинского национализма/нацизма // Международная жизнь. 2024. № 8. С. 20-33.
- Armstrong, J.A. Ukrainian Nationalism. Third Edition. Englewood: Colorado, 1990.
- Dmowski R. świat powojenny i Polska. Wydanie drugie. Warszawa, 1931.
[1] Шевченко К., Попов Э. Создание Украины и структурообразующая роль украинского национализма/нацизма // Международная жизнь. Август 2024. С. 32.
[2] Там же.
[3] Филевич И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1907. С. 20-23.
[4] Конструисање синтетичких нација. Приредио М. Ћурковић. Београд: Институт за европске студије, 2024.
[5] Крамарж К. В защиту славянской политики. Прага-Париж, 1927. С. 14.
[6] Там же. С. 113.
[7] Dmowski R. świat powojenny i Polska. Wydanie drugie. Warszawa, 1931. S. 238.
[8] Там же.
[9] Мончаловский О.А. Главные основы русской народности. Львов: Типография Ставропигийского Института, 1904. С. 10.
[10] Armstrong J.A. Ukrainian Nationalism. Third Edition. Englewood: Colorado, 1990. P. 14.
[11] Баєр Г.Й. Доля поляків. Раса – народна вдача – племінна порода. Переклад з другого німецького виправленого видання. Прага: Видавництво Юрія Тищенка, 1944.
[12] Там же. С. 22.
[13] Лемкин И.Ф. История Лемковины. Нью-Йорк: Юнкерс, 1969. С. 142.
[14] Dmowski R. świat powojenny i Polska. Wydanie drugie. Warszawa, 1931. S. 252.
