Договоренность о вхождении Угорской Руси, ранее бывшей частью Венгрии, в состав Чехословакии на условиях широкой автономии была достигнута в ходе переговоров лидера Американской Народной Рады угро-русинов Г. Жатковича с Масариком в октябре 1918 г. в США. 67% участников состоявшегося в ноябре 1918 г. референдума среди проживавших в США угорских русинов поддержали данное решение. 8 мая 1919 г. Центральная Русская Народная Рада в Ужгороде провозгласила вхождение бывшей Угорской Руси в состав Чехословакии в качестве автономной единицы. Процесс установления чехословацкого контроля над населенной русинами областью к югу от Карпат, протекавший в условиях военного противостояния с Венгрией и опиравшийся на Антанту, наложил серьезный отпечаток на основные черты правового статуса этой территории в составе Чехословакии.
Летом 1919 г. руководство Чехословакии и представители карпатских русинов вели непростые переговоры об организации администрации Подкарпатской Руси и о границе между Словакией и Подкарпатской Русью. Однако надежды карпато-русских политиков на присоединение к Подкарпатской Руси русинских земель, вошедших в состав Словакии, оказались беспочвенными. Во время своего визита в Париж в конце июля 1919 г. глава Американской Народной Рады угро-русинов Жаткович, рассчитывавший окончательно решить вопрос о границах Подкарпатской Руси, с удивлением узнал от руководителя чехословацкого МИДа Бенеша о том, что в пограничном споре между словаками и русинами Антанта полностью поддерживает словаков, опасаясь появления «Великой России» и возможного присоединения к ней автономной области подкарпатских русинов [1].
В своем письме президенту Масарику из Парижа 24 июля 1919 г. Бенеш с удовлетворением сообщал, что неблагоприятная по отношению к русинам позиция Антанты заставила Жатковича отказаться от идеи определения словацко-русинской границы на мирной конференции и согласиться с планом изменения этой границы на основе данных этнографии в ходе будущих переговоров в Праге [1]. Отношение карпато-русских лидеров к проблеме определения границы между Словакией и Подкарпатьем было четко выражено уже в заявлении Центральной Русской Народной Рады в Ужгороде 7 августа 1919 года. Данное заявление Рады было реакцией на «агитацию против объединения всех русских земель», которая имела место со стороны «некоторых лиц» на «русских землях Спиша, Шариша, Земплина и Унга» [2]. «Справедливое разграничение русских и словацких земель должно быть произведено на основании исторических и этнографических данных, которые ясно доказывают, что все земли, населенные массами, принадлежащими к русско-католической церкви, должны считаться русскими, – говорилось в заявлении Центральной Русской Народной Рады. – Славянская взаимность требует от только что освобожденного народа, чтобы он глубоко чувствовал благодарность и любовь к стомиллионному русскому народу, принесшие огромные жертвы для славянства… Русский народ, распространяя русскую культуру, не желает ни одного словака русифицировать» [2].
Становление административных органов управления Подкарпатской Русью также не соответствовало ожиданиям русинских политиков, поскольку с самого начала решающую роль в этом процессе стали играть чешские чиновники, присланные из Праги. В конце июля 1919 г. чехословацкое руководство направило в Ужгород чешского чиновника доктора Я. Брейху, задача которого заключалась в организации гражданской администрации края. Впоследствии Я. Брейха был назначен администратором, возглавив новообразованную административную структуру. «Граждане Карпатской Руси! Чехо-словацкая республика сдерживает свои обещания. Ее желание – дать вам самоуправление… Поэтому, как только позволили обстоятельства, она передала в руки д-ра Брейхи гражданское управление Карпатской Русью.… Имя д-ра Брейхи означает терпимость…, свободу, преданность, прогресс и справедливость» [3, c. 1], – писал 19 августа в своем обращении к населению генерал Эннок, командовавший чехословацкими воинскими подразделениями на данной территории.
Назначение Брейхи было первоначально с энтузиазмом встречено общественностью Подкарпатья. «Присоединение свершилось. Карпатская Русь вошла в состав земель Чехословацкой республики. Тысячу лет стонали мы, сыны сей русской земли, в мадьярской неволе, но, наконец, дождались свободы, – писал ужгородский еженедельник «Русская Земля». – От всей души приветствуем доктора Брейху. Мы верим в его добрую волю, в его справедливость, в его доброжелательность…» [4, c. 2]. В то время как карпато-русская общественность приветствовала установление чехословацкого контроля над Подкарпатьем как долгожданное национальное освобождение, местное венгерское и еврейское население воспринимало приход чехов как оккупацию и временное явление. Высокопоставленный чехословацкий чиновник, посетивший Подкарпатье в октябре 1919 г., сообщал в канцелярию президента республики о том, что мадьяры и мадьяроны ведут активную пропаганду среди местного населения, утверждая, в частности, что «мадьярская пшеница лучше, чем чешская свобода» [5]. По словам автора данного донесения, «евреи и мадьяры никого не боятся и открыто выступают против русских крестьян.… Во время визита бабушки русской революции Брешко-Брешковской в Мукачево мадьяры и евреи распевали венгерский гимн и кричали, что здесь мадьярское государство, а не Карпатская Русь» [5].
Не желая вызывать отчуждение у местного населения и стремясь создать у русинской интеллигенции ощущение сопричастности к управлению краем, 12 августа 1919 г. правительство Чехословакии учредило временную директорию как совещательный орган при администраторе. Председателем директории был назначен Г. Жаткович. Влиятельный печатный орган карпато-русской диаспоры в Северной Америке «Американский Русский Вестник», первоначально с энтузиазмом поддержавший присоединение Подкарпатья к Чехословакии, приветствовал создание директории и назначение Жатковича главой этого органа, оптимистично усматривая в этих шагах начало реализации русинской автономии. «Жаткович – президент Русинии! Наш Масарик!», – такими восторженными заголовками «Американский Русский Вестник» комментировал новости из Чехословакии, поместив на первой странице сообщение Жатковича Американской Народной Раде угро-русинов о том, что «чехословацкое правительство назначило меня Президентом Директории автономной Русинии» [6, c. 3]. В сентябре 1919 г. Жаткович в качестве главы директории совершил поездку в США, где местная русинская диаспора устроила ему торжественный прием, встречая как фактического главу новообразованного русинского государства. Сообщая 18 сентября 1919 г. о состоявшемся незадолго до этого народном конгрессе американских русинов, «Американский Русский Вестник» писал, что «господин Жаткович, Президент Директории автономной Русинии, был принят бурными овациями» [7, c. 2].
Однако эйфория и явно завышенные ожидания карпато-русской общественности по поводу создания директории улетучились очень быстро. Директория оказалась лишь декоративным органом без какой-либо реальной власти, призванным имитировать участие русинов в управлении собственным краем. Попытки директории оказывать влияние на военного диктатора и на гражданскую администрацию во главе с Брейхой оказались бесплодными. Крайне ограниченные функции директории вызывали растущее недовольство ее членов во главе с Г. Жатковичем и карпато-русской общественности края.
10 сентября 1919 г. был подписан Сен-Жерменский мирный договор, несколько статей которого непосредственно определяли правовой статус и границы Подкарпатской Руси в составе Чехословакии. В десятой статье Сен-Жерменского договора фиксировалось обязательство Чехословакии «создать на территории, населенной южно-карпатскими русинами, самоуправляющуюся единицу в границах, определенных ведущими союзными державами, которая будет иметь самую широкую автономию, совместимую с единством чехословацкого государства» [8, c. 13]. Одиннадцатая статья Сен-Жерменского договора содержала положение о том, что «территория южно-карпатских русинов будет иметь автономный сейм, обладающий законодательной властью в языковых, образовательных и религиозных вопросах, а также в вопросах местного самоуправления… Губернатор русинской области будет назначаться президентом Чехословацкой республики и будет подотчетен русинскому сейму» [8, c. 13]. В двенадцатой статье говорилось о согласии Чехословакии с тем, чтобы «чиновники на русинской территории были по возможности из местного населения» [8, c. 15]. Наконец, тринадцатая статья Сен-Жерменского договора провозглашала, что «Чехословакия обеспечивает русинской области справедливое представительство в законодательном органе Чехословацкой республики…» [8, c. 15].
Современные исследователи довольно высоко оценивают значение Сен-Жерменского договора в новейшей истории карпатских русинов. По мнению канадского историка-слависта П.Р. Магочи, «Сен-Жерменский договор явился первым свидетельством признания русинов как особого народа, имеющего право на собственную автономию, в международном праве…» [9, c. 498]. Впрочем, подавляющее большинство положений Сен-Жерменского договора, касающихся статуса русинской области в Чехословакии, так и не было воплощено в жизнь за весь период существования Первой Чехословацкой республики, оставшись лишь на бумаге.
К ноябрю 1919 г. чехословацкое руководство разработало документ под названием «Генеральный статут», определявший основные принципы управления Подкарпатской Русью. Примечательно, что вначале авторы «Генерального статута» использовали по отношении к Подкарпатью термин «Прикарпатская Русь», лишь в конечной редакции документа поменяв его на общепринятый впоследствии термин «Подкарпатская Русь». Одной из главных причин данного терминологического изменения было желание чехословацких политиков дистанцироваться от галицких русинов-лемков, стремившихся войти в состав Чехословакии, поскольку политические лидеры лемков активно использовали термин «Прикарпатская Русь» по отношению к Лемковине. Министр внутренних дел ЧСР А. Швегла в своих замечаниях по поводу текста предварительного «административного плана» русинской области осенью 1919 г. указывал, что везде, где появляется слово «Прикарпатская», должно использоваться слово «Подкарпатская», поскольку «лемки Галиции называют себя прикарпатскими русскими» [10]. Однако президент Масарик не был полностью удовлетворен и термином «Подкарпатская Русь». В июле 1921 г. в своих заметках по поводу возможности принятия конституции Подкарпатья Масарик писал о том, что термин «Подкарпатская» не менее проблематичен, чем термин «Прикарпатская», поскольку с чисто географической точки зрения Галиция, находящаяся к северу от Карпат, тоже может считаться «Подкарпатской Русью» [11]. Масарик высказывал предположение, что будущий русинский сейм может изменить данное название [11].
Генеральный статут был обнародован 18 ноября 1919 г. в Ужгороде в форме прокламации. Первая часть статута почти дословно повторяла положения 10-13 статей Сен-Жерменского договора, определявших правовое положение русинской области в составе Чехословакии. Вторая часть статута, ссылаясь на решение территориальной комиссии Парижской мирной конференции, определяла границы русинской области в составе ЧСР. «Демаркационная линия между Словакией и русинами идет прямо от г. Чоп к северной части г. Ужгород (Унгвар) таким образом, что железная дорога остается Словакии, а Ужгород – в Русинии, – говорилось в пункте «а» второй части Генерального статута. – Отсюда вдоль течения реки Уж (Унг) граница идет к Карпатам; вся территория к востоку от этой линии будет считаться автономной русинской областью» [11]. Пункт «b» второй части статута констатировал, что «южная граница автономной русинской территории была определена мирной конференцией таким образом, что граница с Венгрией проходит от Чопа на юг; железная дорога от Чопа остается на русинской территории вплоть до Мармарош-Сигота, который принадлежит Румынии; далее граница идет вдоль Тисы на восток к северной границе, соответствующей границе между бывшей Венгрией и Галицией» [11]. Пункт «с» касался наиболее болезненного для русинов вопроса возможной ревизии границы русинской области со Словакией. «Поскольку часть русинского населения на территории Словакии, определенной мирной конференцией, составляет меньшинство, – говорилось в статуте, – чехословацкое правительство рекомендовало представителям этих двух народов достичь соглашения о возможном присоединении части прилегающей русинской территории к русинской автономной области» [11].
Третья часть статута, посвященная вопросам языка и названия автономной русинской области, осторожно провозглашала, что окончательное решение по этому вопросу примет русинский сейм. «Лучшее решение языкового вопроса будет заключаться во введении народного языка в школы в качестве языка обучения и в использовании этого языка в качестве официального, – констатировалось в третьей части Генерального статута. – В старших классах средних школ… будет преподаваться великорусский язык. Было бы жаль, если бы русины не использовали богатства русской литературы, прежде всего переводной. Данное решение языковых споров соответствует предложению Петроградской Академии Наук, которая… рекомендовала бывшему царскому правительству введение народного наречия в школы на Украине…» [11]. Последний, четвертый раздел Генерального статута учреждал должность администратора, возглавляющего местный административный аппарат, и автономную раду в качестве совещательного органа при администраторе. По словам американского исследователя В. Маркуся, Генеральный статут «не вписывался в схему Сен-Жерменского договора, а… созданное им военно-административное управление не имело признаков автономии» [12, c. 13].
Несмотря на попытки директории во главе с Жатковичем играть активную роль в формировании органов управления Подкарпатской Русью, решающее слово в данном вопросе оставалось за чехословацким руководством, которое откровенно игнорировало позицию местных русинских деятелей. Основные положения Генерального статута, критически воспринятого Жатковичем, были разработаны главой чехословацкого министерства внутренних дел А. Швеглой и администратором Я. Брейхой. Колоссальное влияние на содержание Генерального статута оказал Т.Г. Масарик, который 8 октября 1919 г., т.е. более чем за месяц до опубликования статута, изложил свои соображения по поводу чехословацкой политики в отношении Подкарпатской Руси в адресованном правительству секретном документе. В четвертом пункте упомянутого документа Масарик указывал на необходимость «предотвратить не только великорусскую, но и украинскую пропаганду. Это будет возможно в том случае, если языковой вопрос будет решен путем введения народного (малорусского) языка в школы в качестве языка преподавания, а также в качестве официального языка вообще, – делился своими соображениями с правительством Масарик. – В старших классах средних школ при необходимости может изучаться и великорусский язык. Было бы жаль, если бы русины не использовали культурное богатство русской литературы» [1]. Примечательно, что значительная часть данного пассажа из секретного документа, направленного Масариком правительству, практически дословно вошла в третий раздел Генерального статута, посвященный вопросам языка. В этом же документе Масарик высказывал тревогу по поводу того, что с «великорусской пропагандой связана и церковная православная пропаганда. И эта пропаганда, – выражал надежду Масарик, – сойдет на нет, если будет оберегаться народный язык при упомянутом уважительном отношении к литературному русскому языку…» [1].
Наиболее пространным и интересным в подготовленном Масариком документе был первый пункт, посвященный вопросам границ Подкарпатья. Напомнив о нежелании Антанты в Париже предоставить русинам более значительную территорию по политическим причинам, Масарик констатировал, что администрация столкнется с «важной проблемой соседства автономной области с частью территории Словакии, населенной русинским меньшинством. В культурном и национальном отношении это, безусловно, единое целое, – признавал Масарик, имея в виду Подкарпатскую Русь и населенные русинами области восточной Словакии, – но в административном отношении это единое целое будет разделено.… Возникнет вопрос о внесении изменений в единую администрацию школьной системы… Особую проблему будут представлять финансы: будет ли автономная Русиния зависеть непосредственно от Праги или от Братиславы?» [1].
Данный документ красноречиво доказывает, что уже в начале октября 1919 г., т. е. еще до опубликования Генерального статута, Масарик говорил об административном разделении карпато-русских земель между Подкарпатской Русью и Словакией как об уже решенном вопросе, даже не упоминая о какой-либо возможности корректировки словацко-русинской границы в пользу русинов в будущем. Это означает, что вторая часть Генерального статута, допускавшая возможность словацко-русинских переговоров для достижения соглашения о присоединении русинских территорий в Словакии к автономной русинской области, не выражала истинные намерения Праги и была призвана успокоить русинских политиков. «В данном вопросе чешские представители кривили душой, – обоснованно полагал А. Пушкаш. – Достаточно припомнить, как они с самого начала возникновения вопроса о возможном присоединении Подкарпатья к Чехословакии поспешно… добились согласия стран Антанты и оккупировали территорию проживания русинов на запад от Ужгорода. Они знали, что словаки в этом вопросе русинам на уступки не пойдут…» [13, c. 69].
Продолжение следует…
