Германская сторона уполномочила на ведение переговоров о перемирии генерал-фельдмаршала Баварии и главнокомандующего Восточным фронтом принца Леопольда Баварского. Военный по призванию, он был увлеченным спортсменом и заядлым охотником. Несмотря на свои годы, а на начало переговоров ему было более 70 лет, Леопольд Баварский всю свою жизнь придерживался спартанского режима: вставал ежедневно в 5 часов утра, купался в естественных водоемах до первого льда. В военном деле он проявил полководческий талант, когда в конце августа 1916 г. остановил Брусиловское наступление на австрийцев и заставил отступить русскую армию. С 1916 по 1918 гг. являлся главнокомандующим всеми австро-германскими силами на Восточном фронте, сменив фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга.
Прямым руководителем для ведения переговоров принц Леопольд назначил генерала Карла Адольфа Максимилиана Гофмана, который со своим штабом являлся примером германской точности и работоспособности: в мирное время работал – до 14 часов, в военное время, в период боев – нередко и без ночного отдыха.
Генерал Гофман был противник более чем серьезный, целеустремленный и настойчивый. С первых заседаний он предложил советской стороне от общих рассуждений о мире без аннексий и контрибуций перейти к конкретной выработке условий перемирия.
Советская сторона внимательно рассмотрела немецкие предложения и приступила к выработке ответов на следующие пункты:
- срок перемирия и срок возобновления военных действий в случае прекращения переговоров;
- воспрещение переброски войск с одного фронта на другой,
- демаркационная линия между воющими сторонами,
- морские силы, условия передвижения торговых судов,
- запрещение пользоваться перемирием для подготовки наступления на фронте, где будет принято перемирие,
- назначение подкомиссий на разных участках, как например на Черном море и т.д. в виду большого протяжения фронта,
- все частичные прекращения боевых действий с заключением этого перемирия считать недействительными,
- непосредственно после заключения перемирия – вступить в переговоры о заключении мира[1].
Разработка проекта перемирия велась под руководством Альтфатера, который благодаря умению вставлять фразы революционного содержания где нужно и где только можно, у большевиков сумел найти полное понимание.
Затруднение вызвал первый пункт – срок перемирия. Назван были минимальный промежуток – в 28 дней и максимальный – в полгода, на котором и остановились.
Второй пункт был разработан исключительно с подачи наших военных консультантов, он ограждал интересы наших союзников и запрещал переброску войск с восточного фронта на западный.
В революционном патриотическом порыве адмирал Альтфатер разошелся с мнением всей команды военных консультантов, когда в третьем пункте для принятия условий перемирия потребовал вписать освобождение занятых немцами российских островов Дагель, Эзель, Моон и остальных Моонзундских островов. Полученные возражения о мелочности таких требований не нашло понимания у адмирала и очищение островов вошло в перечень переговорного процесса.
Четвертый пункт изложили в очень своеобразной форме: «Морские суда… не могут… входить в морские районы, подлежащие лишению воющими странами. Как правильно подметил участник событий – забыли поставить правильное слово очищение».
Остальные пункты очевидно не вызвали никаких расхождений.
Озвученный проект перемирия российской делегации произвел на генерала Гофмана и членов его делегации ошеломляющее действие; глава побагровел и нахмурил брови. По сгустившейся атмосфере чувствовалось, что германской стороне нанесено прямое оскорбление, которое требовало немедленных действий.
Но отдадим должное немецкой выдержке и желанию продолжить мирные переговоры, которые и изложил возмущенный генерал: «С точки зрения Верховного командования я прежде всего должен выразить удивление, что со стороны русской делегации предлагаются условия, которые были бы понятны только в случае военного разгрома Германии и ее союзников. Я полагаю, что фронтовая обстановка противоречит этому, и считаю своим долгом это подчеркнуть… Но все же в интересах дела я полагал бы возможным перейти к постатейному обсуждению выслушанного нами предложения»[2].
Последняя фраза разрядила обстановку и позволила приступить к детальному обсуждению пунктов перемирия.
Во время обсуждения неожиданно, в соответствии с большевистской логикой, срок перемирия вместо только что планируемых минимальных 28 дней без какого-либо плавного перехода предложили установить на восемь дней.
Прения по первому пункту затянулись, и для выхода из затруднительного положения решили объявить перерыв, который благотворно подействовал на переговорный процесс, и по первому пункту пришли к соглашению в 28 дней, ранее заявленных большевиками.
Ко второму пункту немецкая сторона подошла реалистично – напрочь отвергнув желание помочь воющим союзникам России с запретом переброски войск на действующий фронт, в то же время гарантировав России сохранение статус-кво, выразившегося в следующем положении: «Перемирие распространяется на все сухопутные и воздушные военные силы России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции на фронте между Черным и Балтийскими морями. Одновременно с этим устанавливается перемирие и на Русско-Турецких театрах войны в Азии. Центральные державы, Болгария и Турция, обязуются не усиливать своих войск против России во время перемирия и не принимать никаких перебросок войск, имеющих целью подготовку наступления на русском фронте между Черным и Балтийским морями, а также на Русско-Турецком фронте в Азии. Точно также и Россия обязуется во время перемирия не предпринимать никаких войсковых передвижений, которые могли бы облегчить нападение на армии четырех союзных держав»[3].
Третий пункт, кроме альтфальтерской вставки о Моонзундских островах, которая категорически была отвергнута германской стороной и не подлежала обсуждению, не вызвал расхождений.
Далее делегации отошли от основной темы и свое внимание сосредоточили на такой животрепещущей теме, как братание на фронте, что вызывало категорическое возражение генерала Гофмана, который заявил: «Перемирие еще не мир. Служба должна продолжаться с непреклонной строгостью. Кроме того, братание совсем нецелесообразны: на практике они слишком часто приводят лишь к столкновениям, к форменным побоищам между “братающимися”, которых приходилось разнимать пулеметами. В обоюдных интересах – отказаться до начала мирных переговоров от всякого общения».
Каменев возразил, указав на практическую невыполнимость такого запрета, – «Уже на что мы строго запрещали братание, а на деле наши солдаты продолжали брататься даже тогда, когда с вашей стороны их встречали выстрелами»»[4].
Более чем удивительное заявление, непонятное для всех, если не взглянуть на суть этих братаний, которые и раскрыл Каменев, особенно упирая на необходимость строжайшего запрета выгодных для немцев обычных спутников братания – меновой окопной торговли и, прежде всего, снабжения русских солдат немецким спиртом. Поэтому понятно, что наиболее горячие головы могли “брататься” невзирая ни на какие одиночные выстрелы и пулеметные очереди.
Большевики были конкретны и выдвинули предложение об ограничении выдачи спирта германским солдатам германским командованием. На что незамедлительно получили возражение от генерала Гофмана: «Германский солдат привык к умеренному употреблению спирта. Лишить его винной порции, облегчающей суровую обстановку окопной жизни, не представляется возможным для германского командования. Вообще не приходится говорить о возможности установления какой бы то ни было общей нормы для обеих армий, в виду того, что в России строжайше запрещено употребление спирта в каком бы то ни было виде”.
В конце концов генерал Гофман делает уступку в вопросе о братании и соглашается на “организованное общение”, но не по всему фронту, а лишь в заранее определенных, точно установленных пунктах»[5].
Вершиной политической мысли уполномоченных от ВЦИК Советов Крестьянских, Рабочих и Солдатских депутатов явилось предложение о провозе в Германию агитационной литературы Смольного «о мире и братстве». На что последовал не менее остроумный ответ: «Именно потому, что Германия так готова к миру, для нас подобная литература и не нужна. Другое дело – ваши западные союзники… Для них проповедь мира была бы весьма полезна… Мы конечно разрешим провоз вашей литературы на французский и английский фронт, а ввоз ее в Германию, наверное, отклоним»[6].
После завершения политических тем приступили к завершающей части переговоров, которые прошли успешно, т.к. оставшиеся пункты не вызвали расхождений и были оперативно согласованы.
Наша делегации, несмотря на телеграфную связь, решила заручиться прямой поддержкой центральных органов власти в Петрограде. А для этого глава делегации Иоффе потребовал перерыв на неделю с последующим открытием заседания 12 декабря 1917 г. в Пскове.
Последовал ответ генерала Гофмана: «Должен выразить сожаление, что начатые переговоры должны неожиданно прерваться. Само собой разумеется, что нельзя противиться тому, чтобы они были отложены на неделю. Со своей стороны, однако, предлагаю возобновить заседания опять в Брест-Литовске, так как здесь все уже оборудовано для совещания. В частности, ставка нашего Восточного фронта соединена проводами юза (телеграфа) с верховными командованиями Германии и ее союзников, а также и русская делегация соединена отсюда проложенным уже проводом в Петербург. Кроме того, за продолжение совещания именно в Брест-Литовске я должен выдвинуть серьезнейшие с нашей стороны довод: ни я, как уполномоченный Германии, ни представители наших союзников, совершенно очевидно, не имеем возможности покинуть ставку даже на короткое время, так как все мы по служебному положению с нею связаны. Для нас оставить Брест-Литовск значило бы оставить свой пост в армии. Россия же, как доказал приезд ее уполномоченных в Брест, имеет возможность выслать в германскую главную квартиру необходимых для переговоров лиц без ущерба для своих фронтовых интересов»[7].
Завершились трехдневные переговоры, во время которых были выяснены предложения германской стороны, во время перерыва в Петрограде оставалось выработать окончательную позицию советской делегации.
Продолжение следует…
[1] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 22.
[2] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 46.
[3] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 49-50.
[4] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 55.
[5] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 56.
[6] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 56.
[7] На сцене и за кулисами Бресткой трагикомедии. Д.Г. Фокке // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1993. Т. 20. С. 52.
