Революционные потрясения 1917 г., распад Российской империи и окончание Первой мировой войны привели к заметному росту белорусского национального движения, которое отличалось наибольшей активностью на западнобелорусских землях, прежде всего на территории Виленщины и Гродненшины, где возник целый ряд довольно влиятельных общественно-политических структур, выступавших от имени местного белорусского населения.
С активизацией белорусского национального движения на Виленщине в 1918-1919 гг. всё более важную роль в деятельности его представителей стал играть конфессиональный фактор, что было неизбежно в сложных условиях этноконфессионального белорусско-польского пограничья и сразу же давшей о себе знать жёсткой полонизационной политики польских властей. Так, уже 19 сентября 1919 г. Центральная Белорусская Рада Гродненщины сообщала в Центральную Белорусскую Раду Виленщины и Гродненщины о том, что «по приказу польских властей в Гродно с 15 сентября 1919 года все православные сотрудники гродненской полиции – православные, в том числе и белорусы, увольняются со службы» (НАРБ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 10. Л. 7)[1]. Комментируя данное событие, руководители Белорусской Рады Гродненщины высказывали свой «горячий протест» против таких действий поляков и призывали обратить внимание на подобные факты вопиющей дискриминации по конфессиональному признаку (НАРБ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 10. Л. 7)[2].
Одним из главных направлений деятельности лидеров белорусского национального движения на Виленщине были неоднократно предпринимавшиеся попытки белорусизации местной католической церкви, включая сферу церковного образования, богослужений и делопроизводства. Так, на своём заседании 29 июля 1919 г. члены виленского Белорусского Национального Комитета приняли единодушное решение обратиться к виленскому католическому епископу с просьбой «открыть в этом учебном году в Виленской Духовной семинарии кафедру белорусского языка, литературы, истории и географии Беларуси, а также установить в виленских костёлах наряду с польскими проповедями также чтения евангелия и проповеди на белорусском языке» (НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 72)[3].
Одновременно было решено обратиться с аналогичной просьбой и к виленскому православному епископу, которого, в частности, призывали организовать чтение евангелия в виленских церквах на белорусском языке, а также ввести белорусские проповеди, перевести преподавание основ православной веры на белорусский язык и перейти на белорусский язык в ведении церковного делопроизводства (НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 72)[4].
В конце июля 1919 г. руководство Белорусского Национального Комитета в Вильно направило официальное обращение к виленскому католическому епископу, в котором подробно изложило свою точку зрения на положение белорусских католиков и сформулировало свои основные требования, направленные на учёт белорусской национальной специфики католической церковью в областях, населённых этническими белорусами.
«На территории виленской диецезии значительную, если не подавляющую массу населения римско-католического вероисповедания составляют белорусы. До последнего времени, – говорилось в обращении виленского Белорусского Национального Комитета, – этот обездоленный народ, угнетённый со всех сторон, не имел возможности молиться на своём родном языке, поскольку за время польского и российского господства в нашем крае его постоянно заставляли чураться своего родного языка» (НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 72)[5].
Далее в обращении виленского Белорусского Национального Комитета следовала эмоциональная и весьма показательная характеристика полонизаторской роли римско-католической церкви по отношению к белорусам и литовцам Виленского края. «Виленская римско-католическая Духовная семинария является духовной школой, в которую поступают уроженцы нашего белорусского и литовского края, прежде всего дети, которые говорят на белорусском или литовском языке. И что же мы видим? Проучившись в Виленской римско-католической семинарии, дети белорусского и литовского народов часто забывают свой родной язык, утрачивают свою национальную и духовную сущность и, по причине того, что обучение ведётся в польском духе и на польском языке, становятся апостолами полонизации белорусского и литовского народов, – подчёркивали авторы обращения к виленскому католическому епископу. – Дабы положить конец подобному угнетению своего народа, Белорусский Национальный Комитет считает необходимым приступить к реформе школы. Необходимо сделать эту духовную школу такой, чтобы она удовлетворяла национальные идеалы также и нашего белорусского народа, который ведёт героическую борьбу за свою духовную и культурную самобытность» (НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 136)[6].
Среди конкретных предложений, сделанных руководством Белорусского Национального Комитета, было введение в курс обязательного обучения римско-католической Духовной семинарии ряда предметов по белорусоведению, в том числе белорусской литературы, а также истории и географии Беларуси (НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 136)[7].
Однако, как показало уже самое ближайшее будущее, подобные инициативы были весьма наивными и изначально обречёнными на неудачу. Католическая церковь в межвоенной Польше практически сразу же была превращена надёжный и весьма эффективный инструмент полонизации белорусского населения; при этом белорусские католики изначально рассматривались польскими властями как «потенциальные поляки» и как первоочередной и наиболее удобный объект полонизации. Именно по этой причине, по словам польского историка белорусского происхождения Е. Мироновича, «польские власти и католическая церковь не допускали появления белорусского движения в костёле» (Mironowicz 2007: 56)[8].
Немаловажным было и то показательное обстоятельство, что среди подавляющего большинства римско-католического духовенства западнобелорусских областей, включая Виленщину и Гродненщину, доминировали ярко выраженные пропольские настроения. Так, в своём донесении в Школьный отдел Белорусской Центральной Рады Виленщины и Гродненщины 15 сентября 1919 г. белорусские учителя Ю. Гичан и Л. Решетова сообщали, что главным препятствием при открытии белорусской начальной школы в местечке Рожанцы Лидского повета стала ярко выраженная антибелорусская позиция местного католического ксендза Мороза. По словам белорусских учителей, ксендз местного костёла Мороз – «человек, который, по своим собственным словам, не признаёт белорусов как отдельную нацию, а белорусский язык считает лишь диалектом польского языка… Совет данной волости под руководством ксендза Мороза постановил открыть в текущем году польскую школу» (НАРБ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 15. Л. 43)[9]. При этом подавляющее большинство населения в данном населённом пункте составляли этнические белорусы.
Подобные настроения доминировали среди подавляющего большинства римско-католического духовенства западнобелорусских земель. Те же немногочисленные ксендзы, которые демонстрировали какие-либо симпатии к белорусскому национальному движению, всячески дискриминировались, подвергались различным преследованиям со стороны польской администрации и часто переводились либо во внутрипольские области с чисто польским населением, либо, по согласованию с Римом, отправлялись для миссионерской деятельности за границу, что было широко распространённой практикой.
Ярким примером подобной практики является судьба белорусского католического ксендза Ф. Абрантовича, который симпатизировал белорусскому национальному движению в этнически белорусских северо-восточных воеводствах межвоенной Польши и по этой причине быстро стал неугодным польским властям. Официальная Варшава решила этот болезненный для себя кадровый вопрос таким образом, что по согласованию с Римом Ф. Абрантович в 1928 г. был назначен экзархом Апостольского экзархата для католиков восточного обряда в китайском Харбине; при этом для успешной работы в Харбине, где в то время проживала многочисленная русская эмигрантская диаспора, католический священник о. Абрантович и его сотрудники предусмотрительно приняли восточный византийский обряд (Лебедев 2017: 89)[10].
Таким образом, ставший неугодным польским властям белорусский католический ксендз Абрантович, с одной стороны, был удален из Польши, что было выгодно Варшаве, но с другой стороны, он был использован Римом в своих далекоидущих миссионерских целях как орудие прозелитической политики среди русской православной диаспоры. В целом же в течение всего существования Второй Речи Посполитой с 1918 до 1939 г. католический костёл продолжал выступать в роли эффективного инструмента полонизации местного белорусского населения.
ЛИТЕРАТУРА
Лебедев А.Д. Римско-католическая церковь в БССР в 1920-х годах: духовенство, костелы и верующие // Беларусь у ХІХ–ХХІ стагоддзях: этнакультурныя традыцыі і нацыянальна-дзяржаўныя працэсы : зборнік навуковых артыкулаў. Гомель: ГДУ імя Ф. Скарыны, 2017.
Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 878. Оп. 1. Д. 10. Л. 7.
НАРБ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 15. Л. 43
НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 72.
НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 136.
Mironowicz E. Białorusini i Ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. Białystok, 2007.
[1] Национальный Архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 878. Оп. 1. Д. 10. Л. 7.
[2] Там же.
[3] НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 72.
[4] Там же.
[5] Там же.
[6] НАРБ. Ф. 879. Оп. 1. Д. 1. Л. 136.
[7] Там же.
[8] Mironowicz E. Białorusini i Ukraińcy w polityce obozu piłsudczykowskiego. Białystok, 2007. S. 56.
[9] НАРБ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 15. Л. 43.
[10] Лебедев А.Д. Римско-католическая церковь в БССР в 1920-х годах: духовенство, костелы и верующие // Беларусь у ХІХ–ХХІ стагоддзях: этнакультурныя традыцыі і нацыянальна-дзяржаўныя працэсы : зборнік навуковых артыкулаў. Гомель: ГДУ імя Ф. Скарыны, 2017. С. 89.
