Белорусские губернии в отчетах Третьего отделения в правление Николая I

Аннотация

При описании ситуации в белорусских губерниях Третье отделение подчеркивало лишь внешнюю лояльность польского дворянства властям, но при этом отрицало наличие в крае подпольной сети. Считалось, что восстание невозможно при наличии в губерниях православного крестьянства, которое несмотря на крепостное право хранило верность монархии.   

_________________________________________________________

С созданием Третьего отделения император Николай I получил дополнительный канал информации о положении в империи. Если принять во внимание, что ново учреждённое отделение императорской канцелярии предназначалось в том числе и для искоренения коррупции, сбора информации о качестве управления по разным ведомствам, то характер поступающей информации приобретал особое значение для выработки внутренней политики. В этой связи представляет интерес характеристика ситуации и проблем в белорусских губерниях, представавших на страницах ежегодных отчетов.  

Накануне польского восстания 1830–1831 гг. основной темой отчетов являлись многочисленные жалобы на злоупотребления местных властей в белорусских губерниях, необоснованные преследования, в результате которых поляки «не смеют говорить друг с другом о своем несчастии, и всякий раздавшийся звук колокольчика повергает их в содрогание» [1, с. 40]. После восстания тональность отчетов меняется. Практически во всех из них, несмотря на признание фактов управленческого произвола отдельных губернаторов или генерал-губернаторов, поляков перестают изображать жертвами бюрократического произвола. Представляют интерес проблемы, которые привлекали внимание составителей ежегодных обзоров.

В числе проблем, связанных с белорусскими губерниями, упоминалось воссоединение униатов с православной церковью. Эта тема впервые появилась на страницах ежегодного отчета за 1835 г. Характерно, что внимание ведомства у Цепного моста привлек рост недовольства мерами «к обращению унии в православие» [1, с. 132]. Отмечалось, что негативное отношение к такой политике поддерживалось католическим духовенством. Однако для таких настроений, по мнению жандармов, давали повод и местные власти, которые далеко не «всегда должным благоразумием и надлежащей умеренностью» [1, с. 132] вели дело в этом вопросе. Не менее интересно, что по жандармским донесениям еще на стадии подготовки воссоединения больше всего проблем возникало в Витебской и Могилевской губерниях, поскольку именно «здесь оказывается противодействие помещиков-католиков и вредное влияние их на крестьян униатского исповедания» [1, с. 185]. Попала в поле зрения и реакция на указ от 1 января 1837 г., переводивший униатов под непосредственное управление обер-прокурора Святейшего Синода. В отчете отмечалось, что униатское духовенство восприняло этот шаг как предвестие упразднения унии, причем «многие из униатских священников, особенно те, кои пообразованнее, даже довольны распоряжением о передаче дел их в ведение синодального обер-прокурора в надежде, что это распоряжение послужит к устройству в духовенстве их порядка» [1, с. 163]. Прихожане униатского исповедания из крестьян вообще не обратили на это внимания, поскольку характеризовались как народ «совершенно равнодушно ко всему до религии относящийся и едва имеющий понятие о различиях вероисповеданий» [1, с. 163]. Напротив, больше всего недовольства и негативной реакции выразило католическое духовенство. В ксендзах видели источник распространения слухов о том, что «распоряжение правительства будет иметь последствием присоединение волею или неволею и самых католиков к православной церкви» [1, с. 163].

В целом Третье отделение отмечало, что воссоединение униатов с православной церковью относилось к важнейшему событию внутренней жизни страны. При этом политическая полиция в отчете за 1840 г. полагала, что «перемена» униатов имела не только религиозное, но и политическое значение, поскольку происходила «спокойно и утверждена на прочном основании: ибо новоприсоединенные православные, с охотою принимая все правила греко-российской церкви, теснее будут сближаться с русскими и самою национальностью» [1, с. 234]. В отчете составленном в год Полоцкого церковного собора  более подробно рассказывалось о воссоединении. Отмечалось, что лишь трое униатских священников отказались присоединиться к православной церкви, не подписав в консистории акт о воссоединении, и только в двух приходах – в Волынской и Могилевской губерниях – под влиянием священника прихожане не приняли переход на православное богослужение. Жандармы подметили интересную связь между униатством и идентичностью верующих. Так, по словам отчета, в литовских губерниях «униаты, находясь среди католиков, считали себя русскими», а вот в белорусских, то есть Витебской и Могилевской, губерниях «окруженные жителями греко-российского исповедания, они назвали себя поляками» [1, с. 215]. Последующие несколько лет после 1839 г. в отчетах, прежде чем окончательно покинуть их страницы, сохранялась униатская проблематика. В частности, чины политической полиции сигнализировали об отдельных неверных шагах в отношении бывших униатов, которые происходили, по мнению жандармов, из-за того, что на местах духовенство «превышает власть свою гонением» [1, с. 257], отступая от принципов политики веротерпимости.

В жандармских донесениях встречались развернутые оценки проводимой политики и ситуации в белорусских губерниях. В отчете за 1836 г. на основании донесений генерал-майора А.Ф. фон Дребуша рекомендовалось выдерживать линию на «справедливое и единообразное управление» [1, с. 146], недопущение административного произвола и соблюдение принципов веротерпимости в крае. В донесении за 1844 г. со ссылкой на начальника IV жандармского округа генерал-майора графа П.Ф. Буксгевдена утверждалось, что в распоряжении правительства имеется только три инструмента для действия «на сближение жителей Западного края с русскими» [1, с. 355]. Этими механизмами являлись «религия, законы и язык, и как правительство наше в последние четыре года обратило внимание на эти предметы», то лишь от этого времени стоило отсчитывать начало политики, от которой следовало «ожидать, что жители западных губерний будут постепенно терять прежнюю свою национальность и сливаться с русскими» [1, с. 355]. С точки зрения жандармов население губерний положительно отнеслось к введению Свода законов вместо Литовского статута. Однако преподавание «в училищах русского языка и обращение униатов в православие, наиболее последнее, произвели между жителями сильный ропот» [1, с. 355]. Правда, спустя пять лет после упразднения унии больше всего опасений в местном обществе высказывалось о судьбе римско-католической церкви. В частности, упразднение отдельных католических монастырей, перевод монастырских владений в собственность государства настроили католическое духовенство против властей. В свою очередь ксендзы распространяли свое враждебное настроение, оказывая сильное влияние на женское воспитание и своих прихожанок. По мнению составителей отчетов, следовало поскорее вывести женское образование из-под воздействия римско-католического духовенства. Любопытно, что чины Третьего отделения осторожно предлагали императору уменьшить для дворян-католиков срок выслуги государственной службы в великорусских губерниях с десяти до трех лет, чтобы привлечь их к чиновной карьере.

Важным событием в повседневной жизни крепостных крестьян белорусских губерний стало проведение инвентарной реформы. Однако ее осуществление утвердило «в крестьянах ложную мысль, будто бы им Высочайше дарована свобода и будто бы владельцы стараются скрыть это в тайне» [1, с. 404]. В отчете за 1847 г. сообщалось о волнениях среди крестьян Могилевской и Витебской губерний, которые завершались столкновениями крепостных с властями, убийствами дворян.

Характеризуя же общественное мнение в белорусских губерниях, шеф Третьего отделения констатировал, что несмотря на отсутствие сети тайных обществ, находятся «злоумышленники … в стране, где большая часть жителей сочувствует им в преступных намерениях». Это происходит вследствие того, что «уроженцы западных губерний, с немногими исключениями, и духовенство, и женщины, и молодые люди, и даже старцы столь легкомысленны, что как бы непреоборимою силой влекутся к неустройству, хотя Россия предоставляет им спокойствие и счастье» [1, с. 401]. При этом речь шла исключительно о поляках, поскольку при описании разных случаев от замыслов о цареубийстве до хранения запрещенных книг речь шла о «польском патриотизме» [1, с. 400]. Постоянно упоминалась в отчетах середины 40-х гг. XIX в. проблема заграничных эмиссаров, которые пытались проникнуть в пределы империи. Интересно, что жандармы выступали не столько с репрессивных позиций, сколько исходили из рациональных соображений о соразмерности мер пресечения реальной опасности. Так, в отчете отмечалось, что часто губернские власти «от избытка усердия, смотрели на эти дела с преувеличенной точки зрения и иногда по одним ни на чем не основанным оговорам содержали в заточении людей невинных» [1, с. 254]. В результате подобными инициированными снизу и поддержанными губернаторами сверху делами «оказывается услуга не правительству, а революционной пропаганде, которой тайная цель всегда была и будет – во ожидании благоприятной минуты не допускать запад России до успокоения и содержать его в беспрерывном волнении» [1, с. 254].               

Третье отделение интересовала и реакция поляков на события весны народов 1848–1849 гг. В целом в отчете отмечалось, что в большинстве своем польские подданные оставались «зрителями этих смут» [1, с. 426]. Однако у властей сохранялось настороженное отношение к представителям «высшего и среднего классов» [1, с. 417]. Согласно донесениям жандармских чинов, у властей были все основания полностью полагаться на крестьян, поскольку «исповедующие греко-российскую веру и находящиеся хотя в крепостном, но в лучшем положении, нежели крестьяне Царства Польского, преданы правительству и внушают опасение помещикам» [1, с. 417]. Признавалось, что Венгерская революция возбудила среди части жителей «надежды, которые поддерживались заграничными революционными внушениями» [1, с. 426]. Однако потенциальная угроза от подобного воздействия не раздувалась на страницах донесений. Например, согласно отчету за 1848 год, «отчаянные польские патриоты в Западных губерниях не составляют большинства», причем «даже между дворянами есть довольно таких, которые сближаются с русскими, состоя с ними под одними законами и пользуясь теми же правами и преимуществами» [1, с. 418]. Последнее не означало отказа от сохранения политического надзора и принятия превентивных мер против тех, кто хранил запрещенные сочинения, оружие или пытался совершить побег за границу.       

Начавшаяся Крымская война обратила внимание жандармов на реакцию подданных на это событие. Они отмечали, что по всей России, за исключением Царства Польского и «литовских губерний», вступление в войну было воспринято в положительных тонах. Однако в Виленской, Гродненской, Ковенской и, возможно, Минской губерниях «многие из местных уроженцев, по обыкновению, предаются беспокойным и несбыточным местам» [1, с. 436]. Вместе с тем эти политические мечты не выходили за пределы частных разговоров в узком кругу. Эти беседы вращались вокруг надежд на то, что война с Османской империей «вовлечет Россию в войну европейскую и что при этом возобновятся в Европе беспорядки 1848 года» [1, с. 436]. В целом же они вынуждены быть «покорны по необходимости» [1, с. 436].        

В последнем отчете правления императора Николая I за 1854 год отмечалось, что в губерниях, возвращенных от Польши, лишь польские патриоты «питают нерасположение к нам и мало сочувствуют успехам нашего оружия» [1, с. 439]. Однако они находятся в явном меньшинстве, что позволяет надеяться на лояльность этих губерний в условиях войны. Причина такой уверенности заключалась в том, что «жители низших сословий почти все русские родом и православные по вере, вполне преданные нашему правительству», поэтому в случае каких-либо беспорядков их организаторы «не встретят в общей массе ни одобрения, ни поддержки» [1, с. 439]. Нельзя не отметить, что этот вывод полностью подтвердился в условиях польского восстания 1863-1864 гг., когда белорусское крестьянство оказалось не просто в стороне от участников восстания, но в основном поддержало деятельность российского правительства по его подавлению.        

В заключение можно отметить, что политическая полиция на протяжении правления Николая I ставила под сомнение политическую лояльность дворянства белорусских губерний. Православные же крестьяне расценивались как опора правительства в крае. Вместе с тем чины Третьего отделения не раздували полонофобию, не верили в существование разветвленного заговора. В тех случаях, когда жандармы решались на рекомендации императору, они акцентировали внимание на необходимости соблюдения права при реализации внутренней политики.   

1. Россия под надзором: отчеты III отделения 1827-1869; сб. док. Сборник документов. М. Сидорова и Е. Щербакова. М.: «Рос. фонд культуры»: «Российский Архив». 2006. – 706 с.