Milan Sládek. Němci v Čechách. Německá menšina v Českých zemích a Československu 1848 – 1946. Praha: Pragma, 2002. 205 str.
Национальная идентичность любого народа опирается на исторически сложившуюся мифологию, включающую целый ряд разнообразных мифов, среди которых особенно выделяются «миф золотого века», «миф упадка» и «миф возрождения» (Smith 1986: 192).[1] Архетипы, лежащие в основе национального самосознания чехов, формировались под колоссальным воздействием непростых отношений с их многовековыми соседями-немцами, которые сыграли роль важного источника чешского мифотворчества и катализатора чешской философской и политической мысли. По справедливому замечанию чешского историка Э. Радла, чешско-немецкое историческое противостояние «не ограничивалось лишь спором журналов и политиков; в нем участвовали лучшие чешские и немецкие силы… Философия чешских культурных вождей, включая Палацкого, Гавличка и Масарика, достигла своих высот именно в национальном вопросе…» (Rádl 1993: 7).[2]
Чешско-немецкие отношения, в особенности их наиболее трагический и болезненный компонент – массовое выселение судетских немцев из Чехословакии после поражения гитлеровской Германии в мае 1945 года – относятся к числу самых деликатных и трудных тем в чешской историографии и общественно-политической мысли, не вписываясь в устоявшийся набор мифов и стереотипов, исторически сложившихся в чешском общественном сознании. Изгнание судетских немцев, которое сопровождалось многочисленными кровавыми эксцессами и массовым насилием над судетонемецким гражданским населением со стороны чехов, явно противоречит сформировавшемуся у чехов стойкому «комплексу жертвы» и связанной с этим трогательной уверенности в презумпции собственной исторической невиновности.
С распадом СССР, обретением долгожданной свободы и поворотом «назад в Европу» перед чехами все явственнее замаячили уже позабытые ими «тени прошлого», от которых они были искусственно избавлены в рамках советского блока. И после вступления Чехии в НАТО и ЕС многие лидеры судетских немцев продолжали и продолжают настаивать на официальной отмене так называемых «декретов Бенеша», создавших правовую основу для выселения трехмиллионного судетонемецкого меньшинства из послевоенной Чехословакии. Наивно-инфантильная вера чешских политиков в автоматическое решение всех исторических проблем со сменой политического режима, в триумфальное «возвращение Чехии в Европу» и в ее счастливую жизнь в дружной «общеевропейской» семье после «бархатной революции» 1989 года столкнулась с очень серьёзными препятствиями. «Подвести черту под историческим прошлым не получилось, – были вынуждены признать многие современные чешские публицисты. – Вопреки наивным представлениям президента Гавела, его извинения [перед судетскими немцами – К.Ш.] не привели к успокоению ситуации…» (Valach 2002: 17)[3].
Если взгляд чешских историков на чешско-немецкие отношения в XIX веке и в период существования первой чехословацкой республики был отмечен сильным влиянием будительской традиции с ее романтическим пафосом противопоставления миролюбивых славян и агрессивных германцев, то выселение судетских немцев трактовалось чехословацкой социалистической историографией как справедливое возмездие и закономерный итог чешско-немецкого противостояния. Особого интереса к процессу и деталям выселения судетских немцев чехословацкая историография долгое время не проявляла как по идеологическим, так и по внешнеполитическим соображениям, тем самым игнорируя беспрецедентный в истории с точки зрения пропорций выселяющих и выселяемых акт массовой депортации целого этноса, составлявшего практически треть населения Чехии (к началу выселения численность чехов составляла около 7 миллионов человек, численность судетских немцев в Чехии – около 3 миллионов человек, т.е. 7 миллионов чехов выселило более 3 миллионов немцев).
В отличие от Чехословакии и позже Чехии, в ФРГ появилось большое количество фундаментальных исследований, посвященных судетским немцам в составе ЧСР и их выселению. Тем самым возникла и, несмотря на интерес чешских историков к судетским немцам в последние десятилетия, сохраняется значительная диспропорция в изучении данной темы между чешской и немецкой историографиями.
В условиях длительного молчания чешской историографии особое значение приобретают работы чешских историков-эмигрантов, которые могли обращаться к данной болезненной тематике, не испытывая тех идеологических ограничений, которые существовали в Чехословакии в период социализма.
* * *
Одной из таких работ стала книга чешского историка Милана Сладека «Немцы в Чехии. Немецкое меньшинство в чешских землях и в Чехословакии 1848 – 1946», которая в качестве докторской диссертации была защищена в Монреальском университете в Канаде еще в далёком 1957 году, а в 2002 году с существенными дополнениями была издана на чешском языке в пражском издательстве «Прагма». Хотя автор, эмигрант из Чехословакии, был лишен доступа к чешским источникам, важное преимущество его монографии состоит в том, что он имел возможность работы с архивами и документами, доступными на Западе, главным образом в Северной Америке и в Германии. Именно благодаря этому работа, написанная в конце 1950-х годов, в значительной степени не потеряла своей актуальности до сих пор. Несомненным достоинством книги Сладека является не только целый пласт малоизвестной и неизвестной чешскому читателю информации, но и оригинальные мысли и нешаблонные оценки, нередко противоречащие устоявшимся в чешском общественном сознании стереотипам.
Хотя заявленный в названии книги период времени охватывает целое столетие с 1848 до 1946 г., основное внимание уделено положению немецкого меньшинства в первой чехословацкой республике (1918-1938) и Мюнхенскому сговору. Эта кажущаяся на первый взгляд хронологическая диспропорция представляется в целом оправданной, поскольку в XIX веке в условиях Австро-Венгрии чешско-немецкие отношения еще не приобрели самодостаточного характера, являясь составной частью сложных межнациональных отношений многонациональной империи, где доминировал немецкий язык и культура, что делало судетских немцев, численно уступавших чехам в Богемии и Моравии, частью господствующей культуры. В наиболее чистом виде чешско-немецкие отношения проявили себя с образованием независимой Чехословакии, где судетские немцы неожиданно для себя оказались в непривычной им роли национального меньшинства.
Вместе с тем, положение гау Судетенланд и Протектората Богемия и Моравия во время Второй мировой войны, а также процесс выселения судетских немцев из Чехословакии в 1945-1946 гг. изображены в монографии крайне скупо, поверхностно и схематично, что лишило автора возможности уделить должное внимание целому ряду фактов принципиального значения. Так, прискорбным пробелом работы является то, что в ней почти не говорится о начальном периоде выселения судетских немцев в мае-июле 1945 г. (так называемое «дикое выселение», проводившееся до Потсдамской конференции), которое изобиловало насилиями и массовыми расправами над гражданским населением Судет.
Говоря об образовании чехословацкой республики в 1918 году и о причинах неудачи судетонемецкого движения за самоопределение после окончания Первой мировой войны, М. Сладек отмечает деморализацию судетских немцев, вызванную неожиданным для них распадом Австро-Венгрии, а также «атмосферу усталости от войны, недостаток организованности и политического единства, что не позволило лидерам судетских немцев оказать эффективное сопротивление чехам.… Отсутствие единства среди чешских немцев, – резюмирует автор, – само по себе усиливало требование чехов об установлении исторических границ» (Sládek 2002: 28-29).[4] [После провозглашения независимой Чехословакии 28 октября 1918 года судетские немцы создали 4 государственных образования со своими правительствами – Дойчбемен и Судетенланд на севере и северо-востоке Чехии; Дойчзюдмерен в южной Моравии и Бемервальдгау в южной Чехии. Однако судетонемецкие государственные образования оказались нежизнеспособными и вскоре были ликвидированы чехословацкими властями – прим. К.Ш.]
Важной причиной торжества чехов автор справедливо считает эффективную деятельность министра иностранных дел Чехословакии Э. Бенеша на Парижской мирной конференции, где ему удалось отстоять требование исторических границ Чехии благодаря умелой эксплуатации симпатий Антанты к чехам и удачному использованию исторических, правовых и экономических аргументов. Автор признает, что в некоторых случаях Бенеш, применяя манипулятивные технологии, сознательно вводил в заблуждение союзников. Так, стремясь занизить численность немцев в чешских землях в глазах Антанты, Бенеш утверждал, что австрийская перепись 1910 года завысила количество немцев в Чехии на 800.000 – 1.000.000 человек. Это утверждение Бенеша вскоре было опровергнуто данными чехословацкой переписи 1921 года, результаты которой оказались сравнимы с данными предыдущей австрийской переписи.
Кроме того, Бенеш обещал союзникам «строить государство по образцу национальных прав и принципов, содержащихся в конституции Швейцарии» – это щедрое, но заведомо невыполнимое обещание было зафиксировано в ноте Бенеша о будущем национальном устройстве ЧСР от 20 мая 1919 года. При всем том автор монографии чересчур снисходителен к Бенешу, полагая, что для справедливой оценки его работы на мирной конференции нельзя не учитывать психологическую атмосферу того времени, отмеченную антинемецкими настроениями и романтическим энтузиазмом лидеров новых национальных государств. «Тенденциозность и ошибки Бенеша, – считает Сладек, – можно понять и извинить… Политик всегда должен требовать больше, чтобы получить меньше…» ((Sládek 2002: 39).[5]
Впрочем, позднее автор вынужден признать, что «значительная разница между заявлениями чешских политиков и тем, что они в реальности были готовы предложить немцам» сыграла серьезную роль в последующей эскалации конфликта (Sládek 2002: 44).[6] Примечательно, что впоследствии лидеры судетских немцев, включая Генлейна, часто апеллировали к обещаниям и обязательствам, которые взяли на себя отцы-основатели Чехословакии в 1919 году и которые в известной мере легитимизировали судетонемецкие требования в глазах Запада.
Тактический успех чехословацкой дипломатии во главе с Бенешем в Париже, где им, пользуясь благосклонностью Антанты, удалось отстоять исторические границы Чехии, включавшие более чем трехмиллионное судетонемецкое меньшинство, отнюдь не означал стратегического успеха – эффективной интеграции судетских немцев в новорожденное чехословацкое государство. Отношения между судетонемецким меньшинством и официальной Прагой в течение всего межвоенного периода оставались крайне напряженными, сыграв роль мины замедленного действия огромной силы в исторической судьбе межвоенной Чехословакии.
В своем анализе чешско-судетонемецких отношений в 1918-1919 гг. М. Сладек обнаруживает значительно больший кругозор, сбалансированность и широту взглядов, чем некоторые чешские историки, которые декларируют необходимость «преодоления марксистского подхода», но грешат при этом рецидивами самого примитивного этноцентризма. Так, некоторые современные чешские исследователи ограничивают свой анализ сложных чешско-судетонемецких отношений лишь обвинениями «ослепленных античешской ненавистью» (John 1994: 32-33)[7] судетонемецких политиков в «фанатизме и неспособности к трезвой оценке ситуации» и даже отказывают им в праве апелляции к принципам Вильсона о самоопределении народов, называя попытки судетских немцев опереться на принципы Вильсона «нелепыми» (John 1994: 32-33).[8] Не скупясь на обвинения судетских немцев в отсутствии реализма и в фанатизме и неизменно характеризуя их цели как «нелепые», эти историки в то же время избегают ставить вопрос о том, насколько реалистичными были представления самих чехословацких политиков о границах Чехословакии, ее национальном составе и, в конце концов, насколько жизнеспособным было это новорожденное государство.
М. Сладек критически и скрупулезно анализирует национальную политику Праги в межвоенный период и причины недовольства судетских немцев своим положением, высказывая ряд оригинальных мыслей и счастливо избегая при этом устоявшихся штампов о межвоенной Чехословакии как о почти идеальном «единственном островке демократии» в Центральной Европе и о руке Берлина как о главной причине судетонемецкого сепаратизма. Автор приводит целый ряд примеров недальновидности и просчетов в национальной политике Праги, что позволяет ему говорить о чешском «национальном эгоизме» в период первой чехословацкой республики. «К сожалению, существовали серьезные различия между заявлениями чешских политиков и тем, что они были готовы предложить немцам. …Чувство национального эгоизма у чехов стало преобладать. После трех столетий немецкого господства и десятилетий политической борьбы чехи, наконец, добились господства и без колебаний поменялись с немцами ролями, – констатирует чешский историк. – Чехословацкое правительство не рассматривало возможность предоставления определенной автономии немцам.… Тем самым Прага упустила возможность добиться поддержки со стороны судетских немцев…» (Sládek 2002: 44).[9]
К числу серьезных изъянов в национальной политике Праги автор относит то показательное обстоятельство, что конституцию ЧСР 29 февраля 1920 года парламент демонстративно принял без каких-либо консультаций с представителями нацменьшинств, бесцеремонно поставив их перед свершившимся фактом, что создало веские предпосылки для будущих конфликтов. Другим серьезным раздражителем для нацменьшинств стал закон о языках, принятый парламентом Чехословакии 29 февраля 1920 года. В соответствии с этим законом «чехословацкий» язык получал статус государственного. «Может показаться странным, что чехи, которые были всегда против введения государственного языка в предвоенной Австрии, немедленно обнаружили его необходимость в собственном государстве» (Sládek 2002: 45)[10], – иронически замечает Сладек, указывая на явные двойные стандарты чешских политиков.
Впрочем, некоторые современные чешские историки предъявляют к конституции ЧСР 1920 г. претензии другого рода, утверждая, что «чехословацкая демократическая конституция предоставляла лидерам нацменьшинств широкие возможности влиять на свой электорат с помощью демагогической пропаганды… Опирающиеся на чехословацкую конституцию, права нацменьшинств в ЧСР были образцом для любого другого государства в мире» (John 1994: 62).[11]
Столь высокая оценка чехословацкого законодательства вполне объяснима, однако она неизбежно вступает в конфликт с общеизвестными фактами, свидетельствующими о том, что национальные меньшинства межвоенной Чехословакии – и далеко не только судетские немцы – отнюдь не считали свое положение идиллическим. Ответ на вопрос о том, почему нацменьшинства в ЧСР – не только судетские немцы, но и венгры, поляки и даже значительная часть первоначально лояльных к Праге русинов и «титульных» словаков – оказались столь «неблагодарны» и не смогли оценить все выгоды своего замечательного положения, данные исследователи, не мудрствуя лукаво, сводят исключительно к неблагодарности, злонамеренности и безответственности лидеров этих нацменьшинств.
Неожиданный для многих успех судетонемецкой партии Конрада Генлейна на парламентских выборах в 1935 году, где она получила 66% всех голосов немецких избирателей, по мнению М. Сладека, был закономерным результатом развития событий в Чехословакии. Причины резкого роста популярности партии Генлейна, которому «за три года удалось уничтожить республику», Сладек усматривает прежде всего в нереализованном стремлении судетских немцев к автономии, в обострившихся экономических трудностях 1930-х годов и, разумеется, в приходе к власти в Германии Гитлера (Sládek 2002: 51).[12]
Что касается отношений Генлейна с гитлеровской Германией, то автор ставит под сомнение широко распространенное мнение о том, что Берлин с самого начала поддерживал партию Генлейна. По словам Сладека, «…имеющиеся документы, в том числе материалы военного трибунала в Нюрнберге, не содержат доказательств связи Генлейна с Германией вплоть до 1935 года… Германский МИД вступил в контакт с судетонемецкой партией лишь после ее успеха на выборах 1935 года и выделил ей ежемесячную субсидию в размере 15.000 рейхсмарок» (Sládek 2002: 61).[13]
Именно вследствие установившихся контактов с Берлином после успеха на выборах 1935 года, по мнению Сладека, и произошла резкая радикализация судетонемецкой партии. Тем не менее, в своих планах в отношении Чехословакии Гитлер длительное время игнорировал партию Генлейна, рассчитывая на прямое военное вмешательство. Летом 1937 года руководством Германии был разработан план военной операции против Чехословакии под названием «Фалль Грюн» (Fall Grün). 22 мая 1938 года в ответ на частичную чехословацкую мобилизацию Гитлер подписал новую директиву, предусматривающую начало реализации плана Fall Grün 1.10.1938. В это время Гитлер намеревался захватить ЧСР силой, еще не допуская возможности Мюнхена. «В результате триумфа Генлейна, успеху которого способствовало и чехословацкое правительство, до последнего отстаивавшее концепцию национального государства, потребность в плане Fall Grün отпала, – обоснованно констатирует автор. – В Мюнхене Чехословакия была предложена Гитлеру совершенно бесплатно» (Sládek 2002: 79).[14]
Продолжение следует…
[1] См. Smith A.D. The Ethnic Origins of Nations. Oxford 1986, p. 192.
[2] Rádl E. Válka Čechů s Němci. Melantrich, Praha 1993, s. 7.
[3] Valach M. Viníci a Lokajové. Kolektivní vina Sudetských Němců // Tvar, č. 9, 2002, s. 17.
[4] Sládek M. Němci v Čechách. Německá menšina v Českých zemích a Československu 1848 – 1946. Praha: Pragma, 2002, s. 28-29.
[5] Там же, с. 39.
[6] Там же, с. 44.
[7] John М. Čechoslovakismus a ČSR 1914-1938. Beroun: Baroko & Fox 1994, s. 32-33.
[8] Там же.
[9] Sládek M. Указ. соч., с. 44.
[10] Там же, с. 45.
[11] John M. Указ. соч., с. 62.
[12] Sládek M. Указ. соч., с. 51.
[13] Там же, с. 61.
[14] Там же, с. 79.
