Наверное, любое государство стремится придать своему существованию признаки вечности и древности. Это позволяет говорить об укоренённости государства в истории данной территории. Длительность истории чаще всего зависит не от объективных данных, а от желания заинтересованных кругов видеть в территориальном прошлом конкретные национальные признаки. Эти признаки в подавляющем большинстве случаев представляют перенос современных представлений в прошлое и интерпретацию прошлого таким образом, чтобы современным признакам нашлось место в этом новом прошлом. В таком скорректированном образе прошлого современное государство существует или как непрерывная цепь государственных образований, каждое из которых было «нашим», или как прерывистая цепь, которая разрывалась внешним воздействием – другими государствами либо иными силами, стремящимися подчинить или вообще уничтожить «наш» гордый народ и его государственность. То, что в какие-то исторические времена конкретного народа не существовало, мало кого волнует.
Распад Советского Союза породил множество мифов о национальном прошлом новых независимых государств. Часть этих мифов была реанимирована из недалёкого прошлого, в основном из конца XIX – начала ХХ в., когда в Российской империи активно стали формироваться национализмы периферийных территорий. Другая часть мифологии заимствована из среды эмиграции, покинувшей Россию в период гражданской войны, или позже, в основном, в конце Великой Отечественной войны. Последняя категория эмигрантов была вынуждена покинуть Родину по причинам своего сотрудничества с немецким оккупационным режимом. Соответственно, идеи, исповедуемые этими лицами, содержали в себе достаточно большой пласт русофобии, поскольку русские (в широком культурно цивилизационном смысле) не позволили закрепиться «новому порядку», в котором некоторые особо рьяные борцы за национальное самоопределение видели возможность создать собственное государство. И третья часть мифологии начала формироваться накануне распада СССР, превратившись после распада в более-менее стройную систему.
Новые постсоветские государства в массе оказались достаточно молоды, если у кого-то из них и была собственная национальная государственность (именно такая государственность, которую можно объективно назвать национальной), то истоки такой государственности виделись в распаде России в период гражданской войны. Но подобный взгляд на историю не удовлетворял новых идеологов. Государства должны были происходить из древности, чтобы нынешнюю территорию можно было назвать своей, апеллируя к глубинам веков. И естественно, помимо поиска исторической базы, возникла необходимость оценивать собственную государственность некритически, как сугубо положительное явление, ради чего появились новые интерпретации прошлого, оправдывающие деятельность тех или иных исторических персонажей мифической борьбой за мифическую национальную государственность.
Наиболее рельефно поиск себя в прошлом начался на Украине. Любители украинских древностей нашли себя в таком далёком прошлом, что стало возможным говорить о том, как выглядели украинцы миллион лет назад.
В учебнике истории Украины украинцы упоминались в период 140 тыс. лет до н.э.
И почему-то в этом соревновании кто древнее решили поучаствовать белорусские учёные. Поиск белорусской государственности в те эпохи, когда белорусов не существовало, конечно, не чужд белорусской исторической науке, но она всегда держала некую планку и не переходила на украинский стандарт нахождения своего прошлого. Однако всё когда-нибудь заканчивается.
С 2014 г., который начался политическим кризисом на Украине, активизировалось формирование исторической мифологии белорусской государственности. И через несколько лет появилась достаточно оригинальная концепция, описывающая белорусскую государственность как некое явление, непрерывное на протяжении тысячелетий. В 2018 г. институт истории Национальной академии наук Белоруссии начал выпуск пятитомного академического издания «История белорусской государственности».
Интересно, что мотивация этого труда не научная, способствующая достижению истины, а идеологическая, предполагающая национализацию далёкого, ещё доэтнического прошлого территории. Так, во введении к пятитомнику авторы пишут: «[…] в современных геополитических условиях белорусам крайне необходим собственный взгляд на историю, который позволит противостоять навязыванию искажённых и чуждых представлений о нашем прошлом. Только таким образом можно увидеть национальное и государственное наследие, сделать выводы на перспективу»1. Т.е. именно собственный взгляд на историю противостоит навязыванию искажённых и чуждых представлений о прошлом. Но в этом случае «собственный взгляд» должен быть объективным, иначе он будет таким же искажённым, как и «чуждые» взгляды. Белорусские учёные, критикуя навязываемые искажённые (или якобы искажённые) взгляды, не заявляют о том, что предлагаемый ими взгляд объективен. Более того, утверждение, что «только таким образом можно увидеть национальное и государственное наследие», допускает такой же искажённый взгляд на прошлое. Ведь, если не применять «национальную» оптику для изучения прошлого, ничего «национального» в прошлом может не оказаться. Т.е. предлагается собственная субъективная система оценок прошлого, которая позволяет увидеть «национальное и государственное наследие». Встаёт вопрос, а существует ли это «национальное и государственное наследие» в условиях бытования иных точек зрения на прошлое? Т.е. объективно ли это наследие, если оно улавливается лишь с помощью альтернативной исследовательской оптики, специально сформированной для нахождения именно собственного «национального и государственного наследия»?
Для того, чтобы создать необходимую национальную оптику, пришлось пересмотреть ряд терминов. Например, поменял своё значение термин «государственность». Надо сказать, что данная дефиниция до сих пор чётко не определена, однако она практически всегда связана с наличием государства2 (лишь в одном определении она связана с «выражением организованной властной воли людей»3). Но белорусские учёные предложили следующую трактовку: «Мы рассматриваем государственность как внутреннюю потенциальную способность этнонационального сообщества и его элиты, обеспечивающую право и возможность длительного самостоятельного исторического существования и развития». Собственно государство, по мнению белорусских учёных, – это «конкретно-историческое воплощение потенциала государственности, совокупность государствообразующих факторов»4. Т.е. государственность может существовать и без государства. Более того, белорусская трактовка государственности вообще не подразумевает наличие государства или властной воли, это всего лишь «право и возможность длительного самостоятельного исторического существования и развития». Называя собственную трактовку дефиниции «государственность» «значительным научным достижением отечественной исторической науки», авторы, тем не менее, видят её потенциал не в науке, а в «важном значении для дальнейшей разработки идеологии белорусской государственности»5.
Белорусские исследователи утверждают, что «в истории белорусской государственности можно выделить три периода». Первый период получил название «догосударственный», а его хронологические рамки обозначены так: 100 тыс. лет до н.э. ‒ первая половина XI в.6
Поскольку, по мнению белорусских учёных, государственность ‒ это «способность этнонационального сообщества» к самостоятельному историческому существованию, она должна быть связана с какой-либо этнонациональной группой. Если речь идёт о белорусской государственности, значит, группа должна принадлежать к белорусскому этносу. Иначе это будет другая, не белорусская государственность. В связи с этим стоит учесть, что человек вида Homo sapiens появился в Европе примерно 40 ‒ 50 тыс. лет назад7. Таким образом, у истоков белорусской государственности стояли неандертальцы, поскольку именно они населяли Европу 140 тыс. лет до н.э. Также интересным является то, что в этом же томе «Истории белорусской государственности» утверждается, что «этап освоения территории Беларуси неандертальцами считается гипотетическим, так как все находки единичны, определены типологически, не имеют геологических привязок и сопровождающей органики»8. Т.е. подтверждений заселения этих земель неандертальцами нет, есть лишь орудия труда, которые могли потерять перемещающиеся по территории охотники. Поселения неандертальцев существовали южнее, на территории современной Центральной Украины9. Из этого можно заключить, что неандертальцы создали белорусскую государственность, не проживая на белорусской территории, т.е. дистанционно.
Если вспомнить, что государственность – это способность к существованию именно этнонационального сообщества, тогда сам собой напрашивается вывод, что неандертальцы имели какое-то отношение к белорусскому этнонациональному сообществу. Иначе нет смысла вести первый период белорусской государственности из неандертальской эпохи. Однако белорусы – это люди современного типа, предки которых – Homo sapiens, а неандертальцы – «это тупиковая ветвь развития эволюционной линии, ведущей к современному человеку». «Эволюционные пути неандертальца и человека разошлись 555 – 690 тысяч лет назад, и […] произошло это, следовательно, еще в Африке»10. Т.е. неандертальцы не являлись предками сапиенсов, а сапиенсы предки всех нынешних людей. В итоге выходит, что белорусскую государственность создала вымершая ветвь человечества, которая не является предками нынешних белорусов. Но, если национальную государственность может создать лишь «этнонациональное сообщество», то неандертальцы были белорусским этнонациональным сообществом, которое не является предками современных белорусов.
Кстати, один из белорусских чиновников назвал «Историю белорусской государственности» уникальной. Если исходить из утверждений, что неандертальцы сопричастны к созданию белорусской государственности, тогда с этим чиновником можно согласиться.
В целом, современная белорусская историческая наука подключилась к идеологическим разработкам. При этом она не усиливает идеологический компонент объективными данными, а создаёт потенциальную возможность для критики идеи белорусской государственности, включая в её истоки неандертальцев и достаточно оригинально трактуя сам термин «государственность».
1История белорусской государственности. В 5 т. Т. 1. Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в. / отв. ред. тома: О.Н. Левко, В.Ф. Голубев. Минск: Беларуская навука, 2018. С. 5.
2См., например: Казбан Е.П. Государство и государственность. К вопросу о соотношении понятий // Вестник университета. 2012. № 4. С. 34–38; Шабуров А.С. Государство и государственность: вопросы соотношения // Известия ИГЭА. 2012. № 3 (83). С. 126‒130.
3Шабуров А.С. Государство и государственность: вопросы соотношения // Известия ИГЭА. 2012. № 3 (83). С. 128.
4История белорусской государственности. Т. 1. С. 6.
5Там же.
6Там же.
7Бобринская С.А. О митохондриальной Еве и генетическом разнообразии современного человечества // Антропогенез.ру. Режим доступа: http://antropogenez.ru/article/76/ (дата обращения: 13.05.2022).
8История белорусской государственности. Т. 1. С. 60.
9Попов М.М., Нераденко Т.Н. Последние палеоантропы Центральной Украины // II Виноградовские чтения // Материалы Международной научно-практической конференции (Армавир, АГПУ, 7 апреля 2018 г.). Армавир: Дизайн студия Б, 2018. С. 5–9.
10Неандарталец нам не предок // Наука и жизнь. Режим доступа: https://www.nkj.ru/archive/articles/6686/ (дата обращения: 23.05.2022).
