История России ХХ века богата революциями. Только за первые неполные 20 лет начала века стране пришлось пережить три революции и десятки отдельных вооруженных восстаний. Правительство силой подавляло мятежи и восстания, однако это не помешало революционным кругам в конце концов осуществить задуманное.
Одной из причин невозможности полностью парализовать революционную деятельность является различие идеологии, характеров, целей революционеров и их противников. Слишком непохожие люди стояли по разные стороны баррикад. Тем не менее, нельзя отказывать в искренности намерений той и другой стороны. Политическая полиция была в массе искренне настроена к своему родному государству и защищало его, как говорится, не за страх, а за совесть. Революционеры также самозабвенно были преданы идеям борьбы с режимом. Поэтому с обеих сторон сталкивались люди, являющиеся носителями идеалистических представлений о будущем своей страны. Правда, будущее в том и другом случаях выглядело очень по-разному. Естественно, с обеих сторон встречались и те, кто действовал из побуждений собственной выгоды или из других меркантильных целей, однако вряд ли они составляли в обоих случаях заметное большинство. К тому же среди террористов попадались не просто искренние сторонники революционных идей, а фанатики, для которых традиционная мораль превращалась в препятствие террору. Они вырабатывали свою особую мораль, которая базировалась на радикальном взгляде на «светлое будущее». Причём, в данном случае речь идёт именно о революционерах-террористах, а не о теоретиках, хозяевах конспиративных квартир или работниках нелегальных типографий. Для того, чтобы стать террористам, т.е. подвергнуть свою жизнь опасности не только тюремного заключения, но и физического уничтожения, а иногда самоуничтожения, необходима была своеобразная система ценностей и взглядов на будущее общества.
Попытаемся рассмотреть психологические типы революционера-террориста и охотника за революционерами – жандармского или полицейского офицера. Стоит сразу оговориться, что в данном случае будут представлены некие усреднённые портреты. В реальности всё было разнообразнее, жандармы конца XIX в. отличались от жандармов периода революции 1905 – 1907 гг. Они действовали в разных, стремительно меняющихся условиях. За несколько лет ситуация изменилась от единичных терактов до революционной охоты на сотрудников политической полиции. Естественно, это отражалось на психическом складе жандармов, их оценках противника. Тоже самое можно сказать и о революционерах.
В русскую революционную практику начала ХХ века прочно вошли понятия террора и экспроприации. Террор был бескомпромиссный и беспощадный. Мишенью считался любой человек, носивший форму государственного служащего, даже если это был почтальон [1]. Соответственно и террористы должны были представлять из себя людей с крепкими нервами и готовыми ко всему. Однако так ли это было на самом деле?
Жизнь террориста-боевика любой революционной партии была постоянно сопряжена с риском случайного взрыва в результате ошибки или внезапного ареста. Естественно такое существование сопровождалось постоянным нервным напряжением. Конспирация, переезды, попытка обмануть полицейских агентов, жизнь в замкнутом пространстве деформировали человеческую психику. Террорист по сути жил в двух состояниях: охотника – во время теракта и зверя, на которого охотятся – в период между терактами. Такое психическое напряжение влекло за собой определенные последствия. У революционеров часто не хватало выдержки, что вело к раскрытию групп и арестам, а то и добровольной сдаче властям. Так, в результате подобного состояния, у эсерки М. Селюк появилась мания преследования. Ей везде мерещились агенты полиции, следовавшие за ней и не покидавшие ее даже в бане. Не выдержав виртуального преследования, М. Селюк написала письмо в Департамент полиции с просьбой арестовать ее. Там были крайне удивлены таким поворотом событий, однако просьбу эсерки исполнили [2]. Это был не единственный случай психической неуравновешенности. Например, в 1905 г. в Минской тюрьме врач, освидетельствовавший арестованных революционеров, обращал постоянное внимание на слабое здоровье своих пациентов, в том числе и психическое [3]. Об этом же говорили и сами революционеры. С. Кравчинский, убивший шефа жандармов Н. Мезенцева, писал: «Убийство – вещь ужасная, только в минуты сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек … может лишить жизни себе подобного. Русское правительство довело нас до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возводим их в систему» [4]. Теракты совершают люди в невменяемом состоянии, и в то же время теракты возводятся в систему, т.е. происходят очень часто. Вывод напрашивается сам. Говоря словами Кравчинского, революционные террористы почти все время пребывают в состоянии «сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания». Теракт сам по себе становится навязчивой идеей, все дальше уходя от политики в область криминальной психиатрии [5].
По другую сторону баррикад стояла политическая полиция. Политическим сыском занимались как жандармы, считавшиеся армейским соединением, но подчинённые Департаменту полиции Министерства внутренних дел, так и полицейские, полностью подчиненные Департаменту полиции Министерства внутренних дел. К расследованию государственных преступлений привлекались офицеры, прошедшие специальную подготовку. Особенно это касалось жандармов. Те, кто хотел перевестись в Корпус жандармов, проходили строгий отбор. Они должны были быть благонадежными, не иметь денежных долгов и исповедовать православие. Не последнюю роль играл интеллект. Практически все представители как государственного, так и революционного лагеря отмечали острый ум большинства жандармских офицеров.
Служба в органах политического сыска накладывала определенный отпечаток. Она была окутана для непосвященных какой-то тайной. Это ощущение усиливали сами жандармы своей сдержанностью и корректностью [6]. Однако для борьбы с революцией сдержанности и корректности было мало. Офицеры политического сыска переходили на эту службу, как правило, из армии. Они старались свято соблюдать законы офицерской чести, часто даже во вред делу сыска. Так, жандармы старой закалки старались не работать с секретными агентами, считая, что связь с доносчиками может запятнать честь офицерского мундира. Когда же работа с агентурой была поставлена на общегосударственный уровень, многие жандармы уходили в отставку, не желая этим запятнать свое имя. Молодые жандармские и полицейские офицеры понимали, что без секретной агентуры борьба с революционным движением и терроризмом невозможна. Они очень активно стали использовать секретных сотрудников. Однако и здесь проявлялись законы офицерской чести. Ни один жандарм не внедрился в революционные организации. Это делали те, кто не имел офицерских погон. Работать с доносчиками было можно, но становиться таковым самому никто из жандармов не желал. Революционеры, понимая, что усиление агентурной работы приводит к разрушению их организаций, начали активную охоту на руководителей политического сыска. Этим террористы пытались поставить своих противников в свое положение – постоянное опасение за свою жизнь, ожидание внезапного выстрела или взрыва бомбы. Рабочий день жандармских офицеров начинался с утра, а заканчивался после полуночи. Постоянное ощущение опасности делало похожими и жандармов, и террористов. Не потому ли политический сыск все-таки смог взять под постоянное наблюдение более-менее активные революционные организации? Террористы не имели в своей деятельности сколь-нибудь весомых морально-этических препятствий. Вернее, они создали свою, альтернативную этику – этику революционной целесообразности. Жандармы же не могли переступить грани морально-этических норм, исповедуемых государством, которое они защищали. Если же такое делалось (например, поддержка провокации), то само жандармское начальство жестоко карало нарушивших законы офицерской чести. Офицеров, запятнавших себя провокацией, увольняли из Корпуса жандармов [7]. И ни один последующий командир Корпуса не считал себя в праве восстановить их в органах политического сыска.
Политическая полиция пыталась бороться с терроризмом различными способами. Однако офицерская честь не позволяла ей бороться с революционерами их же методами.
Террористы и политическая полиция, постоянно находясь в противоборстве, все же не смогли найти достаточно эффективных средств борьбы друг с другом. Российский революционный терроризм так до конца не смог выявить всех полицейских агентов, внедренных в него жандармами. Жандармы же в свою очередь не смогли найти существенных средств для борьбы с революцией.
- Антоненко С., Филиппова Т. В пасть к Люциферу // Родина. 1998. № 2. – С. 16.
- Спиридович А.И. Записки жандарма. [Репринт. воспроизведение изд. 1930 г.]. – М.: Художественная литература: Фонд творческих инициатив, 1991, – С. 182.
- Национальный исторический архив Республики Беларусь. Ф. 705, Оп. 1, Д. 3. Л. 3 об., 26, 27, 33, 35, 70.
- Баранов А. Вирус с «человеческим лицом» // Родина. 1998. № 2. – С. 19.
- Шур А. У террора женское лицо? // Родина. 1998. № 3. – С. 74.
- Спиридович А.И. Записки жандарма. – С. 28.
- Курлов П.Г. Гибель императорской России. – М.: Современник, 1992. – С. 195
