Аннотация
Дискуссия между виленским генерал-губернатором И.С. Кахановым и министром внутренних дел Д.А. Толстым по вопросу о введении в дополнительное богослужение католической церкви русского языка или диалектов литовского языка являлась примером спора о методах внутренней политики в губерниях Западного края. Она показала всю сложность разрешения национально-религиозного конфликта, выявив бесперспективность как прямолинейного административного принуждения, так и сохранения в интересах стабильности статус-кво.
_________________________________________________________
В 1886 г. при обсуждении мер, предложенных виленским генерал-губернатором Кахановым (1884-1893), развернулась скрытая от широкой общественности дискуссия между недавно назначенным начальником Северо-Западного края и министром внутренних дел графом Д.А. Толстым (1882-1889). Дискуссия происходила на уровне Комитета министров и является интересным примером представлений высшей российской бюрократии о характере проблем и угроз, с которыми приходилось иметь дело властям, и оценке методов по интеграции края в состав империи. Поводом для дискуссии стало обсуждение в Комитете министров всеподданнейшего доклада И.С. Каханова об управлении краем. Этот обмен мнениями любопытен еще и тем, что критиковавший идеи виленского генерал-губернатора И.С. Каханова министр внутренних дел граф Д.А. Толстой был не просто высокопоставленным сановником, опытным и информированным администратором, но и интеллектуалом, написавшим двухтомное исследование «Римский католицизм в России: ист. исследование», а также еще целый ряд иных работ, в том числе «Иосиф, митрополит Литовский, и воссоединение униатов с православною церковью в 1839 году». В свою очередь И.С. Каханов являлся примером кадрового военного, который продолжил свою успешную карьеру на гражданском поприще, став в 1867 г. губернатором Петроковской губернии, а в 1884 г. получив назначение на ответственный пост виленского генерал-губернатора. Можно осторожно предположить, что его назначение произошло не без некоторого содействия со стороны его высокопоставленного брата М.С. Каханова, возглавлявшего в 1881-1885 гг. «Особую комиссию для составления проектов местного управления» и бывшего членом Государственного совета. В случае И.С. Каханова его представления о крае и необходимой в нем политике диктовались скорее его многолетним служебным опытом в Царстве Польском и теми идеями, которые имели хождение в среде имперской бюрократии.
Виленский генерал-губернатор И.С. Каханов пояснял, что его точка зрения заключалась в необходимости запрещения использования в богослужении римско-католической церкви польского языка. Это привело бы к тому, что вследствие «такого воспрещения, в костелах останутся в употреблении языки: белорусский, литовский и жмудский, т.е. те языки, которыми ныне пользуются ксендзы, хотя и не постоянно, для своих проповедей» [1. л. 2 об.]. Этот запрет, по мысли генерал-губернатора, разорвал бы связь между польскими национальными устремлениями и римско-католической церковью. В качестве альтернативы польскому языку начальник края даже допускал возможность полного перехода на латинский язык. Постепенный вывод польского языка из жизни парафий с преобладающим непольским населением позволил бы очистить римско-католическую церковь от польского облика. При этом Каханов оппонировал идее о том, что использование местных языков «возбудит в народе стремление к обособлению от единения с Россией» [1, л. 3]. Он признавал, что такая возможность не исключена, но считал, что такой вариант развития национальных процессов маловероятен. При этом он указывал на зарождение украинского национального движения, которое возникло «совершенно независимо от религии и богослужебного языка» [1, л. 3 об.]. Однако даже допуская то, что если в крае вследствие перевода дополнительного богослужения на местные языки и могут возникнуть какие-либо признаки национального обособления, то они не будут представлять значительной угрозы вследствие отсутствия «достаточно твердой почвы в истории народностей Сверозападного края за последние столетия» [1, л. 3 об.] при сравнении с тем вызовом, какой представляет из себя польское национальное движение. В свою очередь потенциальная угроза появления каких-либо национальных проектов в будущем в крае в значительной степени зависит от политики правительства в области народного образования. В целом генерал-губернатору казалось, что проявление сепаратистских настроений удастся достаточно легко купировать какими-либо правительственными мерами.
В остальном Каханов оценил выдвинутые против его проекта аргументы как не имеющие прямого отношения к делу. Вместе с тем он посчитал необходимым прокомментировать неудачу попытки по введению дополнительного богослужения на русском языке, проводившейся с 1869 года в пределах Виленской римско-католической епархии. В частности, генерал-губернатор считал причиной ее срыва отказ от применения обязательного легального принуждения со стороны администрации, вместо которого ставка была сделана на добровольность. По мнению Каханова, при таком подходе эта мера была обречена на поражение, поскольку рассчитывать на ее поддержку со стороны Ватикана, влиятельных польских землевладельцев и самих ксендзов-поляков было бы верхом наивности. Именно поэтому попытка правительства по введению языка изображалась польскими кругами в глазах католической паствы как средство «намерено привести народ к обращению в православие» [1, л. 9], что позволяло не только блокировать политику властей, но и сплачивать вокруг себя местное католическое население. Лично сам генерал-губернатор полагал, что все удалось бы совершить достаточно легко в тех местностях, где польское население находилось в меньшинстве. Для этого было достаточно обязательного распоряжения властей аналогичному требованию вести католическую службу на русском для военнослужащих-католиков. Еще одним доводом в пользу этой меры он посчитал перевод изучения катехизиса для католиков на русском языке после 1864 г. в учебных заведениях губерний Западного края. И.С. Каханов отметал опасения на предмет того, что дополнительное богослужение на русском в католических храмах может каким-либо образом подорвать положение православной церкви в крае. Различия между двумя конфессиями настолько существенны, что очевидны даже для невежественного в богословских вопросах сельского прихожанина, для которого сам факт использования во время мессы латинского, а литургии церковнославянского языка служил надежным разграничением двух исповеданий. Генерал-губернатор оптимистично оценивал верность местного населения православию, которое несмотря на многовековое давление сохранилось в народе. Если привязанность к православию удалось сохранить во времена крепостного права и жизни в составе Речи Посполитой, то что говорить о современных социально-политических условиях, исключающих возможность гонений на православную церковь или принуждения к оставлению веры предков. Не без оснований Каханов подметил, что принципиальный отказ от вытеснения польского языка из религиозной жизни католической церкви посредством русского или «местных говоров» ведет дело к консервации в крае явно невыгодного для российского правительства положения польского языка, «который как это признается и в самих замечаниях, служит элементом объединения с польскою справою, прямо враждебною всему русскому» [1, л. 9 об.]. Наконец, еще одним удачным попаданием в систему аргументов своих оппонентов стало оспаривание утверждения о том, что «литовская речь будто бы ныне уже совершенно исчезла» [1, л. 9 об.].
В ответ на эти аргументы министр внутренних дел Д.А. Толстой посчитал необходимым в очередной раз выразить свое несогласие, предоставив Комитету министров более расширенные соображения. В частности, он настаивал на том, что запрет богослужения на польском языке невозможен «без замены его в числе прочих местных говоров и белорусским наречием, которое римская курия отождествляет с русским языком» [1, л. 14]. Однако «ни на одном из местных наречий, кроме жмудского, не имеется богослужебных книг» [1, л. 14], причем перевод священного писания, молитвенников требует обязательного разрешения римского папы. В возможность получения такого согласия от Ватикана министр не без оснований не верил. Попытка правительства по переводу дополнительного богослужения на русский язык закончилась саботажем этой меры со стороны католического духовенства. Кроме того, министр предвидел недовольство простых прихожан. В случае же разрешения римско-католической церковью использования жмудского языка он отмечал, что это было сделано с тем, чтобы не исключить, но сохранить в практике богослужений польский язык. Именно поэтому любая попытка решительного запрета на использование польского языка встретит протест Ватикана, который будет неизбежно поддержан и местным римско-католическим духовенством. Очевидно, что Толстой стремился избежать подобной конфликтной ситуации. То, что ксендзы в своих проповедях от случая к случаю переходят на местные этнические языки, не означало их готовности легко перейти на эти диалекты, но способ «фанатизирования населения и пропаганды, достигаемых путем поучений» [1, л. 14 об.]. Наконец, предложение о совершении не только литургии, но и всей церковной жизни на латинском языке было признано министром в принципе нереалистичным в силу очевидной неготовности верующих принять богослужение на полностью непонятном им языке.
В том, что касается отдаленных последствий по расширению использования местных языков, граф Д.А. Толстой, не вдаваясь в какую-либо развернутую аргументацию, просто ограничился замечанием о том, что «всякому благоустроенному правительству надлежит не только предусматривать, но и устранять всякие анормальные проявления государственной жизни, а не идти к ним навстречу, как это предполагает генерал-губернатор» [1, л. 15]. Понимая недостаточность этой декларации, он заметил, что само по себе «стремление к обособлению» угрожает территориальной целостности государства, но особенно опасно «в таких именно народностях, этнографические границы которых, как и жмудо-литовской, выходят за пределы государства» [1, л. 15]. В качестве отрицательного примера министр сослался на армянский вопрос. Вследствие этого он полагал недопустимым повторения этой ошибки «на нашей западной окраине, тем более опасную, что в соседнем государстве существует уже движение, которое поставило себе целью поднять жмудо-литовскую народность» [1, л. 15]. Показательной стороной этой дискуссии «по переписке» для понимания взглядов Толстого стало его замечание о том, что, выступая «против употребления в католическом богослужении местных наречий, я имел в виду народность, которую вернее будет назвать жмудо-литовской, безразлично к тому, какое из этих наречий должно быть признано преобладающим» [1, л. 15 об.]. Этим министр хотел подчеркнуть, что увлечение использованием литовских диалектов может простимулировать процессы по формированию национального движения с политическими целями, направленными против целостности империи. Поскольку такая вероятность не представлялась нулевой, то и не виделось смысла в ее приближении.
Отдельно министр подверг критике оптимистическое видение виленским генерал-губернатором опыта по внедрению русского языка в католических церквях Минской губернии, входивших с 1869 по 1883 гг. в состав Виленской римско-католической епархии после упразднения Минской епархии. В целом нельзя не признать его правоту в оценке результативности усилий правительства: в начале 80-х гг. XIX в. только в 2-х из 32-х костелов проводилось богослужение на русском языке, а из 45 священников, письменно давших согласие обращаться к пастве на русском, лишь двое – Сенчиковский и Кулаковский – делали это постоянно, несколько ксендзов от случая к случаю, а прочие предпочитали исключительно польский язык [2, с. 90]. Решившиеся отказаться от польского языка ксендзы подвергались общественному остракизму, травле и даже физическому насилию, что, несмотря на поддержку со стороны правительства, блокировало решимость отдельных священников к переходу на русский язык. Чтобы представить себе градус нетерпимости по отношению к тем, кого посчитали отступниками, достаточно указать не неоднократные случаи избиения ксендзов, использовавших русский язык [3, s. 147]. Жестоко избитый за проповедь прелат А. Копцегович спустя несколько дней после нападения скончался [4, с. 109]. Достаточно сложно судить о том, насколько реалистичен был проект Каханова, но Д.А. Толстой очевидно отдавал себе отчет в том, что его последовательное проведение в жизнь резко обострило бы отношения не только с Римом, но и вызвало бы усиление конфликта с католическим духовенством, местной польской интеллигенцией и землевладельцами, которые стали бы всеми правдами и неправдами настраивать против российских властей местных прихожан-католиков. Последнее было чревато столкновениями, насилием и прямым неповиновением под предлогом защиты от религиозных гонений и ущемлений свободы совести, что не устраивало министра внутренних дел, желавшего сохранить внешний порядок. Толстой задавал риторический вопрос о том, что собирается делать начальник края «при нежелании прихожан слушать богослужение на русском языке, заставить их силою присутствовать при богослужении» [1, л. 15 об.]?
Таким образом, стратегия министра, имевшего репутацию политического консерватора, заключалась не столько в каких-то активных и превентивных мерах, сколько в поддержании сложившегося статус-кво и избегания какого-либо конфликтного взаимодействия. Такая установка во многом основывалась на негативном опыте попытки перевода с 1869 г. дополнительного богослужения католической церкви на русский язык. Точка в споре между виленским генерал-губернатором и министром внутренних дел была поставлена в 1887 г., когда Комитет министров отказался одобрить программу действий И.С. Каханова. Вместе с тем оставался открытым вопросом о том, какие методы были возможны по деполонизации католической церкви. Несмотря на то, что прямолинейные действия И.С. Каханова были уязвимы для критики и чреваты конфликтом, в отличие от стратегии Толстого начальник края все же пытался снизить влияние польского национального движения в западных губерниях. В свою очередь отказ от жестких методов против полонизированного католического клира при отсутствии альтернативных мер ставил ситуацию на паузу, что в условиях края означало лишь откладывание проблемы в будущее.
- РГИА. Ф. 1604. Оп. 1. Д. 765.
- Канфесіі на Беларусі (канец XVIII—XX ст.) / В.В.Грыгор’ева, У.М.Завальнюк, У.І.Навіцкі, А.М. Філатава. Навук. рэд. У.І.Навіцкі. Мінск: ВП „Экаперспектыва“, 1998. – 340 с.
- Смоленчук, А. Попытки введения русского языка в католическое богослужение в Минской и Виленской диоцезиях 60–70-е гг. XIX в. // Lietuvių katalikų mokslo akademijos metraštis. Vilnius, 2002. – T. 20. – S. 141-154.
- Бендин, А.Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863- 1914 гг.). Минск : БГУ, 2010. – 439 с.
