Вокруг событий воссоединения западнорусских униатов, совершившегося в пределах Российской империи в последней четверти XVIII – второй четверти XIX в., в православной церковно-исторической науке сформировался ряд стереотипов, которые не вполне соответствуют историческим реалиям. Это дурно, поскольку, как показывают события последнего времени, Брестская церковная уния продолжает оставаться фактором как религиозной, так и общественно-политической жизни Восточной Европы, а следовательно, осмысление ее исторической судьбы в пределах российского государства в ХVIII и XIX вв. продолжает оставаться актуальной проблемой.
Первый из стереотипов, сложившихся в этой области, состоит в том, что воссоединение униатов с православными в границах российского государства стало триумфом православия и катастрофическим поражением католичества на белорусско-украинских землях. С этим трудно согласиться в полной мере. Достаточно взглянуть на цифры.
Согласно подсчетам Витольда Колбука в процессе разделов Речи Посполитой с 1772 по 1795 г. подданными Российской империи стали 4 653 379 последователей унии [30, s. 50]. В 1795 г. в составе населения Российской империи белорусы составляли 8,3%, а украинцы – 19,8% [11, с. 25]. Соотношение – 1 к 2,385. Если произвольно спроецировать его на этническую структуру униатского населения, можно сделать вывод, что подданными России к 1795 г. были 1 374 705 белорусских и 3 278 673 украинских униата. Известно, что среднегодовой прирост населения в белорусско-литовских губерниях (Виленская Гродненская, Ковенская, Витебская, Минская, Могилевская, Смоленская) с 1782 по 1857 г. составлял 0,17%, а среднегодовой прирост населения в губерниях правобережной Украины, в которых компактно проживали униаты (Подольская, Киевская, Волынская), с 1795 по 1857 г. составлял 0,55% [11, с. 23]. Учитывая эти данные, можно приблизительно рассчитать сколько униатов должно было проживать в России в 1839 г. Их численность должна была составлять 5 549 645 человек (4 072 112 украинца и 1 477 533 белоруса). Известно количество униатов, вернувшихся в православие с 1780 по 1839 г. – 3 448 226 верующих. Это число складывается с учетом миссионерских действий свт. Георгия (Конисского) (117 187 [4, с. 299]), воссоединения последних лет царствования императрицы Екатерины ІІ (1 572 067 [19, л. 11–12]), результатов миссии епископа Смарагда (Кржижановского) (158 972 [18, л. 22]), а также итогов Полоцкого объединительного Собора (1 600 000 [19, л. 13]). Отсюда следует, что из униатских церквей в костелы с 1780 по 1839 г. перешли 2 101 419 человек. Это число далеко от точности, поскольку является результатом не слишком корректной методики подсчетов. Скорее всего оно было несколько меньше. Чтобы приемлемо определить количество латинизировавшихся униатов, нужно проводить скрупулезное дополнительное исследование. В то же время, даже учитывая несовершенство использованного подхода, можно говорить, что возвращение западнорусских униатов к православию сопровождалось оттоком униатского населения в латинский обряд в соотношении не менее, чем 2 к 1. Отсюда следует, что католичество в пределах Российской империи с 1795 по 1839 г. потерпело тяжелое поражение, но далеко не катастрофу.
Мало того, поражение католичества на, если так можно выразиться, униатском фронте было тактическим. На самом деле в Белоруссии упразднение унии стало его крупной стратегической победой. Дело в том, что приток латинизантов значительно расширил и укрепил социальную базу католичества латинского обряда, т.к. в костелы пришли большие массы крестьянского населения, чего во времена Речи Посполитой не наблюдалось. В результате католичество латинского обряда из вероисповедания высшего и части среднего слоев общества западных губерний превратилось в вероисповедание части простого народа, и в наши дни 12% белорусов относят себя к католикам и, соответственно, считают себя поляками. Это имело и продолжает иметь далеко идущие последствия и требует научного осмысления, в процессе которого лишь отчасти могут быть использованы аргументы историков XIX в.
Еще один стереотип, который в наши дни продолжает существовать, состоит в том, что уния, оказавшаяся в пределах российского государства, была безусловно обречена. Однако, во-первых, уния в границах западных губерний сумела продержаться в течение 67 лет – с 1772 по 1839 г.; во-вторых, до сих пор никто не сумел убедительно доказать, что уния не имела внутренних сил для выживания в общественно-политических условиях Российской империи. После монографии генерала П.О. Бобровского «Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I» [3] многие историки с достойным лучшего применения постоянством повторяют, что обострившееся противостояние между базилианскими монахами и просвещенной частью униатского белого духовенства являлись проявлением слабости унии, обрекало ее на исчезновение. В то же время проекты сохранения и возвышения унии, которые выдвигали сторонники ее самобытности, как например, проект архиепископа Ираклия (Лисовского) [31], проект протоиерея Антония Сосновского [25] свидетельствует об обратном, о том, что уния не была бессильна. У нее имелись энергичные, просвещенные и одаренные организационным талантом защитники, а потому был шанс продолжить существование.
С этим связано еще одно заблуждение относительно судьбы унии в России: якобы она пала жертвой религиозной нетерпимости, царившей в российском государстве. Это далеко не так. Императрица Екатерина II действительно желала упразднить унию и предпринимала для этого конкретные шаги, не нарушая при этом принципа веротерпимости. Императоры Павел І и Александр І относились к унии достаточно толерантно. Более того, они в меру своего понимания старались обеспечить положение униатов, чем униаты вполне успешно пользовались.
Что же касается императора Николая І, то до сих пор неясно: действительно ли, давая в 1827 г. ход проекту возвращения униатов к правосланому вероисповеданию, предложенному прелатом Иосифом (Семашко), он желал упразднить унию или для него было достаточно ее делатинизировать и деполонизировать, чтобы добиться лояльности униатов, составлявших значительную часть населения западных губерний. Однозначного ответа на этот вопрос не дает ни текст указа 9 октября 1827 г., после которого началось рефоримирование церковного организма унии, ни организация униатского дела министром внутренних дел Д.Н. Блудовым и обер-прокурором Святейшего Синода Н.А. Протасовым, занимавшимися униатской проблемой в 1830-е гг. Их действия в отношении униатов были настолько невнятными, что только при очень большом желании их можно выдать за последовательную подготовку разрыва унии. В этом отношении показательна история «Секретного комитета по делам Греко-унитским», действовавшего с июня 1834 [20, л. 1об] по октябрь 1838 г. [17, л. 1] Этот комитет был сформирован для согласования позиций руководства Православной Церкви и тех представителей униатского духовенства, которые были недовольны православной миссией епископа Смарагда (Кржижановского) и утверждали, что желают общего воссоединения с православием [20, л. 9]. До марта 1836 г. Секретный комитет собирался только 3 раза [Там же] и не сумел справится с поставленной перед ним задачей. Результатом работы этого коллегиального органа, по мнению епископа Иосифа (Семашко), явились остановка, шаткость и колебание всего униатского дела [9, Т. 1, с. 83].
Объяснение проблем с реализацией подготовки общего воссоединения униатов можно найти, познакомившись со взглядом на приемлемое для Российской империи преодоление униатской проблемы, распространенным среди представителей петербургской элиты. Его раскрыл М.Н. Муравьев. В 1838 г. накануне Полоцкого Собора он, хорошо знакомый с деятельностью епископа Иосифа (Семашко), в личном письме к императору очень похвально отзывался об униатах в пределах Австрийской империи. Они, по его мнению, демонстрировали вполне приемлемую для российского правительства степень внешней близости к православию. То есть возвращение униатов к православному вероисповеданию для него, известного самотверженным патриотизмом и неукоснительным следованием государственным интересам, не представлялось обязательным [7, с. 77–78] Подобный взгляд был присущ в меньшей степени Д.Н. Блудову, в большей степени Н.А. Протасову. Однако нельзя не заметить, что такое отношение к униатской проблеме представителей высшей власти давало унии реальный шанс на выживание в Российской империи.
Еще один устоявшийся стереотип, который нужно подвергнуть сомнению, состоит в том, что решающую роль в успехе воссоединения униатов с православными сыграло сближение униатской и православной богослужебных практик. Это не соответствует действительности. Литургическая реформа унии началась лишь в 1834 г. и рассматривалось епископом Иосифом (Семашко) в качестве предварительной меры перед подчинением греко-католиков высшему управлению Русской Православной Церкви, которое он предложил в 1832 г., столкнувшись с непоследовательностью правительственной политики. Значение преобразований в богослужебной сфере заключается в том, что они послужили поводом начать среди униатского духовенства диалог о судьбе унии и показали, что униатский клир в основной своей массе не возражает против перехода в православие.
Понимание настоящего значения литургической реформы унии в 1830-е гг. раскрывает истинную причину успеха общего воссоединения в правление императора Николая I. Оно стало возможным не из-за тонко задуманного и осторожно исполненного внешнего сближения униатов с православными, а благодаря общему согласию на православие низового духовенства. Оно дало санкцию на воссоединение, не встретив усилия Семашко и его единомышленников упорным сопротивлением. Некоторое число протестов, имевших место в 1830-е гг., не носило религиозного характера, а по преимуществу было вызвано колебаниями в проведении мероприятий и сторонним влиянием. По числу участников они меркнут на фоне массового принятия воссоединения.
Здесь возникает вопрос: что послужило появлению в среде униатского клира проправославных настроений? Чтобы ответить на него нужно обратить внимание на конфессиональную политику императоров Павла I и Александра I. Как известно, император Павел I восстановил епархиальную структуру унии [13, № 18503, с. 222] и уравнял в правах католическое духовенство обоих обрядов. Но одновременно он подчинил униатов власти митрополита Станислава (Сестренцевича) [13, № 18504, с. 222–224] и лишил их права посылать своих представителей в католическое Высшее церковное управление [14, № 19706, с. 486]. Это в православной историографии оценивается как неразумное и бездарное действие [8, с. 316]. Здесь трудно не заметить, что такими логически противоречивыми нормативными актами российская власть формально признавала, что униаты, проявившие твердость в своей вере в правление императрицы Екатерины II, навсегда потеряны для православия и России и передавала их на попечение латинянам, перекладывая на последних ответственность за их дальнейшую судьбу.
Решение униатской проблемы императором Павлом І имело далеко идущие последствия и определило судьбу унии в границах России. Российское правительство фактически устранилось от решения униатской проблемы, как бы признало свое поражение в борьбе с Брестской унией и поручило попечение о дальнейшем существовании и развитии униатской церкви латинской иерархии. В руки последней была отдана забота о сохранении самобытности униатской церкви, поддержании ее сложившихся традиций, культурного влияния, литургической практики. Даже в Речи Посполитой латинские епископы никогда не могли получить такой власти над униатами. Теперь же их вековая мечта сбылась, и это явилось катастрофой для унии.
Дело в том, что получив власть над унией латинское духовенство при деятельной поддержке высшего слоя общества в белорусско-литовских губерниях, представленного польской и полонизированной шляхтой латинского обряда, сразу развернуло среди униатской паствы прозелитическую деятельность, что, кстати, было немедленно замечено российской властью [14, № 19263, с. 24–31]. В ход шли самые неприглядные приемы, вплоть до подлогов и распространения фальшивок [10]. Точные цифры потерь унии в пользу латинского обряда не известны, но, приблизительно они составляли 1 миллион верующих.
В таких обстоятельствах неконструктивную позицию в отношении российской части унии заняло Высшее руководство Католической Церкви. Невзирая на то, что власть Римского первосвященника в пределах России была законодательно ограничена, Рим был в состоянии если не полностью остановить, то хотя бы смягчить антиуниатскую деятельность польского духовенства. Однако Римская курия ничего не предприняла в этом направлении. Рим и во времена Речи Посполитой сомневался в верности униатов, не доверял им. Достаточно вспомнить тот факт, что на эпохальном для униатской церкви Замойском Соборе 1720 г. униатский митрополит Лев (Кишка) был отстранен от председательства, а его место по распоряжению Рима занял папский нунций [26]. В новых условиях Апостольская столица вновь отнеслась к униатам с недоверием, подозревая в униатской иерархии слишком большую приверженность ко всему православному, в чем ее в некоторых случаях уверяли местные ревнители католичества [6, с. 292]. Апофеозом недоверия со стороны руководства Католической Церкви стало то, что оно отказалось признать в митрополите Ираклии (Лисовском) и в его преемниках – Григории (Кохановском) и Иосафате (Булгаке) – легитимных униатских митрополитов и не предоставило им полноты властных полномочий [12, с. 126–127, 130, 135–136.].
В условиях, когда власти империи заняли подчеркнуто нейтральную позицию, а польское латинское духовенство с молчаливого согласия Рима и при поддержке полонизированного высшего класса западных губерний развернуло на греко-католиков широкомасштабное наступление, в унии усилились давнишние внутренние противоречия. Униатский клир еще во времена Речи Посполитой разделился на сторонников полонизации и слияния с латинством и приверженцев самобытности унии [27]. Теперь это разделение углубилось и вылилось в острое противостояние, в котором речь шла о том продолжит ли уния свое существование, или постепенно переродится в католичество польского образца. Здесь трудно не заметить то, что в событиях внутри и вокруг унии в России с 1798 по 1827 г. прослеживается перемена фронта борьбы. Защитники самобытности унии вынуждены были конфликтовать не с Православной Церковью, которая миссией среди униатов не занималась, не с российским правительством, которое отказалось от давления на унию, а с единоверцами латинского обряда, на стороне которых выступала влиятельная часть греко-католического клира, в первую очередь – базилианское монашество.
В разгоревшемся противостоянии людей одного вероисповедания обе стороны апеллировали к властям. Однако у адептов латинизации и полонизации унии формально отсутствовали поводы для обращения к правительству, поскольку они уже получили все, что только можно в правовых актах императора Павла І. Поэтому их подход состоял в том, чтобы для реализации своих планов находить поддержку у высокопоставленных российских чиновников и устранять тем или иным способом своих оппонентов. Приходится признать большие достижения в этой сфере базилианского монашества, проявившего себя достойным своих учителей – иезуитов. Особенно показательны в этом отношении судебные дела, сфабрикованные базилианами против архиепископов Ираклия (Лисовского) [6, с. 303–318] и Иоанна (Красовского) [22], возглавлявших круг патриотов унии. Как известно, в свое время даже высказывалось подозрение в отравлении ими архиепископа Иоанна (Красовского) [28, с. 131].
В свою очередь у сторонников самобытности унии было много причин обращаться к православным властям и после 1798 г. не было других способов для достижения своих целей. Им требовалось остановить латинский прозелитизм, добиться обособления управления своей церкви от латинского священноначалия, продолжить укрепление церковной структуры унии, возвысить значение в церковной жизни тех клерикальных кругов, которые противились поглощению унии латинским обрядом. Надо сказать, что правительство Российской империи в правление императора Александра І шло сторонникам сохранения самобытности унии навстречу. Под воздействием просьб со стороны преосвященного Ираклия (Лисовского), который опору для своей деятельности видел в российских властях [16, л. 26–27 ; 28об.], правительством был принят целый ряд правовых актов. Запрещался латинский прозелитизм, и латинизантам (как тогда называли переведенных в латинство греко-католиков) было предложено вернуться из костелов в свой обряд. Эти запрещения в соединении с требованиями к латинскому духовенству ни в чем не стеснять свободу совести униатского населения повторялись в 1803, 1804, 1806, 1807, 1810 гг. [1, с. 36–37 ; 78 ; 82; 90 ; 98–99]. В 1804 г. в Римско-католическую духовную коллегию были допущены униатские заседатели [1, с. 77]; в 1805 г. в структуре Римско-католической духовной коллегии был создан 2-й (униатский) департамент, появление которого несколько ослабило подчиненность униатов власти латинской иерархии [1, с. 82]; в 1805 г. было учреждено митрополитальное устройство унии в России [15, № 22226, с. 670–671]; в 1803 г. униатское духовное юношество было допущено к получению высшего богословского образования в католической Главной духовной семинарии при Виленском университете [1, с. 37–39]; в 1806 г. учреждена Полоцкая духовная семинария с углубленным изучением униатских обрядов [1, с. 89–90]; в 1809 г. была открыта новая униатская Виленская митрополичья кафедра [1, с. 94].
Таким образом, перемена положения униатов, произошедшая в царствование императора Павла І, заключалась в том, что переменился фронт борьбы за сохранение унии. С одной стороны, он теперь проходил между католиками-униатами и католиками латинского обряда; с другой стороны, борьба за продолжение существования униатской церкви развернулась между униатскими клерикальными группировками. Униаты, выступавшие за восточнославянскую идентичность унии, апеллировали к российскому правительству и власти в правление императора Александра I шли им на уступки. Такое отношение правительства империи постепенно приучало униатов видеть в России не врага, а союзника. Наоборот, со стороны латинского священноначалия, латинского духовенства и представителей высшего слоя общества, состоявшего в большинстве из католиков латинского обряда, униаты – и духовенство, и простые верующие, – постоянно испытывали неприязнь и враждебность [3].
В таких условиях в среде греко-католического клира закономерно начали появляться люди, для которых православие уже не казалось духовно неприемлемым, а Речь Посполитая не была более близкой, чем Российская империя. Проправославные настроения еще не были заметны у патриотов унии в 1800–1810-е гг., когда на острие борьбы стояли митрополиты Ираклий (Лисовский), Григорий (Коханович), архиепископ Иоанн Красовский, члены Брестского епархиального капитула. Тогда еще существовала надежда на то, что униатскую церковь можно оздоровить и сделать достаточно устойчивой против воздействий как с православной, так и с латинской стороны. Однако по мере того, как сторонники латинизации и полонизации одерживали верх над сторонниками самобытности унии [23, с. 56–83], а также по мере выхода на историческую сцену нового поколения униатской интеллектуальной элиты, представленной выпускниками католической Главной духовной семинарии при Виленском университете, где преподавание было построено на принципах иосифизма [24, с. 3–10], среди греко-католического духовенства появляются люди с отчетливо выраженными симпатиями к православию. Возрастание этих симпатий среди молодого поколения образованных униатов хорошо прослеживается по воспоминаниям, оставленным митрополитом Иосифом (Семашко)[9, с. 20], архиепископами Антонием (Зубко)[2, с. 49] и Василием (Лужинским) [5], протоиереем Плакидом Янковским [29]. В конечном итоге это привело к появлению проекта общего воссоединения, предложенного наиболее решительным и бескомпромиссным из них – прелатом Иосифом Семашко – в 1827 г.
Отсюда следует, что роль властей Российской империи в упразднении унии была очень большой, даже решающей, но она не состояла в продуманной и последовательно реализуемой конфессиональной политике. И уж тем более воссоединение униатов не стало следствием сближения униатской и православной богослужебных практик.
Следующий стереотип, который нужно подвергнуть критике состоит в том, что логическим завершением длительной подготовки общего воссоединения явился Полоцкий Собор униатского духовенства, состоявшийся в 1839 г. Это далеко не так. 1 декабря 1838 г. епископ Иосиф (Семашко) подал на имя обер-прокурора Святейшего Синода Н.А. Протасова записку с обоснованием необходимости безотлагательного присоединения униатов. В ней владыка говорил о том, что, во-первых, не нужно требовать формального согласия на православие униатских прихожан и проводить над ними обряд присоединения, во-вторых, не стоит проводить по этому вопросу Собор униатского духовенства. По его мнению «обе сии формы могут иметь последствием совращение в латинство значительного числа униатов, для предупреждения чего соображен был предварительно весь ход униатского дела» [21, л. 8–11 ; 9, Т. 2, с. 78–85]. Исходя из таких соображений Семашко предлагал провести общее воссоединение путем подчинения униатов непосредственно ведению Святейшего Синода, что должно было стать «наружным, законной властью освященным присоединением униатской в России церкви к Греко-Российской Православной» [9, Т. 2, с. 80]. После такого акта, по его мысли, должен был последовать процесс слияния униатов с православными через деликатное, не афишируемое исключение из богослужебной практики поминания Папы и Filioque, начиная с более приготовленных приходов и благочиний. Согласно убеждению Иосифа, эти преобразования не встретят препятствия «по весьма значительному числу благонадежных греко-унитских духовных» [9, с. 81]. Одновременно в этом случае «никто не будет иметь предлога отторгаться из-под власти нынешнего греко-унитского начальства, и оно будет в состоянии привести окончательно всех униатов на лоно Православной Церкви» [Там же]. Такой подход учитывал, помимо прочего, наличие в унии большого числа священников и монашествующих, которые из-за преклонного возраста не могли изменить свои прежние привычки, а также безместных священников, которых было особенно много на украинских территориях. Преосвященный Иосиф полагал, что его план не заставит их потребовать перевода в латинский обряд. Подчинение Святейшему Синоду должно было привести к постепенному переходу униатов целыми приходскими общинами и благочиниями под власть местных православных епархиальных архиереев. В результате униатская иерархия оставалась без паствы, после чего и сами греко-католические епископы должны были официально объявить себя православными.
Предложение епископа Иосифа о скорейшем воссоединении было учтено, а вот его план был отвергнут. Н.А. Протасов и члены учрежденного в октябре 1838 г. «Секретного комитета для совещаний о мерах касательно воссоединения Греко-униатской церкви» прислушались к мнению святителя Филарета Московского. Святитель Филарет в записке от 13 декабря 1838 г. выдвинул свой план упразднения унии, в котором согласно православной экклезиологии требовалось соборное обращение униатской иерархии к руководству Русской Православной Церкви и российскому монарху с просьбой о присоединении. При этом бывшим униатам следовало оставить те обычаи и привычки, которые не противоречили православному вероучению [21, л. 24–33].
Воссоединение униатов в 1839 г. было осуществлено по плану святителя Филарета, что оказало значительное влияние на последующую интеграцию бывших униатов в состав Русской Православной Церкви. Мнение епископа Иосифа (Семашко) по этому вопросу многие исследователи даже не упоминают. Надо сказать, что и план святителя Филарета, и план епископа Иосифа (Семашко) имели как сильные, так и слабые стороны. Их осмысление должно стать предметом церковно-исторической науки. Без него невозможно адекватное понимание тех процессов, которые имели место в церковной жизни белорусско-литовских губерний в 1840–1850-е гг. Особенно это касается проблемы непринятия православия со стороны некоторых униатских духовных лиц и продолжения существования сложившихся в унии церковных традиций вплоть до наших дней.
Таким образом, распространенные в историографии мнения о воссоединении униатов, как катастрофическом поражении католичества, о безусловной обреченности унии в границах России, о последовательной нетолерантности правительства империи к униатам и проч. нуждаются в либо в уточнении, либо в основательном пересмотре.
Библиографический список:
- Акты, издаваемые Виленскою Археографическою комиссиею. – Вильна : Типография А.Г. Сыркина, 1889. – Т. XVI: Документы, относящиеся к истории церковной Унии в России. – 704 с.
- Антоний (Зубко), архиепископ. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России / архиепископ Антоний (Зубко) // Сборник статей, изданных Св. Синодом по поводу 50-летия воссоединения с Православной Церковью западно-русских униатов. – Санкт-Петербург, 1889. – С. 38–76.
- Бобровский, П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. Историческое исследование по архивным документам П.О. Бобровского / П.О. Бобровский. – Санкт-Петербург : Типография В.С. Балашева, 1890. – 394 с.
- Буглаков, М.., священник. Преосвященный Георгий Конисский, Архиепископ Могилевский / священник М. Булгаков. – Минск : «Виноград», 2000. – 656 с.
- Василий, (Лужинский), архиепископ. Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого и Витебского, члена святейшего правительствующего Всероссийского синода о начале и ходе окончательно совершившегося дела воссоединения греко-Униатской Церкви в Белоруссии и Волыни с православною российскою церковью, написанные в конце тысяча восемьсот шестьдесят шестого года / архиепископ Василий (Лужинский). – Казань : Казанская Духовная академия, 1885. – 312 с.
- Галанов, М.М. Политика российского самодержавия и позиция Русской Православной Церкви в отношении католиков и униатов в годы царствования Павла I : дисс…. доктора наук : 07. 00. 02 / М.М. Галанов. – Санкт-Петербург, – 2014. – 536 с.
- Долбилов, М.Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II // М.Д. Долбилов. – Москва : Новое литературное обозрение, 2010. – 1000 с.: ил.
- Зноско, К., протоиерей. Исторический очерк церковной Унии: ее происхождение и характер / протоиерей К. Зноско. – Москва : Мартис, 1993. – 233 с.
- Иосиф, (Семашко), митрополит. Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею Наук по завещанию автора: в 3 т. / митрополит Иосиф (Семашко). – Санкт-Петербург : Типография императорской Академии Наук, 1883.
- Коялович, М.О. Смута в униатской среде в Белоруссии в 1802–1803 гг. / М.О. Коялович // Христианское чтение. – 1874. – №7. – С. 402–422.
- Миронов, Б.Н.Социальная история России периода империи (XVIII–начало XX в.): в 2 т. – 3-е изд., испр., доп. / Б.Н. Миронов. – Т. 1. Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. – СПб. : «Дмитрий Буланин», 2003. – 549 с., илл.
- Назарко, Іриней, ЧСВВ. Киȉвські і Галицькі митрополити. Біографічні нариси (1590–1960) / Іриней Назарко. – Торонто : Видавництво отців Василіян, 1962. – 269 с.
- Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). Собрание 1. – Т. 25. – Санкт-Петербург : Печатано в Типографии II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. – 1122 с.
- ПСЗРИ : собр. 1. – Т. 26. – Санкт-Петербург : Печатано в Типографии II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. – 875 с.
- ПСЗРИ : собр. 1. – Т. 29. – Санкт-Петербург : Печатано в Типографии II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. – 1372 с.
- Российский государственный исторический архив (РГИА). Фонд 797. – Оп. 6. – Д. 22303. По отношению Полоцкого архиепископа Лисовского, о делаемых латинским духовенством униатскому притеснениях.
- РГИА. – Ф. 797. – Оп. 9. – Отд. III. – Ст. I. – Д. 25729. О закрытии Секретного Комитета по делам Греко-униатским и о Всемилостивейшем пожаловании правителю дел сего Комитета камергеру Ханыкову золотой украшенной бриллиантами табакерки с вензелем Его Величества (25 октября 1839 – 15 января 1840).
- РГИА. Ф. 1661. – Оп. 1. – Д. 418. Проект Инструкции Генерал-Губернаторам западных губерний в связи с проведением мероприятий по воссоединению грекоуниатов с православной церковью (с заметками Сербиновича К.С.) и записки Сербиновича К.С. и др. лиц по этому поводу с изложением истории Унии.
- РГИА. Ф. 797. – Оп. 16. – Д. 38385. О сообщении в Департамент Духовных Дел Иностранных Исповеданий сведений о числе присоединившихся Униатов в Западных Губерниях.
- РГИА. Ф. 797. – Оп. 87. – Д. 10. Об учреждении Секретного Комитета по делам Грекоунитским.
- РГИА. Ф. 797. – Оп. 87. – Д. 11. Прошения грекоуниатского епископа Иосифа о присоединении к Православной Церкви и соображения о воссоединении всей грекоунитской церкви.
- РГИА. Фонд 797. – Оп. 6. – Д. 22468. По жалобе и доносам священника Арматовича на полоцкого греко-унитского архиепископа Красовского, относительно разных злоупотреблений его в управлении епархией и имениями. К сему следуют особые дела: 1. О наложении запрещения на собственное имение архиепископа Красовского и о произвождении ему жалования 1 т. рублей в год. 2. Опредании архиепископа Красовского суду. 3.По прошениям о возвращении архиепископа Красовского в епархию. 4. Частично полученные бумаги по делу архиепископа Красовского. 5. О назначении архиепископа Красовского управляющим Луцкой епархией. 6. О смерти униатского архиепископа Красовского. 7. Следственные производства касательно разорения крестьян Полоцкого архиепископства и проч.
- Романчук, А., священник. Греко-католическая Церковь в пределах Российской империи в первой трети XIX в.: проблемы и перспективы / священник А. Романчук // Церковно-исторический вестник. – 2008. – № 15. – С. 56–83.
- Романчук, А.А., протоиерей. Главная Семинария при Виленском университете: воспитание и образование католического духовенства униатского обряда / протоиерей А.А. Романчук // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага універсітэта імя Янкі Купалы. Серыя 1, Гісторыя, філасофія, паліталогія, сацыялогія. – 2006. № 4. – С. 3–10.
- Сосновский, Антоний, протоиерей. Об средствах умножения в греко-унитском духовенстве просвещения / протоиерей Антоний Сосновский // Литовские епархиальные ведомости. – 1874. – № 19. – С. 149–152 ; – № 20. – С. 156–159 ; – № 21. – С. 165–167 ; – № 22. – С. 172–175 ; – № 23. – С. 180–183 ; – № 24. – С. 190–192.
- Стрельбицкий, И., священник. Униатские церковные Соборы с конца XVI века до воссоединения униатов / священник И. Стрельбицкий. – Одесса : Типо-хромолитография Е.И. Фесенко, 1891. – С. 164 с.
- Филевич, И.П. Вопрос о воссоединении западно–русских униатов в его новейшей постановке / И.П. Филевич. – Варшава : Типография Варшавского учебного округа, 1891. – 31 с.
- Фотинский, О. Иоанн Красовский, униатский архиепископ Полоцкий и Луцкий / О. Фотинский // Литовские Епархиальные Ведомости. – 1894. – № 15. – С. 128– 131.
- Янковский, П., священник. Записки сельского священника / священник П. Янковский. – Минск : Свято-Петро-Павловский собор, 2004. – 380 с.: илл.
- Kołbuk, W. Koścіoły wschodnіe w Rzeczypospolіtej około 1772 roku / W. Kołbuk. – Lublіn : Іnstytut Europy Środkowo Wschodnіej, 1998. – 460 s.
- Solovij, M.M., OSBM. De reformatione liturgica Heraclii Lisowskyj archiepiscopi Polocensis (1784–1809) / M.M. Solovij, OSBM // Analecta OSBM – Series II. – Sectio I, Vol. II). – Romae : ex Pontificio Instituto Orientalium Studiorum, 1950. – 128 s.