Истоки чешско-русских исторических связей уходят своими корнями в эпоху раннего Средневековья. Примечательно, что самые первые проявления национального самосознания и общественно-политической мысли как у восточных, так и у западных славян обнаруживают ясное осознание своего родства и славянской общности. Уже автор «Слова о полку Игореве», четко отделяя славян от прочих народов, упоминает о чехах и мораванах, точно описывая места их обитания. В эпоху Киевской Руси связи между чешскими землями и древнерусским государством были достаточно интенсивными. Чешские историки высказывают любопытное мнение о том, что составной частью внутриполитического конфликта на Руси между потомками Святослава являлся союз князя Владимира с чешским князем Болеславом II; при этом русская летопись подтверждает, что первой супругой Владимира была «чешка», от которой у него родился самый старший сын Вышеслав. По осторожному мнению чешского историка-медиевиста М. Теры, в борьбе против своего старшего брата Ярополка, имевшего связи с представителями германской династии Оттонов, Владимир мог воспользоваться союзом с чешским князем Болеславом II. [1]
***
Наиболее интенсивно и динамично чешско-русские и словацко-русские связи стали развиваться с эпохи Петра I, когда «в Россию стали приглашать специалистов, техников, музыкантов, учителей, промышленников, медиков»[2], что диктовалось резко возросшим спросом на европейских специалистов в ходе масштабных модернизационных преобразований Петра I. Во время своих визитов в Европу Петр I неоднократно посещал чешские и словацкие земли, входившие в то время в состав империи Габсбургов, в частности Прагу и Карловы Вары (Карлсбад), а также Братиславу (Прессбург). Известно, например, что во время пребывания русского монарха в Карловых Варах местный чешский художник «запечатлел царя с натуры»[3]. В память о визите Петра I в Братиславу, который состоялся 18 июня 1698 г., 16 октября 2014 г. в столице Словакии была открыта мемориальная доска, посвященная пребыванию там русского царя.
В ходе своих посещений западнославянских земель Петр I имел многочисленные и весьма плодотворные деловые контакты с представителями местных деловых и научных кругов, оставив после себя устойчивые воспоминания и интерес к своей личности в исторической памяти чехов и словаков. Это обстоятельство стало одним из немаловажных факторов, способствовавших формированию устойчивых русофильских традиций в чешском и словацком обществе. Как отмечал ещё в 1923 г. известный чехословацкий историк Й. Йирасек, «русофильство красной нитью проходит через всю нашу историю. Восток всегда нас привлекал, и наши симпатии к русским восходят к очень давним временам»[4]. Не будет преувеличением констатировать, что практически всех ведущих представителей чешской и словацкой общественной, культурной и научной жизни XIX – начала XX вв. объединял колоссальный интерес к русской истории, литературе и культуре в целом.
Важной причиной пристального внимания к Петру I и к России в целом со стороны не только чехов и словаков, но и других западнославянских народов был рост их славянского самосознания и стремление лучше узнать самую могущественную славянскую державу и её царя. Так, во время проезда Петра через Саксонию в 1697 г. ему направил письмо известный деятель серболужицкой культуры М. Френцель, который приветствовал русского царя от имени самого малого славянского народа – лужицких сербов в Саксонии и подчеркивал родство и культурную близость русских и лужицких сербов, указывая, что они говорят «на одном славянском языке»[5].
Неординарная личность Петра I и его многогранная успешная деятельность изначально обращала на себя самое пристальное внимание словацкой общественности, ученых и писателей. Не будет преувеличением сказать, что среди словаков «Петр I нашел понимание и снискал восхищение» [9, s. 329]. Так, ведущий представитель словацкого национального возрождения XIX в., один из крупнейших словацких общественных и политических деятелей и создатель словацкого литературного языка Людовит Штур писал о Петре как о «звезде русской земли, избавившей русский народ от суровых нравов»[6]. По мнению Штура, основная заслуга Петра заключалась в том, что он подорвал роль и влияние родовой аристократии в России, сделал ставку на служилое дворянство и тем самым сумел укрепить государство, добившись колоссальных успехов во внешней политике и в государственном строительстве. Штур подчеркивал импонировавший ему чрезвычайно энергичный и предприимчивый характер русского царя и его стремление к новизне, отмечая редкость подобных качеств у прочих европейских монархов того времени[7].
Личность Петра I привлекла внимание и одного из крупнейших словацких общественных деятелей и литераторов второй половины XIX в. С. Гурбан-Ваянского, который написал быстро ставший популярным в Словакии рассказ о молодости Петра, отмечая, что уже с юных лет Петр проявлял задатки будущего великого государственного деятеля[8]. Примечательно, что личность Петра получила большую известность среди образованных словаков в том числе и благодаря творчеству А.С. Пушкина, самого известного и почитаемого русского поэта в Словакии. Так, поэма Пушкина «Полтава», переведенная словацким литератором С. Бодицким на словацкий язык в 1860-е годы, быстро приобрела большую популярность среди словацкой интеллигенции[9].
Ведущая словацкая газета «Народне новины» в 1903 г. поместила большую статью, посвященную юбилею основания столицы Российской империи. В статье подробно излагались причины, побудившие Петра I вступить в борьбу со Швецией за доступ к Балтике, а также обстоятельства основания Петербурга. Газета обращала особое внимание своих читателей на то, что первый символический шаг, положивший начало строительству новой столицы России, сделал сам Петр, собственноручно взявший лопату и выкопавший первую яму[10].
Впрочем, отдавая дань новаторским устремлениям русского монарха и его неординарной личности, словацкие историки отмечали колоссальные трудности и жертвы, связанные с реализацией его масштабных планов, включая строительство Петербурга, который «вырос на человеческих костях»[11]. Что касается конкретной оценки характера и последствий преобразовательской деятельности Петра, то словацкие историки и публицисты обращали внимание на весьма противоречивые мнения русских и иностранных историков по поводу реформ Петра I, осторожно констатируя, что последнее слово о нем «еще не сказано»[12].
В любом случае очевидно, что русские государственные деятели, способствовавшие усилению России как государства и укреплению её позиций, получали в целом позитивную оценку со стороны словацких политиков, ученых и литераторов XIX – начала XX вв., для которых были характерны широко распространенные русофильские настроения и восприятие Российской империи как защитницы малых славянских народов.
Более детальному, системному и в целом более критическому анализу личность и деятельность Петра I подверглась со стороны чешских общественных деятелей, политиков и ученых. Огромное внимание личности и реформам Петра I уделил в своей книге «Россия и Европа», изданной накануне Первой мировой войны, известный чешский философ, социолог и политик, профессор Пражского университета Т.Г. Масарик, ставший в 1918 г. первым президентом независимой Чехословакии. Масарик, по своему собственному признанию, любил Россию «не меньше чешских русофилов», но, по его словам, «любовь не должна была усыплять разум»[13]. В полной мере данный критический подход проявился и при оценке Масариком петровских преобразований с достаточно отчетливых европоцентристских позиций.
Любопытно, что весьма критическое отношение Масарика к России нередко вызывало несогласие и даже протесты со стороны известных представителей словацкой общественной, политической и культурной жизни. Так, причиной острого личного конфликта между Масариком и одним из ведущих словацких общественных деятелей и литераторов конца XIX в. С. Гурбаном-Ваянским было именно отношение к России и к перипетиям сложных русско-польских отношений. «Чрезмерно позитивное», с точки зрения чешского политика, отношение Гурбан-Ваянского к Российской империи и его однозначная поддержка России в историческом русско-польском противостоянии стали главной причиной ожесточенной полемики между ними и последующего полного разрыва отношений[14].
Преобразованиям Петра, их историческому значению и последствиям полностью посвящена вторая глава книги Масарика «Россия и Европа» под характерным названием «Реформы Петра и присоединение России к Европе». Давая оценку общему историческому контексту петровских реформ и обращая внимание на органичный и давно назревший характер петровских преобразований, Масарик подчеркивал, что реформы Петра уже были, по его словам, «внутренне и внешне подготовлены» его предшественниками, прежде всего его отцом, царем Алексеем Михайловичем, который, по словам чешского учёного, «уже занимался реформаторской деятельностью»[15].
По мнению чешского философа, Петр придал уже начатым его предшественниками преобразованиям «систематизированный вид. Глубоко осознав потребность в цивилизованности, он добывал культуру и для себя самого, и для других; он понимал, что в дополнение к новым институтам России нужны и новые люди»[16]. Органичность и давно назревший характер петровских реформ, по мнению Масарика, проявились и в том, что среди убежденных сторонников и активных проводников преобразовательской деятельности русского царя были как выпускники Киевской и Московской Духовных академий, так и многие представители московского боярства и дворянства; при этом, как замечает Масарик, «среди многочисленных соратников Петра некоторые проявляли в определенных сферах больше таланта и прозорливости, нежели сам государь»[17]. Примечательно, что большую роль уроженцев Южной Руси, прежде всего выпускников Киевской академии, в идеологическом обосновании и проведении петровских преобразований постоянно подчеркивали и галицко-русские общественные деятели XIX – начала XX веков[18].
Касаясь конкретных реформ Петра, их направленности и механизма их проведения, Масарик указывал, что первоначальной и основной целью Петра было создание и последующее обеспечение нужд армии и флота для решения давно назревших внешнеполитических задач. Это, в свою очередь, логично повлекло за собой финансовую реформу и реформу всей системы управления страной, в рамках которой чешский ученый выделял создание Сената, попытку «отделить судебную власть от исполнительной», «европеизацию полиции», а также регламентацию и последовательную модернизацию бюрократического аппарата.
Масарик замечал, что в ходе проведения реформ возникла естественная необходимость «обретения теоретических принципов» для более последовательного и системного подхода к преобразовательской деятельности. Это стало одной из причин второй поездки Петра в европейские страны в 1716 г., в ходе которой основное внимание он уделил в первую очередь вопросам культуры и науки. Именно во время этой поездки, подчеркивает Масарик, «зародился подсказанный Лейбницем план основать Академию», а Оксфордский университет «пожаловал Петру степень почетного доктора»[19].
В целом Масарик высоко оценивал модернизационные усилия русского царя в области культуры и их итоги, отмечая среди наиболее важных нововведений реформу правописания, введение нового летоисчисления, открытие неизвестных ранее на Руси музеев и новых учебных заведений, а также основание новой газеты. Чешский мыслитель выделял и постоянное стремление Петра «переустроить традиционную русскую семью», повысив статус женщины путем предоставления ей той свободы, «которой она обладала в Европе»[20].
При этом, однако, Масарик солидаризировался с мнением тех критиков петровских преобразований, которые полагали, что в своих реформах Петр I «часто не знал меры и его реформаторская революция характеризовалась многочисленными изъянами. Многое из нововведений Петра, – констатирует Масарик, – было ненужным, а многое было осуществлено без необходимого продумывания. Во многих случаях он проявлял настойчивость в мелочах (одежда и т.п.), показывая себя скорее деспотом, чем реформатором. Петр являл собой архетип переходного русского того времени»[21].
Констатируя «варварство» Петра и его личное участие в пытках и казнях своих противников, Масарик в то же время подчеркивает, что «это не является для меня основанием для более высокой оценки французской или испанской «культурности» Фердинанда или Людовика, слишком слабонервных для того, чтобы лично руководить… зверствами инквизиции… Для выполнения этой грязной работы они, эти утонченные варвары, держали наемных духовников и палачей»[22].
Подводя итог своим размышлениям по поводу преобразований Петра I, Масарик приходит к выводу о том, что его реформаторская деятельность «явилась революцией, программу которой задавала наступающая эпоха просвещения… Петр европеизировал московский абсолютизм… В целом реформы Петра имели огромную ценность для России, представляя собой естественное развитие по пути, намеченному предыдущим развитием»[23]. Дополнительное доказательство необходимости и органичного характера петровских реформ Масарик усматривал в том, что после смерти Петра они были продолжены и закреплены его последователями, более или менее успешно опиравшимися на «заложенный Петром фундамент»[24].
Примечательно, что во многом схожую характеристику преобразованиям Петра I и личности русского реформатора давал и известный британский историк А. Тойнби, усматривавший в Петре «архетип автократического реформатора в западном духе, сверху навязавшего своей стране техническую революцию и грандиозные социальные реформы»[25]. При этом британский историк замечал, что Петр I «ответил на вызов Запада западными же мерами, но от этого Россия не влилась в западноевропейскую цивилизацию, напротив, она обрела новые возможности для противостояния»[26].
Не менее пристально, но более критически к преобразованиям Петра I отнесся еще один крупный чешский политик, общественный деятель и мыслитель конца XIX – начала XX вв. К. Крамарж, лидер партии младочехов и идеолог политики «неославизма», ставший в 1918 г. первым премьер-министром независимой Чехословакии. В своей известной работе «Русский кризис», написанной после прихода к власти в России большевиков и окончания Гражданской войны, Крамарж сделал заслуживающую внимания попытку выявить исторические причины и предпосылки революционных потрясений, выпавших на долю России в начале ХХ века.
Ценность мыслям Крамаржа придает и то обстоятельство, что он много раз и подолгу бывал в России, посетив не только столицы, но и отдаленную российскую провинцию, являлся заинтересованным наблюдателем имевших место в то время в России процессов и был лично знаком с рядом известных русских политиков и общественных деятелей. Кроме того, Крамарж, как и большинство чешской интеллигенции в конце XIX – начале XX вв., был искренним и убежденным русофилом, живо интересуясь русской историей и культурой и усматривая в России гаранта успешного национального развития чешского народа в условиях растущей угрозы со стороны Германии. Немалую роль в особом отношении чешского политика к России сыграло и то обстоятельство, что Крамарж был женат на представительнице московского купеческого рода Н. Абрикосовой (Хлудовой), прожив в браке с ней длинную и счастливую жизнь.
Примечательно, что уже после первых поездок в Россию и более близкого знакомства с русскими либеральными кругами и русской общественной жизнью конца XIX в. К. Крамарж с определенным разочарованием и неудовольствием отмечал «чрезмерный космополитизм» русской интеллигенции и засилье иностранцев, призывая русских интеллигентов умерить свой космополитизм и стать, наконец, «сознательными националистами»[27].
Крамарж рассматривает и оценивает петровские реформы в более широком контексте других русских социальных институтов, способствовавших вызреванию и накапливанию тех предпосылок, которые в итоге вызвали революционный взрыв. По мнению Крамаржа, реформы Петра, «хотя и означали глубокий разрыв со старой Русью, мало изменили русского человека. Справедливо замечает Милюков, что Петр мог привить только внешность культуры»[28]. Утверждая вслед за своим политическим оппонентом Масариком, что «реформы Петра были, главным образом, военные и выражались в создании постоянной армии и флота», Крамарж подчеркивал, что вместе с тем они не были ни органичными, ни системными и сводились, по его мнению, «к случайным подражаниям тому, что ему понравилось в Европе»[29]. По словам чешского политика, эти реформы «не были переустройством до основания, улучшающим не только государственный порядок, но и воспитание личности»[30].
Признавая, что петровские преобразования означали начало «новой эры» для России, Крамарж, подобно славянофилам, в качестве их главного негативного последствия называл последующее «раздвоение России», в которой, по его словам, «народ жил старой жизнью, а общество европеизировалось, или, иными словами, все более и более расширялась пропасть между народом и интеллигенцией»[31]. Однако в отличие от славянофилов Крамарж полагал, что крупнейшим несчастьем было не то, что «Петр открыл Россию европейским влияниям, а то, как он это сделал и в особенности как его «самодержавные преемники» старались сочетать свое византийское самодержавие с европейскими влияниями»[32].
Роковым обстоятельством, окончательно предопределившим, по мнению Крамаржа, революционные потрясения начала ХХ в. и последующую трагедию России, стала негибкость и закостенелость русского самодержавия, оказавшего неспособным адекватно и вовремя реагировать на вызовы эпохи. Крамарж полагал, что самодержавие, являвшееся исторически необходимым и оправданным политическим институтом на ранних стадиях развития русской государственности, не смогло вовремя осознать давно назревшую необходимость эффективной модернизации с учетом изменившихся социально-экономических и политических условий, превратившись к началу ХХ века в очевидный анахронизм и тормоз на пути дальнейшего развития страны. Именно поэтому главными врагами России и русского народа Крамарж несколько эмоционально считал тех представителей высшей российской бюрократии конца XIX – начала XX вв., которые не смогли или не захотели обеспечить на практике давно назревшую, с его точки зрения, постепенную и глубокую модернизацию политической и социально-экономической системы России по конструктивному эволюционному сценарию. Одной из таких роковых фигур российской истории Крамарж считал обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева.
«Беспримерные страдания России намного превышают её исторические грехи, – писал Крамарж в предисловии к своей книге «Русский кризис». – Люди видят, куда ведет не только ошибочная политика власть имущих, но и демагогическое разнуздание грубейших инстинктов широких народных масс… Было бы страшнейшим преступлением для России, если бы на русской катастрофе поучались все, кроме самих русских»[33]. Примечательно, что труд Крамаржа «Русский кризис» сразу после выхода в свет быстро приобрел колоссальную известность и популярность среди многочисленной русской эмиграции в Европе в 1920-е годы, мучительно размышлявшей над вопросом о главных причинах потрясений, выпавших на долю России в начале ХХ века.
***
Несмотря на неоднозначное, подчас критическое отношение к ряду аспектов преобразовательской деятельности Петра I, в чешской общественно-политической мысли XIX в., тем не менее, сразу утвердился взгляд на Петра как на одного из ключевых архитекторов государственного могущества и внешнеполитических успехов России, превративших её в одно из ведущих государств Европы.
Уже Й. Добровский, основоположник чешского национального возрождения и один из основателей научного славяноведения, в своем послании «О преданности и привязанности славянских народов австрийскому дому», адресованном австрийскому императору Леопольду II в 1791 г., подчеркивал особое значение России для славянства. Добровский, в частности, не без гордости обращал внимание австрийского императора на колоссальные успехи «русско-славянского племени», утвердившего свое господство «от моря Черного до Ледовитого»[34]. Младший современник Добровского, известный деятель чешского национального возрождения А. Марек, побуждая чехов к борьбе за свой язык и культуру, призывал их для вдохновения обратить свои взоры на восток, откуда «дух Славии веет» и где, по его словам, «стоит древняя столица Москва и неодолимый град Петра. Они, могущественно царствуя, владеют большей половиной двух частей старого мира…»[35].
Авторитетные русские историки-слависты начала ХХ в. справедливо отмечали, что существенным фактором становления современной чешской идентичности «явилось осознанное чехами свое национальное родство с русским народом. Права чехов на национальное признание базировались на том, что они принадлежат к громадному славянскому племени, создавшему много государств и достигшему такой громадной силы в Российской империи»[36].
Чешские и словацкие деятели XIX в., в полной мере признавая данное обстоятельство, неизменно отдавали дань Петру I как создателю Российской империи, положившему начало ее первым успехам. Созданная Петром Российская империя рассматривалась представителями чешского и словацкого национального движения в XIX – начале ХХ вв. как потенциальный покровитель и союзник в их национально-государственных устремлениях, как гарант их национального существования и как оплот в противостоянии политике германизации и мадьяризации, проводившейся властями Австро-Венгрии.
Литература
- Крамарж К. Русский кризис. Прага – Париж, 1925.
- Масарик Т.Г. Россия и Европа. Санкт-Петербург: РХГИ, 2000.
- Серапионова Е.П. Чехи и словаки в Российской империи (последняя треть XIX – начало ХХ вв.). Москва: Институт славяноведения РАН, 2021.
- Шевченко К.В. История и культура Галицкой Руси в оценках галицко-русских просветителей и национальных деятелей XIX века // Тетради по консерватизму. 2020. № 2.
- Шевченко К.В. Лужицкий вопрос и Чехословакия 1945-1948. Москва: Модест Колеров, 2004.
- Шевченко К.В. Славянский треугольник. Альянс Варшава – Москва и Пражская весна 1968 года. Минск: Колорград, 2022.
- Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. Москва: Рольф, 2002.
- Францев В.А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава: типография Варшавского учебного округа, 1902.
- Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Číslo 7.
- Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. V Praze: Orbis, 1925.
- Národnie Noviny. 1903. Číslo 68.
- Shevchenko K. Social and Historical Preconditions of the Russian Revolutions in 1917 through the Eyes of the Czech Politician Karel Kramář // Czech-Polish Historical and Pedagogical Journal. 2017. Volume 9. № 2.
- Téra M. Kyjevská Rus: dějiny, kultura, společnost. Červený Kostelec: Pavel Mervart, 2019.
- Opat J. Filozof a politik T.G. Masaryk 1882-1893. Praha: Melantrich, 1990.
[1] Téra M. Kyjevská Rus: dějiny, kultura, společnost. Červený Kostelec: Pavel Mervart, 2019. S. 218.
[2] Серапионова Е.П. Чехи и словаки в Российской империи (последняя треть XIX – начало ХХ вв.). Москва: Институт славяноведения РАН, 2021. С. 35.
[3] Там же.
[4] Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Číslo 7. S. 325.
[5] Шевченко К.В. Лужицкий вопрос и Чехословакия 1945-1948. Москва: Модест Колеров, 2004. C. 52.
[6] Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Číslo 7. S. 329.
[7] Ibidem.
[8] Ibidem. S. 330.
[9] Ibidem. S. 331.
[10] Národnie Noviny. 1903. Číslo 68.
[11] Ibidem.
[12] Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Číslo 7. S. 331.
[13] Masaryk T.G. Světová revoluce. Za války a ve válce 1914-1918. V Praze: Orbis, 1925. S. 29.
[14] Opat J. Filozof a politik T.G. Masaryk 1882-1893. Praha: Melantrich, 1990. S. 29.
[15] Масарик Т.Г. Россия и Европа. Санкт-Петербург: РХГИ, 2000. C. 53.
[16] Там же.
[17] Там же. С. 54.
[18] Шевченко К.В. История и культура Галицкой Руси в оценках галицко-русских просветителей и национальных деятелей XIX века // Тетради по консерватизму. 2020. № 2. С. 171.
[19] Масарик Т.Г. Россия и Европа. Санкт-Петербург: РХГИ, 2000. C. 54.
[20] Там же.
[21] Там же. С. 57.
[22] Там же.
[23] Там же. С. 64.
[24] Там же. С. 65.
[25] Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. Москва: Рольф, 2002. С. 15.
[26] Там же. С. 16.
[27] Shevchenko K. Social and Historical Preconditions of the Russian Revolutions in 1917 through the Eyes of the Czech Politician Karel Kramář // Czech-Polish Historical and Pedagogical Journal. 2017. Volume 9. № 2. P. 7.
[28] Крамарж К. Русский кризис. Прага – Париж, 1925. C. 21.
[29] Там же. С. 22.
[30] Там же.
[31] Там же. С. 23.
[32] Там же. С. 22.
[33] Там же. С. 9-10.
[34] Францев В.А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава: типография Варшавского учебного округа, 1902. С. 12.
[35] Там же. С. 19.
[36] Шевченко К.В. Славянский треугольник. Альянс Варшава – Москва и Пражская весна 1968 года. Минск: Колорград, 2022. С. 7.
