Первые впечатления от Верховного правителя России были не самые благоприятные. Характер сложный, противоречивый и двойственный. Не совсем ясно, по каким причинам он был выбран в лидеры белого движения, ставящего своей главной задачей освободить от большевиков Сибирь и Дальний Восток.
Если на юге сопротивление возглавлял бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего Михаил Васильевич Алексеев (1857-1918), имевший на своем счету громадный боевой опыт с несомненными успехами, то Александр Васильевич Колчак, при всех положительных характеристиках, выдаваемых справочными изданиями вплоть до военно-исторического справочника «Российский императорский флот 1696-1917» 1993 года издания, таких успехов не имел.
Сослуживец отмечает следующие отличительные качества Колчака: «Обыкновенный тип адмирала, очень взбалмошный и непривыкший сдерживаться, узкий моряк, наполненный морскими традициями и предрассудками, абсолютно незнакомый с военным делом и с администрацией; положительные качества – искренность, идейность борьбы за Россию, кристальная честность, ненависть к беззаконию – все это очень мало для возглавления верховной власти в такое время»[1].
Колчак, судя по сообщениям из Омска, пришел к власти путем переворота, совершенного правыми военными организациями, «правительством произведен в адмиралы (смешно и неудачно) и назначен Верховным Главнокомандующим»[2].
Столь сомнительное повышение в звании самим Колчаком было принято без возражений, а его сторонники делали упор на его общероссийскую известность и популярность. По этому поводу хорошо отметил участник событий: «Местные защитники адмирала кричат, что его имя известно всей России и способно всех объединить: опять аберрация при употреблении выражения “вся Россия”, очень любимого, но совершенно не верного; вся Россия знала только Царя, отдельных же лиц знала интеллигенция, читающая публика и только. Во время войны кричали, что вся Россия знает Брусилова, Корнилова и пр., но это не было верно, т.к. половина солдат не знала, кто они такие…»[3].
Представители военных, посещая Сибирь и Дальний Восток, невольно сравнивали положение дел в этих краях и их руководителей. Отмечали, что «в Омске еще хуже, чем во Владивостоке; власть в руках кучки темных дельцов, авантюристов и военной атаманщины; чище, честнее, идейнее всех Колчак, но он бессилен что-либо сделать, мечется во все стороны, делает ошибки и вызывает жалость к его положению; он много беспомощнее Хорвата, так как у него нет ни знания людей, ни административного опыта. Все назначения в руках овладевшей властью кучки. Неужели гибель всему? Неужели мы так сгнили, что даже и Сибири не найдется несколько десятков честных и идейных людей, чтобы спасти родину?»[4].
Служа непосредственно под руководством Колчака, военный министр генерал-лейтенант А.П. Будберг отмечает: «Обидно за невозможность высвободить адмирала из-под власти окруживших его влияний; я сделать этого не могу, ибо я и мои доклады не нравимся адмиралу; я всегда могу вырвать у него нужное мне решение, но то же и одновременно могут сделать лица совершенно противоположного направления; нет никаких гарантий в том, что принятое решение не будет отменено или разбавлено и добавлено так, что лучше бы ничего не делать»[5].
Чисто по-человечески Колчак показывал свои лучшие качества, стараясь всемерно поддержать военнослужащих и личным участием ободрить и вдохновить на ратные подвиги, но положение сложилось такое, что личного примера было недостаточно.
«Бедный адмирал верит докладам и разговорам о том, что своими поездками на фронт он поднимает настроение войск и приносит большую пользу; он возит за собой целые горы подарков для солдат и офицеров, волнуется перед отъездом, чтобы достать всего побольше и готов даже выпрашивать, то, что ему хочется повезти и чего у него нет»[6].
«Впервые видел адмирала перед войсками; впечатление большого начальника он произвести не может; говорить с солдатами он не умеет, стесняется, голос глухой, не отчетливый, фразы слишком ученые, интеллигентные, плохо понятные даже для современного офицерства. Он роздал много наград, произвел десятки офицеров и солдат в следующие и офицерские чины, привез целый транспорт разных подарков, но сильного впечатления не произвел»[7].
«Эти поездки совершенно бесполезны для дела; потревоженные в своем обиходе штабы и войска смотрят на них косо и даже недружелюбно, искренности намерений адмирала и его стремления разделить общие тягости и всячески помочь никто не знает и не оценивает; подарки и награды им рассыпаемые, потеряли силу и скоро забываются…»[8].
И как завершающий итог совместной работы с Александром Васильевичем – довольно жесткая, но справедливая характеристика: «Характер и душа адмирала настолько налицо, что достаточно какой-нибудь недели общения с ним для того, чтобы знать его наизусть.
Это большой и больной ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее и России, несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, чрезвычайно бурный и несдержанный в проявлении своего неудовольствия и гнева; в этом отношении он впитал весьма несимпатичные традиции морского обихода, позволяющие высоким морским чинам то, что у нас в армии давным-давно отошло в область преданий. Он всецело поглощен идеей служения России, спасения ее от красного гнета и восстановления ее во всей силе и неприкосновенности территории; ради этой идеи его можно уговорить и подвинуть на все, что угодно; личных интересов, личного честолюбия у него нет и в этом отношении он кристально чист.
Он бурно ненавидит всякое беззаконие и произвол, но по несдержанности и порывистости характера сам иногда неумышленно выходит из рамок закона и при этом преимущественно при попытках поддержать этот сам закон и всегда под чьим-нибудь влиянием.
Жизни в ее суровом, практическом осуществлении, он не знает и живет миражами и навязанными идеями. Своих планов, своей системы, своей воли у него нет и в этом отношении он мягкий воск, из которого советники и приближенные лепят что угодно, пользуясь тем, что достаточно облечь что-нибудь в форму необходимости, вызываемой благом России и пользой дела, чтобы иметь обеспеченное согласие адмирала.
Военного дела он не знает совершенно, даже хуже, ибо схватил только общие места и приобрел кое-какие теоретические сведения, дающие видимость знаний, но крайне опасные в практическом применении»[9].
Подобное руководство армией и привело к негативным результатам, когда образовался непомерно растянутый фронт, защищаемый истомленными и вымотанными частями, часто с отсутствием у личного состава военной экипировки, с неопытными в управлении и маневрировании начальством. Штабы армий оказались не в состоянии организовать взаимодействие между собой и действовали автономно, а Ставка проявила себя безграмотной в стратегии и организации, неспособной разобраться в происходящем.
Завершился Омский период и для генерал-лейтенанта А.П. Будберга, который в Петрограде уговаривал всех «пробираться в полосу отчуждения», где можно было, по его мнению, «организовать здоровое сопротивление большевизму». «До Омска у меня украли все прошлое; Омский период украл у меня будущее, разбил последние иллюзии, лишил всяческих надежд, что я доживу до восстановления России – России, а не своих потерянных прав, которые я похоронил безвозвратно и воспоминания о которых меня даже не тревожат.
До Омска я надеялся на осуществление заветной мечты увидеть опять Россию сильной и здоровой, в новых и разумных формах управления честными и идейными людьми, подвижнически трудящимися на благо своей страны и своего народа.
Надежда эта была сильно потрепана тем, что я видел в Харбине и Владивостоке, но все еще теплилась; я продолжал верить и надеяться, что все пережитое и переживаемое нас наконец встряхнет, вышибет много старой дряни и заставит думать иначе и лучше и поступать иначе и лучше. Омск эту надежду доконал, вытравил последние ее остатки каленым железом всего пережитого и испытанного, едкой кислотой проклятых, но неопровержимых выводов беспощадной действительности, сотнями молотов разбившей последние иллюзии и затмившие мрачными, кровавыми тучами последние кусочки голубого неба надежды.
Теплилась надежда на Деникина, но и там как-то все замерло – грозное и мрачное предзнаменование того, что было с нами у Волги.
Великие подвиги страстотерпцев и мучеников, героев-борцов за родину, усеявших своими костями поля Сибири и обильно заливших их своей кровью, погибли под напором грязи и гноя, порожденных теми из их недостойных преемников, которые дерзкими и грязными руками схватили заветные белые эмблемы и прикрыли ими все свое ничтожество и вожделения»[10].
Сколько жизней отдано в гражданской бойне, какое неимоверное количество материальных ценностей потеряно, какие титанические усилия затрачены на непроизводительный труд, плодящий нищету и разруху. Старались из последних сил и возможностей, а в результате «…На дороге ряд крушений; каторжный труд личного состава железнодорожников, невероятно напряженный за время эвакуации, очевидно, всех вымотал и переутомил. Ведь выполнена по истине гигантская работа, так как в течение одной недели, при самых тяжелых условиях, мы успели угнать по двум одноколейным путям сорок семь тысяч вагонов, составляющих две ленты поездов в триста семьдесят верст длины.
Особенно тяжела служба ночью, так как нет керосина для фар, и поезд летит в полной темноте на авось»[11].
Может быть, по-другому проявил себя Дмитрий Леонидович Хорват, руководящий в Харбине и Владивостоке, знающий людей и имеющий богатейший административный опыт?
Но и здесь проявляются не лучшие человеческие качества, когда на кону стоит распределение земельных участков. «Всё лучшее разбирается ближайшими к Хорвату лицами вне всяких правил, скрывается от торгов и затем отводится, кому надо, журналами правления, в которых налицо два члена, сам Хорват и начальник коммерческой части.
На руках служащих ходит план с отметкой всех участков, попавших в руки родных, приятелей и услуживающих Хорвата; служащие с горечью показывают, говоря, что простому смертному сие недоступно. Возмущаются также и тем, что сынки хорватского антуража и железнодорожной знати убежали от воинской повинности путем фиктивного зачисления в конвой Уполномоченного и в разные телефонные команды; уверяют, что сейчас у каждого телефонного аппарата сидит несколько спасающихся»[12].
Если в марте 1919 г. только приступали к разделу земли, то уже в сентябре 1919 г. из Владивостока пришли сведения о деятельности Хорвата. «Сам Верховный Уполномоченный и его ближайший антураж разобрали себе свободные земли Посьетского района; самому Хорвату отведен кус в восемнадцать тысяч десятин земли (1 десятина = 1,09 га), одному из деятелей дальневосточного комитета Тетюкову в двенадцать тысяч десятин, остальному антуражу по важности и по способности.
И такие люди брали не себя святую и чистую задачу спасения родины, ее оздоровления и выводу на новую дорогу. Неужели в их голову не забрели мысли о том, какое великое зло они творят, рельефно показывая населению, что за люди стали во власти; неужели они не понимали, что никто не поверит соусу о важности разведения в крае племенного скота и о том, что сия важная задача под руку только Хорвату, Тетюкову и иже с ними»[13].
Очевидно, богатый жизненный опыт и знание людей позволили проводить такие операции, когда, в отличие от бессребреника Колчака, всепоглощающая алчность явилась главной целью верховенства в крае.
А как же «гениальность управления Хорватом КВЖД», о которой сложились легенды как о периоде благоденствия служащих даже в годы гражданской войны, о чем каждый может удостовериться в повсеместно распространённых справочных материалах Википедии, таких, как «29 ноября (12 декабря) 1917 года Харбинский совет рабочих и солдатских депутатов распустил все организации и объявил себя единственным органом власти на КВЖД, а 4 (17) декабря отстранил генерала Хорвата от управления дорогой и назначил комиссаром дороги Б. А. Славина. 13 (26) декабря 1917 года в Харбин по просьбе Хорвата вступили китайские войска под командованием Чжан Цзолиня и распустили Харбинский совет. После этого в полосе отчуждения КВЖД по-прежнему царил полный порядок, жизнь каждому была обеспечена, и все жили в сытости и в спокойствии. Люди верили, что, пока там будет Хорват, все будут защищены от всяких бед и напастей. Полоса отчуждения получила тогда наименование «счастливой, благословенной Хорватии»[14].
Очевидно, положение дел на КВЖД было сильно преувеличено, когда свидетели событий отмечали, что «дорога доехала до кризиса с топливом; принимаются какие-то героические меры, чтоб спасти от катастрофы, которая, как говорят, еще летом была предсказана начальником материальной службы. Яркое доказательство хозяйственной разрухи громадного железнодорожного предприятия, руководители которой заняты политикой и собственными делами, причем последние очень часто идут не в пользу интересам дороги. Все кричат о гениальности администрации и хозяйства Хорвата, а по-моем,у акционерам давно уже следовало выгнать его вон или даже привлечь к ответу за из рук вон плохое хозяйство. Во время войны дорога могла равняться доходам с богатейшими бриллиантовыми копями, а сведена почти что к банкротству; вместо усердной работы – на ней политика; вместо беспартийных служащих – какие-то глики и цики; вместо честных служащих – господство взяточников, господство экспортеров, состоящих компаньонами старших агентов дороги, и, как выразились в биржевом комитете, взятничество сверху донизу. И все это известно»[15].
И как итог такого правления: «Ни у нас, ни в Омске ничего прочного не сделано; зато испущено много вредных распоряжений, отшатнувших население от и без того подозрительной для него белой власти. Атаманы, полицейский режим, дряблость и непотизм (служебное покровительство родственникам, своим людям) Хорвата, спекуляция, взятничество, торговля вагонами, торговля родиной и ее интересами, насилия, отсутствие забот о населении, бесцельные призывы и мобилизации – вот все что дала зима краю (1919 г.)»[16].
Так в условиях гражданской войны продолжалась жизнь в Сибири и на Дальнем Востоке, а политика белых только усугубляла для сибиряков тяжелое положение.
[1] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 267.
[2] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 267.
Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 267.
[4] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 28).
[5] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 254.
[6] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 275.
[7] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 280.
[8] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 283.
[9] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 331-332.
[10] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 344.
[11] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 255.
[12] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 290.
[13] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 298.
[14] ru.wikipedia.org, Хорват, Дмитрий Леонидович.
[15] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 282.
[16] Дневник барона Алексея Будберга. 1917 год. // Архив русской революции. Москва: Издательство “ТЕРРА” – “TERRA”, 1991. Том 13. С. 288.
