Павел Осипович Бобровский – генерал от инфантерии, военный правовед, военный и церковный историк, этнограф, сенатор – родился в 1832 году. Он происходил из старинного белорусского дворянского рода, известного с XVII века. Его отец – Иосиф Кириллович – являлся видным юристом, профессором Виленского университета. С конца XVIII столетия семья Бобровских тесно связала свою судьбу с униатской церковью. Дедушка и дядя Павла Осиповича – Кирилл (к сожалению, его отчество нам неизвестно) и Михаил Кириллович Бобровские – были авторитетными греко-католическими священниками.
Павел Осипович рано лишился отца, скончавшегося в 1843 году. С этого момента его воспитанием занимался дядя – протоиерей Михаил Бобровский, – который, разглядев наклонности своего племянника, в 1847 году выбрал для него военную карьеру.
П.О. Бобровский получил прекрасное военное образование. С 1847 по 1849 год он проходил обучение в Полоцком кадетском корпусе, а с 1849 по 1851 год в Дворянском полку, привилегированном военном учебном заведении, существовавшем в России в 1807 – 1855 годах. В 1851 году Бобровскому было присвоено звание прапорщика, и он получил назначение в лейб-гвардии Литовский полк. В 1853-54 годах в составе Дунайской армии молодой офицер принял участие в Крымской войне. В 1857 году он закончил Николаевскую академию Генерального штаба и до 1863 года служил в войсках на различных штабных должностях. Параллельно в это время совместно с другими офицерами Генерального штаба он занимался сбором и анализом статистических сведений, касающихся народонаселения западных губерний Российской империи. В частности подполковник Бобровский исследовал Гродненскую губернию. Под его руководством был составлен пятый том огромного труда – «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба». Две части этого тома увидели свет в 1859 и 1863 годах.
Высочайшим указом в 1863 году Павел Осипович был назначен на должность офицера для особых поручений с оставлением в составе корпуса офицеров Генерального штаба. В его обязанноси входил надзор за военными учебными заведениями. В 1864 году он был произведен в полковники, а в 1870 году получил первый генеральский чин. С этого времени его служба на долгое время оказалась связанной с реформой военного образования в рамках общей военной реформы, которую проводил военный министр Д.А. Милютин.
Во многом благодаря трудам генерала Бобровского в пореформенной России была организована эффективная система подготовки боевых командиров. Он стоял у истоков создания юнкерских училищ, которые подняли на новую высоту образовательный уровень русского офицерского корпуса, расширили его социальную базу, что являлось насущной необходимостью в условиях введения в то время всеобщей воинской повинности.
Высочайшим указом и приказом по военному ведомству от 25 декабря 1875 года генерал Бобровский был назначен начальником Военно-юридической академии с оставлением при Генеральном штабе. Этот пост он занимал до 1897 г., превратив академию в одно из крупнейших военно-научных заведений Российской империи.
Будучи руководителем академии, Павел Осипович Бобровский проявил себя как выдающийся ученый. Он занимался исследованиями широкого круга вопросов, относящихся к теории и практике военного образования, очень важной в военном деле юридической стороне жизни и деятельности войск, истории отдельных элитных частей русской армии, истории строительства регулярной армии при императоре Петре I и проч. Его перу принадлежит более двадцати монографий, в том числе и многотомных, а также большое количетво публикаций в разных военных и гражданских периодических изданиях. Среди них: трехтомный фундаментальный труд «Юнкерские училища» (1872 – 1876); состоящая из трех частей работа «Военное право в России при Петре Великом» (1882 – 1898); истории лейб-гвардии Эриванского (Бутырского), лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Уланского полков; «Происхождение артикула воинского и изображение процессов Петра Великого по уставу воинскому 1716 г.» (1881); «Постоянные войска и состояние военного права в России в XVII столетии» (1882); «Переход России к регулярной армии» (1885); «Уклонение от военной службы. По законам древнеримским, французским, германским, шведским, а также и русским с XVII века» (1886); «Развитие способов и средств для образования юристов военного и морского ведомств в России. Период преобразований Петра Великого» (1881); «Завоевание Ингрии Петром Великим» (1891); «Военные законы Петра Великого в рукописях и первопечатных изданиях, с приложением снимков подлинной рукописи» (1887); «К характеристике военного искусства и дисциплины в войсках XVII и начала XVIII столетия» (1891), а также ряда других крупных работ.
В начале 1900-х годов Павел Осипович был назначен сенатором с обязанностью присутствия в судебном департаменте правительствующего Сената. Эту работу он сочетал с продолжением научных изысканий и публикациями своих работ. Скончался сенатор генерал от инфантерии П.О. Бобровский в 1905 году, оставив после себя богатое научное наследие, внесшее значительный вклад в развитие военной мысли в Российской империи.
Несмотря на ярко выраженный научный интерес в области организации военного образования, военного права, а также военной истории, П.О. Бобровский обратил свое внимание и на прошлое церкви на белорусско-украинских землях, некогда входивших в состав Речи Посполитой. Он выбрал для исследования очень узкую сложную малоизученную в то время тему – историю греко-католической церкви на территории Российской империи в первой трети XIX века. Эту тему он постарался раскрыть в объемной монографии «Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра I», увидевшей свет в 1890-м году. Мотивы, которыми он руководствовался очевидны. Во-первых, Павел Осипович, являясь патриотом России, любил свою малую родину – Белую Русь или, как говорили в его время и считал он сам, Западную Россию – и никогда не переставал интересоваться ее прошлым и современным ему настоящим. Коренное население Беларуси, согласно его взглядам, сложившимся под влиянием личных этнографических изысканий, состояло из трех этнических групп: белорусов, чернорусов и полешуков (последних он чаще называет малороссами), являвшихся пусть и своеобразной, но естественной частью большого русского народа. Своих предков и себя Бобровский относил к чернорусам, занимавшим область между Гродно и Брестом. Такие представления привели к тому, что униатскую церковь в своей работе он называет не белорусско-украинской или литовской, а «русской унией», т.е. частью церкви русского народа, вступившей в союз с Римом. Во-вторых, генерал Бобровский происходил из среды воссоединенных. Во время Полоцкого собора 1839 года он был слишком мал, чтобы разобраться в произошедшем, но события разрыва Брестской унии, их предыстория и логика не могли не занимать его пытливый ум. Наконец, в-третьих, его, вне всякого сомнения, тревожила память о дедушке и дяде – униатских священниках. В особенности о дяде – протоиерее Михаиле Кирилловиче Бобровском, – который занимал в униатской церкви в 1820-е годы не просто видное, а исключительное положение. Он был блестящим ученым-славистом с мировым именем, членом Брестского капитула и профессором Главной католической семинарии при Виленском университете, в которой преподавал библеистику, воспитывал образованную элиту греко-католического духовенства. Сведения о жизни и трудах протоиерея Михаила генерал Бобровский собирал, начиная с 1860-х годов. В 1889 году он издал очерк, в котором подробно изложил историю жизни своего дяди. Эта работа проникнута восхищением перед научными трудами отца Михаила и признательностью за те тепло и заботу, которыми он окружил детей своего рано почившего брата. Такие мотивы во многом определили не только предмет и направление церковно-исторического исследования П.О. Бобровского, но и, очевидно, оказали очень большое влияние на его научные выводы.
Обращаясь непосредственно к церковному исследованию генерала Бобровского, нужно сказать, что, хотя автор не декларирует этого, с наиболее общей точки зрения оно посвящено поиску ответа на вопрос об исторической закономерности исчезновения российской части Брестской унии в 1839 году. Большинство современных историков видит причину прекращения ее существования в неизменной на протяжении всего XIX века агрессивной конфессиональной политике правительства Российской империи, но не задумывается: был ли этот разрыв исторически предопределен. Чаще всего в литературе последних десятилетий можно встретить мнение, что после подавления восстания патриотов Речи Посполитой в 1830-31 годах царские власти стремились русифицировать население отнятых у Речи Посполитой областей. Ставилась цель подавления местного сепаратизма, а также окончательной и бесповоротной интеграции белорусско-украинских территорий в состав России. Ради достижения этой цели российские власти, помимо прочего, начали разными методами активно вмешиваться во внутренние дела греко-католической церкви, усматривая в ней союзницу польского костела – вдохновителя патриотов великой Польши. Царские чиновники не стеснялись нарушать свободу совести униатского духовенства и простого народа. Результатом религиозного насилия стало появление в среде униатской иерархии людей, предавших свое вероисповедание из личных корыстных побуждений. Они, действуя по указке властей, явились «могильщиками» католицизма восточного обряда, приведя его последователей в полном составе к господствующему в России Православию. Предыстория событий 1830-х годов, как правило, описывается лишь вскользь. В основном историки занимаются доказательством того, что враждебное отношение Петербурга к унии имело место в течение всех первых десятилетий XIX века, а восстание 1830-31 годов стало только предлогом для широкомасштабного окончательного наступления на греко-католичество, как рудимент Речи Посполитой.
Генерал Бобровский, очевидно, придерживался другого взгляда. Это видно уже из хронологических рамок его работы. В ее названии он заявил, что ограничивается описанием унии в царствование императора Александра I, который, как известно, правил с 1801 по 1825 год. Однако в действительности П.О. Бобровский продолжил исследование до 1828 года, что представляется далеко не случайным. В короткой истории унии в пределах России он выделяет два очень отличающихся друг от друга периода. Первый, с 1801 по 1828 год, характеризовался относительной стабилизацией в жизни униатской церкви после потрясений, постигших ее на рубеже XVIII и XIX столетий. В эти годы уния пользовалась вполне толерантным отношением властей, как и любая другая религия, отнесенная законодательством Российской империи к разряду терпимых. Это рождало у искренних греко-католиков надежду на сохранение и свободное развитие своей церкви. Оптимизм униатов подкреплялся тем, что, несмотря на очевидное желание православного духовенства восстановить утраченные на белорусско-украинских землях под польским владычеством позиции Православия, никакой целенаправленной православной миссии среди католиков восточного обряда в царствование Александра I и в начале правления Николая I, вплоть до 1833 года, организовано не было.
Вполне толерантное отношение к унии, сложившееся при императоре Александре I, не изменилась и в первые годы царствования Николая I. Однако в 1828 году власти империи поставили перед собой конкретную задачу упразднения греко-католицизма, что было связано с появлением проекта общего возвращения униатов к православному вероисповеданию, предложенного правительству молодым униатским священником Иосифом Семашко, впоследствии ставшим православным митрополитом Литовским и Виленским.
Проект прелата Иосифа, изложенный в записке от 5 ноября 1827 года под заголовком «О положении в России Униатской церкви и средствах возвратить оную на лоно Церкви Православной», был одобрен императором Николаем I 14 ноября 1827 года. 22 апреля 1828 года был издан указ правительствующего Сената «Об учреждении Греко-Униатской духовной коллегии», который впитал в себя почти все предложения Семашко. Этот указ стал правовой основой глубокой реформы униатской церкви, направленной на разрыв Брестской унии. С этого момента начался поддержанный властями процесс приближения греко-католиков к Православию во всех сферах церковной жизни, который завершился Полоцким собором, положившим конец существованию греко-католицизма в России в 1839 году[1]. Таким образом, 1828 год стал рубежом в конфессиональной политике Петербурга и началом нового периода существования унии, продолжавшегося до 1839 года. События польского восстания 1830-31 годов лишь определенным образом повлияли на уже развивавшиеся внутри и вокруг унии процессы. По мнению одних авторов они ускорили их, а согласно выводам других затормозили и исказили.
П.О. Бобровский не был ни первым, ни единственным историком, который таким образом смотрел на периодизацию короткой истории унии в России. Сходные мысли высказывали многие дореволюционные российские авторы. Однако заслуга генерала Бобровского состоит в том, что он пошел дальше констатации факта появления новой конфессиональной политики Петербурга в западных губерниях в 1828 году, задумался о закономерности ее возникновения. Современные ему православные исследователи (М. Коялович, Г. Киприанович, И. Наумович, П. Жукович, Ю. Крачковский и др.) восхваляли митрополита Иосифа Семашко и его сподвижников: архиепископов Василия Лужинского и Антония Зубко, которые, являясь греко-католическими епископами, сделали все возможное, чтобы разорвать союз своей церкви с Римом. В этих иерархах, в первую очередь в высокопреосвященном Иосифе, вполне справедливо видели главных героев воссоединения. Но никто не задавался вопросом о том, случайным ли был их выход на историческую сцену, или в предшествующие три десятилетия внутри унии имели место такие тенденции, которые породили в среде униатской иерархии активных и убежденных деятелей воссоединения. Под таким углом зрения на проблему взглянул только генерал Бобровский.
Поставив перед собой задачу выяснить причины появления в унии стремящихся к Православию высокопоставленных духовных лиц, автор постарался проанализировать состояние униатской церкви с 1801 по 1828 год. Он обнаружил, что унию в это время терзали серьезные проблемы во всех жизненно важных для любой крупной религиозной общины областях: церковного управления на всех уровнях; понимания и применения канонического права; богословского образования духовенства; литургической практики; распределения церковных капиталов. Кризисные явления были питательной почвой для стремительно развивавшихся тенденций латинизации и полонизации унии. Латинизация заключалась в проникновении в богослужебную практику и во все сферы внутренней и внешней организации церковной жизни элементов, свойственных исключительно католической церкви латинского, или иначе – римского, обряда. Полонизация состояла в принятии униатским духовенством польского языка и культуры и распространении их среди простого народа. Латинизация и полонизация уничтожали свойственные унии черты русской церкви, толкали ее к полному растворению в польском костеле. Они же способствовали скрытому латинскому прозелитизму. По косвенным подсчетам автора с 1803 по 1828 год из унии в латинский обряд тайно перешли не менее 200 000 пасомых, из-за чего за четверть века число униатов в России не увеличилось, хотя должно было уже из-за естественного прироста. Все это было губительно для русского греко-католицизма, несло для него очевидную угрозу.
Изучение архивных материалов и воспоминаний современников привело П.О. Бобровского к выводу, что тяжелая ситуация внутри униатской церкви начала складываться давно и не была случайностью. Кризисные явления и губительные тенденции появились в ней не под российской властью, вследствие ее мнимой религиозной нетолерантности, а еще во времена Речи Посполитой. Они были наследием польского религиозного и этнокультурного господства, той эпохи, когда польское латинское общество смотрело на унию с подозрением и презрением, не давало ей свободно существовать и развиваться, видело в ней не самостоятельный религиозный феномен, а средство для достижения своих исторических интересов. Чтобы остановить перерождение в латинство, сохраниться в общественно-политических реалиях Российской империи, греко-католицизму настоятельно требовались реформы. Попытки их проведения или, скорее, борьба за реформы, как считает генерал Бобровский, составляют главную отличительную черту описываемого им периода истории унии в России.
Вновь приходится говорить, что католические и распространяющие белорусские националистические идеи историки, стараются доказать: главным препятствием на пути самосохранения греко-униатства была антикатолическая политика Петербурга. Взгляд Бобровского иной. Исследуя проблему, он приходит к заключению, что борьба за оздоровление и укрепление унии развернулась не между российскими властями и униатами, а между клерикальными группировками внутри самой униатской церкви. Ее духовенство еще во времена Речи Посполитой разделилось на два неравные по численности, силе и влиянию лагеря, представители которых по-разному смотрели на направление развития, а следовательно, на будущее своей церковной общины. Вхождение белорусско-украинских земель в состав Российского государства, декларировавшего господствующее положение Православия, не породило, но лишь усилило уже имевшие место разногласия, которые, по сути, представляли собой составную часть цивилизационого противостояния русского и польского духа.
Представителей первой клерикальной группировки Бобровский называет «латинниками». К ним он относит монахов ордена базилиан, созданного в 1617 г. под прямым влиянием иезуитов. Этот униатский орден традиционно, начиная с XVII века, имел в своем составе большое число (до двух третей) выходцев из римского обряда, как правило, представителей польских и полонизированных белорусских и украинских шляхетских семей. Уже в силу этого обстоятельства базилиане полностью разделяли латинские и польские интересы, а потому свои усилия направляли к искоренению в греко-католицизме всего того, что разделяло католиков восточного и западного обрядов, а также пропаганде польских национальных идей. Латинизаторскую и полонизаторскую деятельность базилиане развивали в структурах церковного управления, куда они проникли в большом количестве, а также в церковно-школьном деле. Униатские учебные заведения базилиане фактически монополизировали, сосредоточив в своих руках как образование народа, открыв при монастырях множество школ, так и пастырскую подготовку приходского женатого духовенства, заняв места преподавателей в епархиальных семинариях. Помимо этого, орден имел автономное управление и разными способами присвоил себе большую часть немалых капиталов, которыми располагала униатская церковь. В результате базилиане сумели раскинуть на территории современных Беларуси и Украины широкую сеть своих монастырей, а также приобрели такое могущество, которое позволяло им проводить собственный церковно-политический курс. Деятельность ордена или открыто, или тайно разными средствами поддерживали почти все греко-католические епископы, в большинстве сами вышедшие из него, помещики-католики и ксендзы, видевшие в нем своего естественного союзника. Особую помощь и покровительство базилианам оказывали иезуиты, которые в первые два десятилетия XIX века имели большое влияние в западных губерниях и в столице империи.
Представителей оппонирующего «латинникам» лагеря П.О. Бобровский называет «ориенталистами» (т.е. ориентирующимися на Восточное Христианство). К ним он относит всех тех, кто противился движению унии к растворению в римском обряде и стремился к восстановлению в ней внешней формы Восточной Церкви, которую греко-католицизм имел изначально. По мнению Павла Осиповича, в широком смысле сюда относился весь белый женатый клир. Поэтому «ориенталистов» он часто называет «партией белого духовенства». Будучи близкими простому народу, зная его этно-культурную самобытность, приходские священники понимали, что сближение с польскими римо-католиками ведет белорусских и украинских униатов к утрате этнической идентичности. Они считали, что их церковь, находясь в союзе с Римом, тем не менее, остается частью Русской Церкви и должна служить историческим интересам своего народа. Поэтому низовое духовенство крепко держалось остатков Кирилло-Мефодиевского наследия в униатском богослужении. Особое раздражение этих стихийных, если так можно выразиться, «ориенталистов» «латинники»-базилиане вызывали еще и потому, что монахи, расширяя и укрепляя свои позиции внутри церкви ради ее латинизации и полонизации, сделали это в ущерб положению женатых священников. Базилиане вытеснили их с наиболее крупных и богатых приходов, превратив их храмы в свои монастыри, перекрыли доступ к основательному богословскому образованию, целенаправленно разрушая изнутри епархиальные семинарии, встали железной стеной на пути достижения влиятельных должностей в системе церковного управления. Орден фактически обрек белое духовенство на материальную нищету, невежество, отсутствие выхода из униженного состояния. Такое положение вещей сложилось уже в XVIII веке и вызывало беспокойство римских пап, которые в своих буллах призывали иерархию прекратить засилье монахов. Однако это был глас вопиющего в пустыне. Буллы под разными предлогами игнорировались, ситуация продолжала усугубляться. В начале XIX века напряжение между белым клиром и базилианами достигло апогея. Масло в огонь подливали известия из Австрии. Там униатская церковь была реформирована: остановлена ее латинизация и полонизация; чрезмерное могущество базилианского ордена было подорвано, монашество поставлено в естественные для него рамки; за счет упразднения излишних, по мнению австрийского католического правительства, монастырей освобождены значительные финансовые средства и на них создана система качественного духовного образования. Но наиболее важное, что было сделано в австрийской части унии – это улучшение материального обеспечения и повышение социального статуса приходского духовенства. Оно в результате получило возможность участвовать в организации народных школ и влиять на развитие народной культуры.
Белое духовенство российской части унии было слишком подавлено базилианами и разобщено, чтобы самостоятельно организоваться и выдвинуть из своей среды активных поборников за преобразование церкви в австрийском духе. Но его общее настроение стало основанием для появления «ориенталистов» в узком смысле. Ими П.О. Бобровский называет тех епископов и членов корпорации начальствующего униатского духовенства, которые противостояли «латинникам» в органах церковного управления и которые в силу своего положения имели возможность выступить с программой преобразований и деятельно проводить ее в жизнь.
Инициатором движения «ориенталистов» и первым из них стал митрополит Ираклий Лисовский. Он был искренним униатом, стремился к сохранению и возвышению унии, а потому взялся за перестройку ее церковного организма по австрийскому примеру. Правительство Александра I пошло Лисовскому навстречу, полагая, что австрийский опыт вполне применим в России, то есть оно вполне благосклонно смотрело на укрепление греко-католицизма. Это обстоятельство в очередной раз опровергает тиражируемое в настоящее время во многих изданиях мнение о религиозной нетолерантности царизма по отношению к униатскому обряду. Митрополит Ираклий, которого генерал Бобровский считает «великим униатским архипастырем», сумел при поддержке властей с 1801 по 1809 год добиться: законодательного запрещения латинского прозелитизма; введения в России сана греко-католического митрополита; сосредоточения решения униатских дел в отдельном униатском департаменте Римско-католической духовной коллегии (до этого греко-католики административно не выделялись правительством из общего состава католической церкви); создания в Главной католической семинарии при Виленском университете отделения для униатских воспитанников. Наконец, он создал Полоцкую семинарию, где учащиеся углубленно изучали богослужение Восточной Церкви, а также энергично восстанавливал первоначальную литургическую практику унии, очищая ее богослужение от латинских наслоений.
Базилиане увидели в действиях высокопреосвященного Ираклия угрозу своему могуществу, материальному благополучию и препятствие своим стремлениям. Генерал Бобровский обстоятельно описывает их поддержанные иезуитами интриги против начинаний митрополита. Усилия «латинников» стали причиной того, что преобразовательные планы митрополита Ираклия, умершего в 1809 году, оказались незавершенными, а во многих пунктах только намеченными. Более того, у Лисовского в иерархии не нашлось достойного преемника. Его единомышленники митрополит Григорий Коханович и архиепископ Иоанн Красовский не имели ни необходимой глубины видения проблем, ни должной энергии. Опутанные интригами базилиан, они не смогли продолжить его дело. В результате после смерти митрополита Ираклия плоды его деятельности очень быстро начали разрушаться. Уния с видимой стороны вновь вернулась на путь саморазрушения – слияния с католичеством римского обряда. Однако так только казалось.
Как полагает П.О. Бобровский, деятельность Лисовского сыграла в судьбе унии огромную роль. Главное, чего сумел достичь этот иерарх, состояло в том, что он изменил настроение белого духовенства, убедил его, что перемены возможны. Более того, он создал церковно-правовую базу для полного преодоления кризиса и вывел на поле церковной деятельности целую плеяду активных, убежденных в необходимости борьбы за сохранение унии и восстановления ее в первоначальной чистоте белых священников. Именно они, а не единомышленные Лисовскому епископы оказались последовательными борцами с «латинниками».
Выдвинутые высопреосвященным Ираклием Лисовским униатские клирики-«ориенталисты» группировались в епархиальных капитулах. Капитулы не имели внятного канонического обоснования, существовали по привнесенной от церкви римского обряда традиции, хотя и имели аналог в древней западнорусской церкви. Они представляли собой совещательные и отчасти исполнительные органы при правящих архиереях. Капитулы имелись не во всех епархиях (например, в Виленской митрополичьей епархии капитул никогда не был создан) и очень разнились по структуре, полномочиям и материальному содержанию. Генерал Бобровский пишет, что самый многочисленный, объединивший наиболее авторитетных и активных членов, а потому влиятельный капитул сформировался в Брестской епархии. В условиях, когда после смерти митрополита Ираклия в униатской иерархии не нашлось достаточно энергичных сторонников продолжения реформ, Брестский капитул по собственной инициативе выступил в роли борца с базилианами за сохранение унии.
Автор детально рассматривает «сражение» Брестского капитула с базилианами и теми архиереями, которые их поддерживали, в том числе и с митрополитом Иосафатом Булгаком, возглавившим российскую часть унии в 1817 году. Наиболее видными членами Брестского капитула, направлявшими его деятельность, Павел Осипович называет каноников Антония Тупальского, Антония Сосновского и Михаила Бобровского. Именно они с 1819 по 1827 год вынесли на своих плечах основной груз борьбы за сохранение и укрепление унии. Их эпическая, судя по описанию автора, борьба сводилась к: 1) требованию передачи излишних базилианских монастырей в ведение белого духовенства; 2) созданию епархиальных семинарий за счет присвоенных базилианами фундушей (т.е. церковных капиталов); 3) очищению богослужения от латинских элементов; 4) организации системы социального обеспечения для женатого клира. Бобровский доказывает, что, несмотря на ограничение полномочий Брестского капитула территорией Брестской и Виленской епархий, его действия были хорошо известны всему униатскому белому духовенству, поддерживались им, а потому носили для российской унии общецерковный характер. То есть фактически Брестский капитул являлся представительством белого духовенства, выразителем его интересов и чаяний. При этом П.О. Бобровский особо подчеркивает отсутствие у членов капитула даже мысли о разрыве союза с Римом и присоединении к Православию.
Разгоревшаяся в унии битва между «ориенталистами» и «латинниками» имела бюрократическую форму. Из унии в соответствующие государственные инстанции империи тек поток записок, проектов, предложений, протестов. В них каждая из сторон стремилась объяснить свою позицию, доказать ее благотворность для интересов российского государства. Целью было получение от правительства выгодных для себя постановлений, указов, распоряжений и проч. Для «партии белого духовенства» во время царствования Александра I дело осложнялась общей невнятностью политического курса Петербурга в западных губерниях. Он заключался в постоянном поиске умиротворяющих компромиссов. Такая «дипломатия», как считает генерал Бобровский, вела только к эскалации конфликта внутри унии, дезориентации имевших соприкосновение с греко-католиками правительственных функционеров и потере авторитета высшей власти. Автор в деталях раскрывает отношение к раскладу сил в унии чиновников и на местах и в столице; описывает успехи полонизаторских усилий князя А. Чарторыйского в системе образования в западных губерниях; рассказывает о том, что высокопоставленные лица при Александре I, такие как А.Н. Голицын, Н.Н. Новосильцев и прочие, во-первых, считали белорусские земли польской провинцией, поскольку весь высший класс здесь состоял или из поляков, или из глубоко и безвозвратно полонизированной местной шляхты. Во-вторых, на унию они смотрели глазами «латинников» – базилианских провинциалов, консультаторов, настоятелей монастырей, а также покровительствующих им епископов. В таких обстоятельствах, чтобы не дать унии окончательно раствориться в польском костеле, брестские каноники проявили чудеса дипломатического искусства и, одновременно, удивительную силу духа. Их деятельность заставила митрополита Иосафата Булгака постараться примирить обе стороны. С этой целью поздней осенью 1825 года он созвал чрезвычайную комиссию – «великую консульту», – состоящую из представителей Брестского капитула и руководителей Литовской провинции базилианского ордена. Однако компромисс не был найден. Интересы белого клира и монашествующих оказались слишком разными, чтобы их сблизить. В итоге напряженность борьбы только возросла, похоронив надежду на то, что униатское духовенство сможет когда-либо единодушно трудиться на благо своей церкви.
П.О. Бобровский приходит к выводу, что, несмотря на все преграды, «ориенталисты» одержали верх над «латинниками». Эта победа состояла в том, что своими проектами, протестами и жалобами Брестский капитул опосредованно добился издания указа правительствующего Сената от 9 октября 1827 года. Указ предписывал: 1) не допускать в базилианский орден лиц римо-католического обряда; 2) подвергать кандидатов на членство в ордене испытанию на знание славянского языка и устава греческого богослужения; 3) восстановить первоначальную обрядовую чистоту унии; 4) учредить в греко-католических епархиях училища для духовного юношества с глубоким изучением церковно-славянского языка и славянской службы. Павел Осипович пишет, что этим указом подрывалось могущество базилианского ордена, ставилась непреодолимая преграда его латинизаторской и полонизаторской деятельности.
Генерал Бобровский высказывает мнение, что исход противостояния «партии белого духовенства» и «партии латинизаторов» был исторически предопределен. Во-первых, базилианский орден клонился к упадку, поскольку монахи погрязли в стяжательстве, роскоши, пьянстве и разврате. Монастыри страдали от своеволия и бесчиния, перестали быть оазисами высокодуховной жизни и здравого религиозного просвещения. Напротив, белое духовенство, униженное и угнетенное, сохраняло в себе твердый нравственный стержень. Лучшие его представители в лице членов Брестского капитула ради блага церкви и народа были готовы на жертвы. Во-вторых, униатский вопрос для российского правительства оказался тесно связан с этнокультурным направлением политики в сфере народного образования. В 1820-е годы в ней произошел поворот. Он был вызван тревогой Петербурга по поводу деятельности многочисленных библейских комитетов, масонских лож, благотворительных и разного рода тайных организаций. В западных губерниях они, наполненные польским и полонизированным дворянством, навязывали польский язык и культуру белорусам и украинцам. Изменение взгляда правительства нашло отражение в упразднении на территории России ордена иезуитов в 1820 году, запрещении масонских лож, закрытии библейских комитетов и проч. Сменивший А.Н. Голицына на должности министра народного просвещения А.С. Шишков, начал менять ситуацию в Виленском учебном округе. Прежде под управлением А. Чарторыйского молодое поколение воспитывалось здесь в духе польского патриотизма. Теперь большое внимание власти начали уделять униатской церкви, ее воспитательному воздействию на народ. Как пишет автор, с 1822 года явно проявилось желание правительства восстановить в унии во многом утраченные русские черты. Это желание начало оформляться в конкретную политику после воцарения императора Николая I. Тогда новое поколение российских чиновников, таких как Г.И. Карташевский и Н. Тургенев иначе взглянуло на ситуацию внутри католицизма восточного обряда. О присоединении униатов к Православию мысли не было. Этот вопрос считался слишком тонким и щепетильным. Речь шла о том, чтобы уменьшить в унии силы тех кругов, которые тянули ее к латинскому обряду. То есть в 1820-е годы Российская империя постепенно начала комплексно решать проблему не русификации белорусов и украинцев, их и без того считали русскими, а деполонизации края. Создание в унии согласного с целями правительства расклада сил оказалось одним из элементов этой политики и совпало с интересами сторонников оздоровления и возвышения унии из числа белого духовенства.
В совокупности постепенное внутреннее разложение базилианского ордена и новые подходы российского правительства к ведению дел в западных губерниях, по мнению П.О. Бобровского, привели к победе «ориенталистов». Появление указа от 9 октября 1827 года они считали своей заслугой. Указ произвел на белое духовенство сильное впечатление. Павел Осипович пишет: «С приведением в исполнение основных положений указа 9-го октября о реформе базилианского ордена должна была прекратиться латинизаторская миссия этого латино-польского института в русской унии… с падением ордена, который эксплуатировал унию для своих собственных чисто латинских интересов, русская уния должна была рано или поздно угаснуть, и русская церковь в западном крае должна была стать вполне русской не только по имени, но и по форме, содержанию и духу» [3, с. 359]. Из этих слов следует, что автор считал союз с Римом полуторамиллионной части белорусско-украинской церкви обреченным, медленно «угасавшим». Согласно его представлению, естественно развивающиеся внутренние процессы толкали унию к Православию. Последнее препятствие на этом пути разрушили члены Брестского капитула, в первую очередь, А. Тупальский, А. Сосновский и М. Бобровский. Не задумываясь о возвращении белорусов-униатов в православное вероисповедание предков, они невольно послужили будущему воссоединению, создав в унии новую обстановку и новое настроение. Их борьба с базилианами против полонизации и латинизации церковной жизни, твердое отстаивание интересов белого духовенства, стали примером поведения и подготовили почву для новой генерации белых священников, получивших высшее богословское образование в стенах Главной католической семинарии при Виленском университете. Молодое поколение, по мнению автора, отличалось талантом, энергией, а также честолюбием. Этим людям уже были доступны высшие церковные должности вплоть до архиерейского сана при условии безбрачия. Из круга молодых и амбициозных высокообразованных униатских клириков вышли как сама идея присоединения к Православию, так и все те деятели во главе с митрополитом Иосифом Семашко, которые привели униатскую церковь к воссоединению в 1839 году.
Таким образом, концепция исследования П.О. Бобровского заключается в том, что: 1) годы с 1801 по 1828 составляют совершенно особый период в истории унии в пределах Российской империи; 2) появление в высшем духовенстве греко-католической церкви в 1830-е годы людей, действовавших против союза своей церкви с Римом, было закономерным. Последнее стало следствием естественных процессов, проходивших внутри и вокруг унии. Автор выстраивает стройную, логически обоснованную картину формирования в клире униатской церкви такого настроения и соотношения сил, которые не могли не привести к возникновению проекта общего воссоединения. При этом, не умаляя заслуг непосредственно участвовавших в подготовке Полоцкого собора лиц, Павел Осипович особое внимание обращает на незаслуженно забытых, по его мнению, современными ему историками униатских деятелей, трудившихся в самое опасное для церкви время – членов Брестского епархиального капитула. Без их самоотверженного служения ликвидация унии была бы невозможна.
Книга П.О. Бобровского порождает больше вопросов, чем дает ответов: было ли исторически обусловлено появление реформ митрополита Ираклия Лисовского; выступало ли женатое духовенство единым фронтом против латинизации и полонизации церковной жизни; могла ли носить, и носила ли в реальности деятельность Брестского капитула общецерковный характер; каковы были настоящие цели брестских каноников; насколько исторически предопределен был поворот государственной политики в 1820-е годы; существовала ли в действительности у молодых образованных священников в конце 1820-х годов тяга к Православию и т.д. Поэтому исследование Бобровского было неоднозначно принято сообществом дореволюционных церковных историков. С острой критикой научных выводов автора выступили М.О. Коялович и И.П. Филевич.
Профессор Санкт-Петербургской духовной академии М.О. Коялович, который в те времена являлся самым крупным историографом Брестской унии, посвятил монографии Бобровского специальную брошюру под длинным названием «Разбор сочинения П.О. Бобровского «Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра I. Историческое исследование по архивным документам» и указание, на основании архивных документов, иной постановки всех главных униатских вопросов этого времени». В ней Коялович обратил внимание на поверхностное знакомство генерала Бобровского с архивными источниками и недостаточную его подготовку в области церковной истории. Он подверг сомнению то значение, которое Бобровский придавал борьбе Брестского капитула для всей российской части греко-католической церкви в общем и для низового духовенства в частности. М.О. Коялович указывает на факты борьбы с тенденциями латинизации и полонизации унии, которые без связи с деятельностью Брестского капитула имели место в других униатских епархиях. Относительно же истинных, согласно его взгляду, намерений членов Брестского капитула, Коялович пишет: «Они желали воссоздать на западнорусской земле такой колосс унии, вершину которого, разумеется, должно было составить церковно-славянское богослужение, неизвестно по какому образцу; середину – возвеличенные и прочно созданные епархиальные капитулы, способные придавить не только базилиан, но и бедных приходских священников; а затем колосс должен был держаться на глиняных ногах, на либеральной, но неизменной связи с Римом и на либеральном полонизме, на просветительной системе Чарторыйского, с польским языком в науке и общественности» [5, с. 28]. Можно говорить, что в этом высказывании заключается обвинение брестских каноников в прожектерстве авантюрного толка и не слишком красивой попытке приобретения власти и почета за счет своих собратьев. В целом же профессор Коялович отвергает вывод Бобровского о том, что с 1801 по 1828 год в унии имели место такие тенденции, которые предопределили появление проекта ликвидации унии, поданного российскому правительству прелатом Иосифом Семашко в ноябре 1827 года. Это решившее судьбу унии в Российской империи событие Коялович считает с точки зрения исторической науки случайностью, порождением особым образом сложившихся обстоятельств; с религиозной же точки зрения оно представляло собой действие Промысла Божия. По его мнению ситуация в унии развивалась весьма благоприятно для продолжения латинизации и полонизации.
Коялович пишет, что никакой победы Брестского капитула над базилианами не было, а исполнение указа от 9 октября 1827 года могло привести лишь к новому всплеску страстей внутри и вокруг унии с неопределенным, а скорее всего с прямо противоположным намерениям правительства результатам. Именно понимание обреченности унии на исчезновение в недрах польского костела толкнуло прелата Иосифа Семашко на отчаянный шаг – предложение властям проекта общего воссоединения. Это был его личный подвиг, совершенный «по вдохновению», не подготовленный кем-либо со стороны.
Подвергнув разгромной критике монографию генерала П.О. Бобровского, профессор М.О. Коялович приходит к заключению, что она написана не с целью поиска исторической правды, а ради прославления деятельности тех униатских исторических лиц, труды которых оказались забытыми обществом. Главное же состояло в том, что среди этих лиц находился ближайший родственник Павла Осиповича Бобровского – протоиерей Михаил Кириллович Бобровский.
Участие в обмене мнениями по данному вопросу принял профессор Варшавского университета И.П. Филевич. В брошюре «Вопрос о воссоединении западно-русских униатов в его новейшей постановке» он поддержал мнение М.О. Кояловича о недостаточном знании генералом Бобровским предмета исследования. Также он обратил внимание на многочисленные натяжки в логических построениях Павла Осиповича, неточно сформулированные им мысли и расплывчатую терминологию. По мнению И.П. Филевича, годы с 1801 по 1828 не являлись особыми в жизни унии. В это время имело место не более чем завершение периода противостояния белого духовенства и базилианского монашества, который начался сразу после Замойского собора 1720 года. Решения этого собора канонически оформили и усилили наметившиеся ранее тенденции латинизации католичества восточного обряда, а также позволили базилианам занять в унии доминирующее положение в ущерб интересам белого клира. Последнее и привело к расколу духовенства на два враждующие лагеря в первой половине XVIII столетия. Следовательно, столкновение «ориенталистов» и «латинников» за переустройство церковного организма – его реформирование – не составляло главную отличительную черту истории российской части унии в первой трети XIX века.
Согласно взгляду профессора Филевича, борьба членов Брестского капитула с базилианами являлась точным повторением того, что происходило в той части Брестской унии, которая оказалась на территории Австро-Венгрии. Правда, с опозданием на 30-40 лет и с другим результатом. В Австрийской империи правительство поддержало женатый клир и достаточно бесцеремонно, не оглядываясь на чье бы то ни было мнение, подорвало могущество базилианского ордена. Тем самым полонизация и латинизация унии были прекращены[2]. Однако здесь униаты не видели рядом с собой Православия и стихий русской народной жизни. Поэтому неожиданная победа «партии белого духовенства» привела к формированию среди униатской элиты искусственного представления о «русскости» и ее духовном фундаменте, что в конечном итоге стало причиной появления общественно-политического и этно-культурного феномена «украинства». В Российской империи, где униаты оказались лицом к лицу с Православием и российской государственностью, такой результат был невозможен. Поэтому столкновение униатских клерикальных группировок оказалось бессмысленным. Победить латинизаторов и полонизаторов чтобы в дальнейшем выдумывать особую униатскую «русскость», проживая рядом с единокровным православным русским народом, сторонникам сохранения и возвышения унии было, по меньшей мере, глупо. В итоге Филевич не разделяет высокого мнения Бобровского о деятельности членов Брестского капитула. Он пишет, что они не победили базилиан, не создали почву для движения новой генерации образованного белого духовенства к Православию, а вполне закономерно сошли с исторической сцены практически сразу после появления проекта воссоединения, сотавленного Иосифом Семашко. Таким образом, профессор Филевич не считает начало подготовки воссоединения в 1828 году связанным с усилиями А. Сосновского, А. Тупальского и М. Бобровского, а следовательно, полностью разделяет мнение профессора Кояловича.
За читателем книги П.О. Бобровского остается выбор: признать или не признать научные выводы уважаемого автора; согласиться или не согласиться с адресованными в ее сторону критическими замечаниям М.О. Кояловича и И.П. Филевича. Во всяком случае, мнения всех этих ученых мужей заслуживают интереса и вдумчивых размышлений. Тем более, что описанная в сочинении генерала Бобровского борьба униатских клерикальных группировок была отражением того духовного и этнокультурного столкновения, которое происходило на белорусских землях в переломную для них эпоху. Если принять точку зрения П.О. Бобровского, то противостояние «латинизаторов» и «ориенталистов» внутри российской части униатской церкви подготовило почву для воссоединения греко-католиков с православными в 1839 году, стало точкой опоры в цивилизационном повороте, который произошел в западных губерниях Российской империи в результате исчезновения Брестской унии. После Полоцкого собора униатского духовенства, постановившего отказаться от унии, исчезли белорусы-униаты – потенциальные союзники поляков-латинян, возможные сторонники возрождения Речи Посполитой, а появились белорусы-православные, разделяющие свою судьбу с единоверным братским русским народом.
Сейчас это многим не нравится. Тем, кто стремится изобразить Россию извечным врагом и угнетателем белорусов и украинцев, тем, для кого полонизированный белорус-католик, или иначе – костельный поляк, предпочтительнее православного белоруса, тем, кто пытается доказать, что уния была хранительницей белорусского языка и культуры, мощным заграждением против русификации. Между тем стоит обратить внимание: коль скоро П.О. Бобровский прав, то деятельность той части униатского духовенства, которая выступала против латинизации и полонизации своей церкви, не инициировалась и не направлялась царским правительством. Эти люди действовали самостоятельно, по велению своей совести, согласно своим представлениям о благе союзной Риму белорусско-украинской церкви. Усилия митрополита Ираклия Лисовского, митрополита Григория Кохановича, архиепископа Иоанна Красовского, а также членов Брестского капитула послужили остановке полонизации части белорусского народа, невольно содействовали разрыву унии, церковной и цивилизационной переориентации белорусов с Запада на Восток. Следовательно, описанные П.О. Бобровским позабытые герои унии должны быть для современных белорусских националистов злейшими врагами наравне с теми, кто поставил точку в судьбе униатской церкви в Российской империи – митрополитом Иосифом Семашко, архиепископами Василием Лужинским и Антонием Зубко и их сподвижниками. Более того, в этот список придется записать все приходское духовенство униатской церкви, трудившееся в первой трети XIX столетия – стихийных «ориенталистов». Тогда кто же из униатского клира того периода может вызывать симпатии антиправославно настроенных историков? Получается, что только латинизаторы и полонизаторы. Но ведь они делали все, чтобы белорусско-украинские греко-католики переродились в костельных поляков. Где же здесь у современных белорусских националистически настроенных авторов логика?
Мало того, если стать на позицию. М.О. Кояловича, то уния объективно и неуклонно стояла на пути саморазрушения, растворения в польском католицизме. Но в таком случае, о каком сохранении в унии национальных белорусских традиций, белорусского языка и культуры может идти речь? Получается, что уния вела белорусский народ в историческое небытие. Поэтому те, кто послужил ее разрыву, являются подлинными белорусскими патриотами.
Остается только один способ обосновать то мнение, что уния все-таки могла стать фундаментом национально-культурного развития белорусского народа. Для этого необходимо опровергнуть доводы И.П. Филевича и доказать: греко-католическая церковная община в пределах Российской империи могла справиться с терзавшими ее проблемами, а ее духовенство могло на основании этого заняться широкой деятельностью по организации школ для простого народа и стать в авангарде национального строительства. Идеи просвещения народа униатским духовенством, действительно, высказывал протоиерей М. Бобровский, увидевший зачатки развития национальных культур во время посещения им славянских областей Австрийской империи. Протоиерей Михаил предлагал положить в основание просвещения «следовавших греко-восточному обряду» русских преподавание церковно-славянского языка. В школе, которую на своем приходе в местечке Клещель организовал протоиерей Антоний Сосновский, крестьянских детей учили церковно-славянскому языку, русской и польской грамоте, арифметике, сельскому хозяйству и огородничеству. Может быть, если бы такие школы получили широкое распространение, то в среде связанных с ними униатских духовных лиц появилась мысль о разработке на основе местных говоров белорусского литературного языка; может быть из низов народа вышли бы национальные писатели и поэты. Однако, чтобы это произошло, нужно было вывести униатское духовенство на соответствующий такой задаче уровень образования, социального положения и материального благополучия. Именно за это, если принять аргументы П.О. Бобровского, боролись митрополит Ираклий Лисовский и члены Брестского капитула. Им не препятствовало российское правительство. Однако борьба «ориенталистов», по версии генерала Бобровского, только естественным образом привела униатов к Православию, а, согласно мнению профессора Кояловича и профессора Филевича, оказалась безуспешной и тоже завершилась гибелью унии. Исходя из этого, виновниками нереализованности национально-культурного потенциала унии оказываются «латинники», упрямо лоббировавшие в унии польские национальные интересы.
Пока никто из историков не сумел опровергнуть аргументы П.О. Бобровского, М.О. Кояловича и И.П. Филевича. Никто не сумел доказать, что в унии имелись силы, способные преодолеть ее институциональный кризис, сделать ее жизнеспособной. Поэтому противникам воссоединения униатов с православными в 1839 году остается только возводить голословные, не подтвержденные историческими фактами обвинения на российское правительство и главных деятелей подготовки Полоцкого собора из числа униатов. При этом обходится стороной вопрос об экклезиологическом состояния униатской церкви, не анализируются пылавшие в ней внутренние конфликты, разрушившие унию изнутри. Одновременно не замечается, что именно исчезновение унии религиозно объединило белорусов, сделало их по-настоящему единым народом. Это стало основой для национально-культурного строительства и появления современной Беларуси. Об этом свидетельствует то, что если в начале XIX столетия православные белорусы просто называли себя русскими, а греко-католики или русскими, или чаще униатами, о чем писал Е. Карский [4, c. 105], то на первой переписи населения Российской империи в 1897 году 70% проживавших в Беларуси назвали свой родной язык белорусским, т.е, освободившись от унии, белорусы осознали свое своеобразие. В православных церквях они не потеряли свое лицо, в отличие от тех белорусов, которые, перейдя из унии в костелы, начали считать себя поляками.
Описанное Павлом Осиповичем Бобровским противостояние униатских «ориенталистов» и «латинников» в первой трети XIX века является во многом забытой страницей истории. Оно по своему смыслу представляло собой борьбу за духовный выбор белорусского народа, и не было громким, бросавшимся в глаза постороннему наблюдателю. Это ожесточенное столкновение проходило в тишине кабинетов, в коридорах дворцов, в приемных залах сановников, под сводами храмов и монастырей, в классах церковных школ. Там скрипели перья и звучали тихие разговоры. В то же время эта борьба требовала огромного напряжения сил и самоотверженного подвига, потому что ставка в ней была необыкновенно высока.
Книга генерала П.О. Бобровского повествует о неизвестных героях прошлого Беларуси, позволяет познакомиться с давно забытыми событиями и поразмышлять над нашим настоящим, может быть, осмыслив его по-новому.
[1] На территории Российской империи униаты оставались только на Холмщине в, так называемом, Царстве Польском. Они (236 приходов 234 000 верующих) были воссоединены с православием в 1875 г.
[2] И в старой и в новой отечественной историографии унии не поясняются мотивы таких действий австрийских властей. Между тем, они являлись частью продуманной политики и опирались на конкретную идеологическую базу – фебронианизм. В основе этого учения, появившегося в 60-е гг. XVIII в. в Германии, лежал известный галликанизм. Фебронианизм требовал ограничения папской власти, восстановления нарушенной папизмом полноты полномочий правящих епископов, деятельного участия в религиозной жизни государственных властей, долженствующих защищать права и привилегии национальных церковных общин и проч. В фебронианизме особое негативное мнение высказывалось в отношении католических монашеских орденов. Они рассматривались как средневековый пережиток, рассадник фанатизма и обскурантизма. Фебронианизм нашел практическое применение в этно-религиозной политике австрийского императора Иосифа II, получившей впоследствии наименование иосифизма. Частью иосифизма был курс на уничтожение влияния монашества. Для этого закрывались монастыри, подрывалось материальное могущество орденов, перекрывался доступ монахов к иерархическим должностям. При назначении на них преимущество отдавалось представителям приходского духовенства. Под этот удар попали и базилиане, что пресекло их латинизаторскую и полонизаторскую деятельность, и, как следствие, остановило растворение греко-католицизма в римском обряде. Так что говорить о том, что австрийские католические власти особо охраняли, лелеяли унию неправомочно. Сохранение и укрепление унии стало побочным эффектом их общей религиозной политики, ее неожиданным результатом. Более того, в Австрии в последней четверти XVIII века в церковной сфере были проведены такие реформы, на которые российское правительство отважилось только после 1828 года. Поэтому прежде чем укорять Петербург за нетерпимость в отношении базилианского ордена, что делают многие современные авторы, стоит в том же обвинить Вену.
