Среди вопросов, остро стоящих перед восточнославянским народом большого пространства Руси, перед Русским миром, перед белорусским и российским государствами и их Союзом, перед Святой Русью, особое место принадлежит вопросу о теоретическом взаимоопределении белорусов и русских и практическом самосознании первых в отношении вторых. Этот вопрос имеет огромное значение для ближайшей судьбы самого белорусского народа, Союзного государства и его военно-политической безопасности, для духовного единства Руси, для перспектив миссии Православной Церкви в Белоруссии, для духовно-нравственного состояния белорусов и его изменения, для всего Русского мира. Об этом хорошо известно внешним и внутреннем врагам Руси, Союзного государства и обоих его членов. Но, вероятно, не так хорошо это понятно многим их патриотам и даже священнослужителям.
Национальное самосознание – это сильнейший инстинкт, способный управлять душой не только светских лиц, мирян, но даже умудренных сединами архиереев, что мы ясно видим из истории Церкви и по нынешнему православному миру. При помощи этого инстинкта можно пробудить высшие духовные начала личности и народа, а можно завести их в глубокие заблуждения и даже рабство. Звучащие молитвы «Святый равноапостольный великий княже Владимире, моли Бога о нас…», «За Святую Русь помолюсь…», «Батько наш – Бандера, Україна – мати…» не только задают разные духовно-ценностные матрицы жизни, но способны устраивать и переустраивать сам народ, его самость, культурный код и историческую судьбу.
Вопрос о взаимном соотношении белорусов и русских, точнее белорусской и русской идентичности, не такой уж и сложный. Однако и упрощать его нельзя. В общем-то, сюда же можно сразу подставить и малороссов-украинцев. По большому счёту, основные трудности данного вопроса обусловлены сочетанием трёх факторов, притом не объективного, а субъективного порядка: а) ложными (западными) теориями этничности (национализма); б) целенаправленной деятельностью идейных врагов православной Церкви и Руси (русского народа); в) страстями самих людей – от простых обывателей до элит и власть имущих. Страстей этих – 3 базовых рода: сребролюбие, властолюбие и тщеславие (как вид сластолюбия). Сочетание данных трёх факторов (и трёх страстей) выливается в доктрину «Белорусы – не русские; Белоруссия – не Россия; Беларусь – не Русь» и ее разновидности (причем как белорусские, так и российские, не говоря уже об украинских). Украинский национализм – эталонное воплощение этого страстного триединства.
Истинным разрешением всех споров является этническая доктрина, бывшая официальной в Российской Империи, которая не просто покорно разделялась, а самостоятельно утверждалась самой Православной Церковью и рядом святых подвижников-богоносцев. То есть, является не частным мнением (в том числе идеологией каких-либо групп), но соборной, безусловной истиной. Согласно этой доктрине, русский народ триедин: исторически из единого русского корня и древа (народа) произросли три самобытные ветви-народности (великороссов, малороссов, белорусов), которые при этом не нарушили самого единства древа и не отделились (точнее не отломились) в обособленные деревья.
Нынешнее национальное смятение в понятиях и умах обусловлено, конечно, рядом злоумышлений дореволюционной эпохи, но утвердилось как масштабный феномен революционерами-богоборцами, сумевшими совершить тяжкое злодеяние – февральско-октябрьскую революцию, прикрывавшуюся разными лозунгами (фокусируясь на свободе и материальном благополучии), но нацеленной сугубо против христианской Руси – Церкви, государства, народа, традиционного уклада, личной души. В начале 1920-х большевики-богоборцы проводили тотальный погром тысячелетней государственности, веры, нравственности, устоев, культуры, самосознания, языка русского народа и, в частности, объявили триединый русский народ «угнетающим мифом царской пропаганды», «отрыжкой великоросского шовинизма» и взамен ему директивно создали «три независимых нации» русских, украинцев и белорусов (из которых одна, русская, веками якобы угнетала две другие), которые позже, в сталинское время, были смягчены до «трёх братских народов». Понятия великороссов и малороссов были запрещены как «реакционные» и «шовинистические». Правда, почти сразу возникли проблемы (как при переписи СССР 1926 года), когда многие прежние русские белорусы и малороссы стали записываться просто в русские.
Но это не остановило национальную «политику партии»: на протяжении 1920-х (хотя даже не до их конца) из Москвы директивно осуществлялась политика «беларусизации» и «украинизации», которая на деле представляла собою насильственную дерусификацию белорусов и малороссов с опорой как на ещё живых старых предреволюционных убежденных националистов-русофобов и антицерковников (принимавших активное участие как в революционном антиимперском движении, так и в коллаборации с властями Германского и Австро-Венгерского Рейхов), так и на уже умерших польско-католических шляхтичей, которые после поражения последнего польского восстания 1863-1864 гг. стали усиленно изображать из себя «добрых покровителей» православно-русского населения западной части России (с земель бывшей Речи Посполитой, Восточных Кресов) либо даже непосредственно «белорусов» и «украинцев». Такое течение известно исторической науке под названием хлопоманства, которое во время революционного брожения трансформировались в партии краёвцев и иные.
Отцами доктринального хлопоманства (и одновременно украинского национализма) выступили наущенный иезуитами польско-венгерский шляхтич и русофоб-националист Влодимеж Антонович (Джидай) и его два ученика – Михаил Грушевский (выходец из русской казацко-священнической семьи, масон, завербованный австрийскими спецслужбами в самый разгар геноцида галичан-русофилов в Талергофе и Терезине и антирусского террора украинофилов-янычар в Галиции) и Митрофан Довнар-Запольский (выходец из католической шляхты, поклонник британского агента Герцена и украинского национализма, апологет масонства, в частности, в «Правительственных гонениях на масонов»). Правда, у Грушевского почва была питательнее: стихийный украинский национализм был несколько ранее запущен в массы из петербургских лож через бесталанного развращенного богохульника Тараса Шевченко, что позволило Грушевскому эффективно внедрить среди малороссов безумную мифологию Руси-Украины, на которой и строился весь последующий укронацизм.
В 1918 году Грушевский и Довнар-Запольский вошли в руководство коллаборационистских антироссийских объединений УНР и БНР, обратившихся за протекторатом к германским державам. Однако в СССР эпохи тотального антирусского погрома 1920-х двое указанных шляхтичей-русофобов (титульных «классовых врагов») были назначены сатрапами большевистской «исторической политики» с родной для них установкой: «обосновать» две новые нерусские нации, которые по характеру оценок исторических событий и воспеваемых «национальных героев» должны были стать антирусскими. В помощь им для проведения «беларусизации» и «украинизации» были привлечены старые революционные интеллигентские кадры, в том числе возвращенные из западной эмиграции (из структур БНР и УНР). Ярчайшим из таких для БССР стал Вацлав Ластовский – видный масон (вместе с большинством прочих отцов «белорусского» антирусского национализма), польский, а потом «белорусский» революционный социалист, премьер-министр БНР, поборник возрожденной Речи Посполитой, БЧБ-кумир и автор мифа о «белорусском национальном вожде Кастусе Калиновском» – террористе и таком же польском хлопомане, как и сам Ластовский.
Суполку коммунистических «беларусизаторов» 1920-х (алхимиков «беларускай нации») составили преимущественно те же самые хлопоманские выходцы из польско-католической шляхты (с некоторой поддержкой иудейской интеллигенции), что и их предшественники в лице руководства всевозможных «белорусских» «народническо-социалистических» революционных организаций. Таковыми были: созданная польским шляхтичем и террористом-цареубийцей Гриневицким подпольная «Беларуская грамада»–«Гоман», филиал террористической «Народной Воли», и продолжившая их дело «Беларуская сацыялістычная грамада» (с печатным рупором «Наша нiва»), члены которой вкупе создали россыпь «белорусских» социал-революционных партий, местный филиал большевиков в союзе с «Польской социал-демократии Королевства Польского и Литвы», неистовым активистом которой был поляк Феликс Дзержинский (горячий поклонник прежних польских революционеров, лютый русофоб, заявлявший, что «будучи ещё мальчиком, мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей», яростный ненавистник Православной Церкви, автор проекта обновленческого церковного раскола и физического истребления всего православного священства).
Именно данная межпоколенная суполка «беларусизаторов» перед этим кликнула БНР под БЧБ-знаменами в составе Рейха, а после успела побывать гитлеровскими коллаборационистами и даже агентами ЦРУ. Все эти шляхетские «социалисты» представляли собою «оттенки серого» и не имели ничего общего с подлинным православным белорусским народом (большинство которого составляло крестьянство) и его благополучием, но всячески стремились его учить и говорить от его имени, презирая его. Язеп Лёсик, редкий затесавшийся из крестьян революционер, председатель Рады БНР, германский коллаборационист и потом один из вождей большевистской «беларусизации», был наиболее прямолинеен: «Масса [белорусов – Д.К.] и до этого времени недоброжелательно относится к белорусскому движению, к своему собственному выздоровлению». Каковы были методы «отеческого лечения» «больных» белорусов со стороны этих «докторов», хорошо известно из истории.
Главными идейными врагами данного криптопольского сепаратистского (антирусского) и антихристианского проекта (с поддержкой из Лондона и Ватикана) на всех этапах – от свиты Калиновского 1860-х до команды Инбелкульта 1920-х – была Православная Церковь, венчаемая отечественными святыми, русская православная государственность и православные академические ученые с просветительской интеллигенцией (в Белоруссии – западнорусисты). «Белорусские националисты» легко сочетались с либералами, польскими националистами и социалистами (зачастую попеременно или даже одновременно), германскими империалистами – и только к Церкви и православному русскому государству у них была абсолютная экзистенциальная вражда.
Как известно, уже с конца 1920-х данный антирусский ленинско-троцкистский погром стал сворачиваться и сам был в качестве «нацдемоновщины» подвергнут разгрому под руководством Сталина, который еще в начале 1920-х сам был активным разработчиком данного погрома в качестве наркома по делам национальностей. Сами же «творцы новых наций» были подвергнуты вполне заслуженным (вначале ими же всеми горячо одобряемым) репрессиям, – что помешало им поголовно войти в 1940-е в органы Рейхскомиссариатов (в отличие от их оставшихся на Западе соратников по БНР и её Раде). Впрочем, сворачивание это было ограниченным и прервалось «хрущевской оттепелью», а к концу СССР (в позднебрежневское правление троцкиста Андропова и его ставленника-перестройщика Горбачева и их команд, активно вербовавшихся ЦРУ) вылилось в новую волну формально «социалистического» национализма (на уровне местной интеллигенции, опекаемой и продвигаемой из Москвы), который при крушении СССР резко перекрасился в старые бело-красно-белые и жовто-блакитные колеры БНР и УНР и гитлеровских коллаборационистов.
На Украине данный национализм при активной поддержке Запада одержал-таки стратегическую победу, сформировав новую антирусскую нацию-химеру (с суицидальной психологией). В Беларуси проект дал сбой (вкупе по объективным и субъективным причинам), однако совершенно не был изжит. А главное – и в Белоруссии, и в России – не было осуществлено полноценного разрешения самого базового вопроса о этнической идентичности (бытия и самосознания), которое бы далее было принято народом. Таковое возможно только общими согласными усилиями Церкви и патриотов в государственной власти, элите, научно-образовательном сообществе и общественности в России и Белоруссии. Безусловно, при неизбежном сопротивлении современных последователей безбожников и русофобов прошлого.
Теперь обратимся вновь к «белорусскому национальному вопросу» (соотношению белорусов и русских). В основе его разрешения должна лежать исключительно историческая правда, провозглашенная белорусским руководством в качестве основы политики исторической памяти – в отличие от парадигмы «национальной мифологии», окончательно утвержденной Геббельсом и Розенбергом и их преемниками в США и Великобритании в качестве основы исторической политики всего современного Запада, включая Польшу, Украину и Прибалтику с их «институтами национальной памяти».
В данном случае правда заключена в учении о триедином русском народе, древо которого произрастило из себя три самобытные ветви малороссов, великороссов и белорусов. Эту истину следует подкрепить свидетельствами двух великих святых, прозорливых старцев XX века. Преподобный Лаврентий Черниговский: «Как нельзя разделить Святую Троицу Отца и Сына и Святого Духа – это Един Господь Бог, так нельзя разделить Россию, Украину и Белоруссию – это вместе – Святая Русь». Преподобный Серафим (Тяпочкин): «А что будет с Украиной и Белоруссией?» – «Всё в руках Божиих. Те, кто в этих народах против союза с Россией – даже если они считают себя верующими – становятся служителями диавола. У славянских народов единая судьба, и ещё скажут своё веское слово преподобные Отцы Киево-Печерские – они вместе с сонмом новомучеников Российских вымолят новый Союз трёх братских народов».
И действительно: противники братства и единства белорусов, великороссов и малороссов во все времена, какими бы идеологическими лозунгами ни прикрывались, были и являются врагами белорусского народа и Православной Церкви, белорусских святых всех веков, слугами преисподней.
