Аннотация
Польская общественно-политическая организация «Страж Кресовая» была создана в 1918 г. с целью удержания белорусских, украинских и литовских земель в составе Польши. Если в отношении белорусов-католиков ее идеологи рассчитывали на их неизбежную постепенную полонизацию, то применительно к белорусам-православным путем долгосрочной национальной политики планировалась цель по формированию белорусской идентичности, построенной на отрицании связи с русской культурой и общерусской национальной идентичностью.
_________________________________________________________
Общественно-политическая организация «Стража Кресовая» («Straż Kresowa»), возникшая в феврале 1918 г. в Люблине, в период 1919–1920 гг. посредством своей разветвленной структуры активно содействовала Гражданской администрации восточных земель. Формально поддерживая федеративную политику Ю. Пилсудского, деятели «Стражи» не были едины в своих взглядах и не всегда безоговорочно разделяли позицию начальника государства. Отнюдь неслучайно к окончанию советско-польской войны организация эволюционировала в сторону инкорпорационных идей Р. Дмовского [1, s. 22]. Приблизительно к 26 декабря 1919 г. в Организационном отделе «Стражи Кресовой» была подготовлена «Памятная записка о политике Польши в отношении Белоруссии». Этот документ представляет значительный интерес, поскольку отражает представления о белорусском вопросе, которые бытовали в польских общественных и политических кругах. В нем отразились в обобщенном виде оценки, сведения из десятков рапортов, которые стекались к руководству из отделений «Стражи Кресовой» на землях, занятых польскими войсками. Помимо этих представлений в документе содержались и предложения по административно-политическим мерам по разрешению белорусского вопроса в желательном для польских политиков направлении.
Интересно, что составители записки, пусть и с некоторыми оговорками, пошли против достаточно распространенного в польском общественном мнении представления об искусственном характере нарождающегося белорусского движения. В частности, отмечалось, что среди белорусского населения «начинает пробуждаться национальное самосознание, правда, не в массовом масштабе, но и не в виде исключения. Эти факты дают возможность предполагать, что белорусское движение не является в такой мере искусственным, каким его часто представляют» [2, с. 453].
Вместе с тем авторы документы отказывались верить в то, что данное движение могло создать «свою обособленную белорусскую нацию с собственной культурой, стремящуюся к государственному самоопределению» [2, с. 453]. Убежденность руководителей организации в неспособности к самостоятельному политическому и культурному бытию большинства народов Восточных Кресов была неоригинальной. Применительно к белорусам причиной такого положения считались, с одной стороны неблагоприятные, географические условия (бедность природными ресурсами, отсутствие естественных границ) и, с другой стороны, «свойства самого белорусского народа» [2, с. 454]. Так, по мнению идеологов «Стражи Кресовой», национальное «самосознание способно сильно развиваться главным образом тогда, когда данный народ окружен соседями с иными этническими свойствами, когда он отличается от них языком, обычаями, психическим складом» [2, с. 454]. Однако эти условия оказываются неприменимыми к белорусам, чья идентичность не имеет оформленных границ. Например, следует «лишь отметить, что, чем дальше на запад, тем больше белорус становится похожим на поляка, чем дальше на восток, тем он ближе к коренному русскому и легче с ним ассимилируется» [2, с. 454]. Религия рассматривалась как фактор, препятствующий реализации особого национального самосознания. В записке считалось, что католичество и православие «представляют собой те силы, которые в настоящее время больше всего способствуют либо полонизации, либо русификации белорусского народа. На основании этого можно заключить, что 3 млн. белорусов, исповедующих католицизм, подготовлены к полной полонизации (частично они уже ополячены), остальные же 9 миллионов – православные – подготовлены к полной русификации» [2, с. 454].
Интересно, что появление данного движения, за исключением возможности использования его внешними силами во враждебных целях, не стоило расценивать в качестве угрозы польской национальной безопасности. Сами по себе белорусы не смогут реализовать идеал политической независимости в силу того, что они, «будучи слишком слабыми, чтобы серьезно думать о полной самостоятельности, желая того или нет, будут вынуждены искать поддержки либо у Польши, либо у России» [2, с. 454]. Выдвинутые идеи независимости при провозглашении Белорусской Народной Республики оценивались как следствие «известной экзальтации политических стремлений», на место которой неизбежно под давлением обстоятельств придет более скромная концепция, «которая будет опираться не на сугубо политические идеи, а на культурные и экономические возможности развития страны» [2, с. 454].
Единственной политической опасностью для польских интересов является возможность поворота белорусских «симпатий к Востоку» [2, с. 454]. Именно исходя из необходимости нейтрализации этой возможности и следовало выстраивать стратегию долгосрочной политики на белорусских землях. В частности, предлагалось отказаться от форсированной политики полонизации. Это обусловливалось тем, что для белорусов-католиков полонизация являлась закономерным и естественным следствием их повседневной жизни в составе польского государства, влияния польской культуры. Под их воздействием «все яснее выкристаллизовывается тип «поляка-белоруса», может быть, в значении слова, несколько отличном от выражений: «поляк-силезец», «мазур», однако в любом случае это будет тип поляка с определенными, быть может, специфическими сильно развитыми местными особенностями, но никак не тип белоруса с западной культурой» [2, с. 455]. Любая политика, направленная на формирование белорусского национального самосознания среди католиков, пользующихся белорусским языком и кириллицей, являлась бы препятствием на пути естественной ассимиляции и лишь отбросило бы их назад на пути развития.
Совсем другие подходы следовало практиковать относительно православных белорусов, причем для такой политики предлагался вполне определенный термин – политика «дерусификации». Составители записки достаточно оптимистично расценивали ее перспективы. Эта уверенность основывалась на том, что православным белорусам присущ низкий уровень культуры, а также убежденности в том, что «усвоение …некоторых элементов восточной цивилизации» белорусами происходило «по большей части на низменных побуждениях и инстинктах» [2, с. 455]. Такая политика проводилась бы с политической целью «освободить это население от русского влияния и оторвать его от Востока, с другой стороны, на то, чтобы пробудить у них чувство национального самосознания, опирающегося на культурные влияния Запада» [2, с. 455]. Такая национальная политика была рассчитана на десятилетия. Только после исчезновения среди белорусов пророссийской ориентации и «элементов русской цивилизации» Польша может рассчитывать на «искренние симпатии белорусов». Интересно, что если белорусов-католиков рассчитывали увидеть носителями особенной польской региональной идентичности, то среди православных белорусов политика дерусификации предназначалась для развития у них «чувства национального самосознания». Отказ от их полонизации обусловливался тем, что польской культуре и национальному характеру, по мнению меморандума, были чужды «тенденции ополячивания посторонних элементов» с помощью насильственных методов. Однако последующие аргументы носили более реалистический характер. Отмечалось, что «переход от русской культуры к польской явится слишком неожиданным скачком, чтобы его могло совершить население в несколько миллионов», поэтому в этих условиях «черты белорусской национальности, являющейся как бы переходом между русской и польской нациями, могут быть привиты населению, подвергшемуся русификации» [2, с. 456]. Исчезновение системного влияния «русификаторской» политики привело бы к естественной реакции по «выработке у себя определенных специфических черт, отличающих белорусов от русских» [2, с. 456]. В записке отказывались от детального описания всех этапов данной политики на протяжении длительного времени. Вместе с тем в документе предлагались и определенные политические меры по ее реализации.
Например, одной из этих политических технологий называлось повсеместное введение латинского алфавита вместо употребляемой кириллицы, что пробудило бы у белорусов чувство «национальной обособленности на основе элементов западной культуры» [2, с. 460]. Особое внимание следовало уделить религиозной политике. В частности, проводимая политика должна «стремиться к отделению белорусской православной церкви от Москвы и созданию самостоятельной национальной церкви, подчиняющейся собственным властям (белорусский синод)». При поддержке польских властей планировалось организовать «съезд высшего духовенства православной церкви всех польских земель, который утвердил бы отделение от Москвы и обратился бы к польскому правительству с просьбой об опеке» [2, с. 460]. Интересно, что уния не рассматривалась как эффективный инструмент в силу опасений негативной реакции со стороны православного населения и опасений, связанных с возможным сокращением численности католической паствы.
Таким образом, в возникшем ситуативно документе высказывались не просто суждения о национальной политике в белорусском вопросе в конкретных условиях советско-польской войны 1919–1920 гг., но и формировались идеи по этнополитической инженерии, направленные на изменение белорусской идентичности в долгосрочных политических целях, преследовавшихся польскими элитами. Некоторые из этих идей даже спустя сто лет не вышли из политического обихода: эксперименты по переводу белорусского языка на латинскую графику, поддержка белорусской православной автокефалии или обоснования извечной принадлежности белорусов к европейской, точнее западной, культуре и необходимость избавляться от русского культурного наследия во имя «деколонизации» или национального возрождения белорусов. В этой связи представляется важным помнить об исторической генеалогии этих проектов и породившей их политической цели. На практике деятели «Кресовой Стражи» не проводили «протекционистской политики по отношению к белорусскому движению» [1, s. 43], но их идеи о методах решения белорусского вопроса оказались востребованными до сих пор.
- Gierowska-Kałłaur J. Straż Kresowa wobec kwestii białoruskiej. Deklaracje i praktyka // Studia z Dziejów Rosji i Europy Środkowo-Wschodniej. 2009. T. 44. S. 21–63.
- Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. II. Ноябрь 1918 г. – апрель 1920 г. / Ин-т славяноведения АН СССР, Сектор истории польско-советских отношений Польской АН; Отв. ред. И.А. Хренов, Н. Гонсеровская-Грабовская. – М.: Наука, 1964. – 724 с.
