Белорусская национальная идентичность как конфликт интерпретаций

В своей работе «Куда идут «нации» и национализм?» американский антрополог К. Вердери сформулировала одно из теоретических положений современных исследований национализма о том, что «следует рассматривать нацию как символ, а всякий данный национализм – как имеющий множество значений, выдвигаемых в качестве альтернатив и оспариваемых различными группами, которые маневрируют, пытаясь застолбить свое право на определение символа и его легитимирующие воздействия» [1]. Развивая данное положение, российский историк А.И. Миллер отмечает «необходимость ситуационного и коммуникативного подхода к изучению» [2, 19] национализма, поскольку ни один из них «не существует вне противостояния другому, а иногда и ряду других национализмов» [2, 18]. В этой связи, по его мнению, наиболее перспективными становятся «анализ и классификация не отдельно взятых национализмов, но структур взаимодействия различных национализмов» [2, 19] по самым разным параметрам: от концепций нации, версии исторического прошлого до политических технологий.

Применение этого подхода к изучению истории белорусского национальной идентичности позволяет рассматривать ее формирование как конфликт интерпретаций, в котором каждый вариант в принципе имеет свое право на существование и рассматривается как белорусский. Это позволяет избежать идеологизации проблемы, при которой один из участников национального дискурса признается заведомо единственно правильным выразителем национальных ценностей и интересов. В частности, в отечественной историографии до последнего времени доминирует точка зрения, согласно которой лишь основатели БСГ и сотрудники «Нашей нивы», сторонники БНР или учредители БССР имеют монопольное право на причастность к белорусскому национальному дискурсу. За остальными представителями белорусской интеллигенции, получившими название «западнорусов», либо вообще отрицается право на участие в интерпретации «белорусскости», либо не признается способность отстаивать интересы с «национально-белорусских позиций» [3, 4].

Вместе с тем применение приведенных выше теоретических положений к белорусскому материалу позволяет рассматривать деятельность сторонников Белорусской Социалистической Громады и круга публицистов «Нашей нiвы» лишь как один из вариантов понимания национальной идентичности, который сформировался в противоборстве с «западнорусизмом». В контексте этой же методологии белорусский «западнорусизм» XIX – начала XX вв., несмотря на неприятие идеи отдельной политической белорусской нации, как представляется, тоже является вариантом белорусской национальной идентичности. Действительно, среди западнорусской интеллигенции белорусская идентичность понималась как элемент в системе отношений между великорусами, малорусами и белорусами, образующими русский народ (большую русскую нацию). Следует отметить, что понятие русский в XVIII – начале XX вв. в официальных документах, художественной литературе, периодической печати в большинстве случаев не сводилось к значению сугубо «великорусский», а объединяло все восточнославянское население Российской империи. В этом отношении показательными являются взгляды высших должностных лиц Российской империи. Так, в воспоминаниях министра народного просвещения графа И.И. Толстого (1905-1906), сразу отметим, человека далеко не консервативных убеждений, отмечается, что во внутренней политике правительства в Северо-Западном крае не было и «нет обрусительных стремлений, старания уничтожить по мере сил саму народность и особую культуру, так как обрусивать русских, хотя бы и «малых» или «белых», само собою нелепо, мешать восстановлению никогда, в сущности, не бывших самостоятельными государствами нельзя, а о каком бы то ни было различии в гражданских и иных правах между великорусом и малороссом и белорусом никогда и разговора не было» [4, 120]. Белорусская православная  интеллигенция, именуя себя в зависимости от контекста русскими или белорусами, рассматривала эти слова как синонимы, члены одного смыслового ряда, однако, как правило, не отождествляла понятие русский исключительно с великорусом. Не случайно славянофильство пользовалось среди западнорусских деятелей популярностью. В частности, М.О. Коялович писал, что в «славянофильской теории находили себе уютное место особенности малороссийской, белорусской жизни», которые являлись проявлением «самобытных местных и племенных особенностей русского народа» [5, 314]. Вместе с тем, сталкиваясь с непониманием или пренебрежением белорусскими интересами со стороны выходцев из великорусских губерний, западнорусская интеллигенция активно критиковала такое отношение. В отдельных случаях ее представители даже отказывались «признавать … русскими» [6, 373] уроженцев центральных губерний Российской империи, если они не поддерживали борьбы с полонизацией белорусского крестьянства.

В белорусской историографии, сформировавшейся в советский период, в силу разных причин отрицалось существование этой русской национальной общности, а термин русский стал синонимом слова «великорусский». В таком случае, рассматривая западнорусизм, мы имеем дело не с великорусскими националистами или местными «ренегатами» (по терминологии членов БСГ), которые стремились бы к ликвидации самобытного этнокультурного облика и ассимиляции белоруса, но с белорусским национальным движением, которое активно утверждает белорусские интересы в контексте символа «большой русской нации», «общерусской нации», «русского народа». В свою очередь необходимо оговорить правомерность использования термина «национальное движение». Согласно классификации М. Хроха любое национальное движение включает в себя три основных компонента. Во-первых, стремится к созданию «завершенной социальной структуры, пронизывающей всю этническую группу и включающей образованные элиты, классы чиновников и предпринимателей» [7]. Во-вторых, его участники борются за «обретение гражданских прав и политического самоуправления – сначала в форме автономии, а в конечном счете (обычно это происходило довольно поздно, когда становилось уже настоятельной потребностью) и независимости» [7]. Наконец, в-третьих, участники национального движения требуют развития «национальной культуры, основанной на местном языке и его нормальном использовании в образовании, управлении и экономической жизни» [7]. 

Если проанализировать западнорусскую публицистику, то бросается в глаза констатация отсутствия белорусской национальной элиты. Все авторы пишут о народе, то есть крестьянстве, которое лишилось собственного дворянства (главного элитарного слоя в XIX в.), не выделило торгово-промышленных кругов. По М.О. Кояловичу, историю белорусского народа можно охарактеризовать как поиск собственной «русской, православной аристократии» [8, с. 10]. Такое положение, то есть отсутствие высших сословий, завершающих социальную структуру белорусского населения, практически все западнорусы рассматривали как национальную катастрофу.

Поскольку на белорусов распространялись в полном объеме все права подданных империи, то для белорусской православной интеллигенции была актуальна идея не столько борьбы против дискриминации и обретения прав, сколько реализации этих прав в экономической, культурной области в условиях конкуренции или монополии других этнонациональных групп губерний Западного края (поляков, евреев). Не случайно среди западнорусов идея о необходимости политической автономии белорусских земель не пользовалась и тенью популярности, поскольку российская имперская государственность рассматривалась как единственный покровитель и защитник в условиях постоянной борьбы с польским национализмом. В своей работе «Белоруссия и белорусы», опубликованной в 1910 г., витебский историк, краевед и депутат Государственной думы А. Сапунов утверждал, что «в настоящее время все, даже самые мелкие народности, стремятся к национальному самоопределению; необходимо поэтому самоопределяться и нам, белорусам. Самоопределяться, конечно, не с той целью, с какой делают это разные инородцы, не с целью какого-либо сепаратизма. Нет, ведь, белорусская народность – одна из основных народностей русского племени; следовательно, сама мысль о белорусском сепаратизме, по меньшей мере, неуместна. Напротив, упрочение национального самосознания среди белорусской массы несомненно поведет к теснейшему единению ее с остальной Русью» [9, с. 1]. Они полагали, что предоставленная сама себе западная Россия (в особенности Белоруссия) не сможет выдержать давления со стороны Польши и ее неизбежно постигнет участь Великого княжества Литовского, то есть ей грозит инкорпорация в состав польского государства. Однако это не означает, что белорусскую интеллигенцию не интересовала возможность участия белорусского крестьянства, православного духовенства в политической жизни региона. В местной периодической печати консервативные публицисты активно боролись за продвижение собственных кандидатов в депутаты Государственной думы, требовали предоставления преимуществ для православного населения в период введения земских учреждений в белорусских губерниях в 1911 г. В белорусских губерниях значительной популярностью пользовались монархические политические партии и организации, развивалась сеть православных братств. 

Гораздо больше затруднений возникает при рассмотрении вопроса о борьбе за национальную культуру и обучение на местном языке. Самым распространенным обвинением в адрес западнорусской интеллигенции является отсутствие интереса к созданию отдельного литературного языка на базе белорусских диалектов и отрицательное отношение к первым опытам создания литературного белорусского языка авторским кругом газеты «Наша нiва». Действительно белорусская консервативная интеллигенция ориентировалась на русский литературный язык, однако такая позиция обусловливалась не ассимиляторскими соображениями, но развернутой системой филологических аргументов: от указания на то, что западнорусский (старобелорусский) язык оказал существенное влияние на формирующийся русский литературный язык до опасения того, что отказ от русского языка закроет для белорусов мир «высокой культуры» [10, с. 158-163]. Кроме того, сами белорусские сепаратисты (А. Цвикевич) признавали, что в основе неприятия белорусского литературного языка западнорусами находилось не пренебрежение «мовой» как таковой, но политическое опасение использования ее для обоснования сепаратизма. В области национальной культуры достаточно сослаться на то, что западнорусской интеллигенцией была проделана колоссальная работа по изучению белорусской истории, этнографии, языка; сформировалась первая историческая школа [11, 385-395], а имена отдельных белорусских ученых обрели общероссийскую известность. Политическая деятельность западнорусов была направлена на борьбу с полонизацией белорусского крестьянства, что, по нашему мнению, являлось формой борьбы за национальную культуру.

Таким образом, западнорусизм, как представляется, является одним из вариантов белорусского национального движения. Деятельность членов БСГ и их последователей следует рассматривать лишь в качестве одной из интерпретаций символа белорусской нации. В этом случае процесс формирования белорусской идентичности в XIX – начале XX вв. предстает как конфликт между интерпретацией, утверждаемой значительной частью белорусской православной интеллигенции, и версией национального проекта, сформулированной среди белорусских сторонников идей «Нашей нівы». 

1. Вердери К. Куда идут «нация» и «национализм»? [Электронный ресурс]. – Режим доступа: // http: // www.politizdat.ru – Дата доступа: 12.11.2020.

2. Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). – СПб.: Алетейя, 2000. – 260 с.

3. Сташкевич Н. Козляков В. Исторический путь белорусского народа // Беларуская думка. 2003. № 10. – С. 3-13.

4. Толстой И.И. Воспоминания министра народного просвещения графа И.И. Толстого. – М.: «Греко-латинский кабинет» Ю.А. Шичалина, 1997. – 334 с.

5. Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. – Мн.: Лучи Софии, 1997. – 688 с.  

6. Балванович Я. Что такое русское общество в Северо-Западном крае? // Сборник статей разъясняющих польское дело по отношению к западной России. – Вильно: Тип. А.Г. Сыркина, 1887. – Вып. II. – С. 369–374.  

7. Хрох М. От национальных движений к полностью сформировавшейся нации: процесс строительства наций в Европе // http: // www.politizdat.ru  

8. Коялович М.О.  Лекции по истории Западной России // День. 1864. № 14. –  С. 8-12.

9. Сапунов А.П. Белоруссия и белорусы. Витебск: вит. Губ. типография. 1910 – 21 с.

10. Киселев А.А. Проблема белорусского литературного языка и западнорусизм в начале XX века // Славянскi свет: мiнулае i сучаснае: Матэрыялы Рэсп. навук. канф., 26 сакавiка 2004 г.; Рэдкал.: А.П. Жытко (гал. рэд.) i iнш. – Мн.: БДПУ, 2004. – Ч. 1. – С. 158–163.

11. Теплова В.А. М.О. Коялович и русская православная историография // Коялович М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен. – Мн.: Лучи Софии, 1999. – 400 с.