Несостоявшаяся манифестация белградских коммунистов
Югославские коммунисты, бывшие в курсе того, что в Москву отправлены военные, возлагали огромные надежды на московские переговоры. Одним из каналов передачи информации был корреспондент ТАСС в Белграде Григорьев.
Григорьев сообщил Джиласу о том, что утром 6 апреля будет передано официальное сообщение о подписании советско-югославского договора. Подобно множеству югославских коммунистов Джилас верил в то, что теперь, когда буржуазные правительства доказали свою полную несостоятельность, коммунисты смогут без труда подобрать упавшую под ноги власть, а пакт с Советским Союзом будет надёжным гарантом того, что революция перейдёт на новую, заключительную фазу.
Коммунисты искренне надеялись на то, что политическим результатом договора будет коренная перестройка внутренней политики, первым шагом которой будет немедленная легализация Компартии Югославии. Договор с Советским Союзом должен был также резко изменить геополитический вес Югославии. Попросту говоря, коммунисты надеялись на то, что договор спасёт страну от итало-германского нападения.
Джилас готовил столь массовые демонстрации, что они должны были бы по идее затмить и 27 марта, и, вообще, всё то, что доселе случалось бывать на белградских улицах. Однако корреспондент ТАСС остудил воодушевление лидера белградских коммунистов. Ни о каком военно-политическом союзе речь в договоре не шла.
Несмотря на глубокое разочарование в результатах переговоров, о которых югославские коммунисты мечтали уже третье десятилетие, было решено организовать манифестации в поддержку договора о дружбе с Советским Союзом.
На 6 утра была назначена встреча районных лидеров партии, ответственных за организацию массовых демонстраций. Вспоминает Светозар Вукманович-Темпо:
«На небе появились самолёты. Много самолётов. И пока воздух раскалывался от страшных взрывов, мы в оцепенении стояли на углу улицы. Вдруг нас оглушил пронзительный рёв. Прямо на нас стрелой пикировал самолёт. Ещё не понимая, что же вокруг нас происходит, мы зачарованно глядели, как многоэтажка, стоявшая невдалеке от нас, рушится, будто карточный домик». [1]
Теперь стало не до манифестаций.
Джилас и Светозар Вукманович-Темпо во время первого налёта спрятались в доме на Стишкой улице. Однако они не спустились в подвал, остались в подъезде. Бомба попала в этот дом, пробила все перекрытия – и взорвалась в подвале. Все, пытавшиеся там спастись, погибли. А Джилас с Вукмановичем чудесным образом выжили.
Бомбардировка Белграда
Обычно, говоря об апрельской 1941 года бомбардировке Белграда, говорят о том, что вечером 5 апреля Гитлер лично позвонил командующему 4-м воздушным флотом генерал-полковнику Александру Лёру (имевшему опыт бомбардировки Варшавы в сентябре 1939 года) и напомнил о том, что Белград должен быть уничтожен дотла.
Столица Югославии была провозглашена открытым городом, поэтому грядущая бомбардировка была явным нарушением правил ведения войны.
Разумеется, о том, чтобы перечить фюреру не могло быть и речи, но Лёр, тем не менее, понял задачу по-своему.
Лёр лично выбрал цели, которые необходимо было поразить в первую очередь, дабы надломит систему политического и военного управления: речь шла о разрушении правительственных зданий, систем связи, казарм и т.д. Было решено активно использовать зажигательные бомбы, дабы упростить поздние волны бомбардировки, которые должны были осуществляться уже в тёмное время суток.
В тот день на Белград было совершено четыре авианалёта, в которых принимали участие в общей сложности около 500 бомбардировщиков и более 200 истребителей прикрытия. Эффективной противовоздушной обороны не существовало, поскольку Белград был объявлен «открытым городом», и в соответствии с положениями Гаагской конвенции из него были выведены войска. Исключение составили 10 батарей зенитной артиллерии (по 2 орудия), которые не подпадали под действие конвенции.
Поскольку предполагалось, что такой город не подлежит атакам, обстрелам и бомбежкам, то столица Югославии не имела эффективной ПВО. Кроме того, гитлеровцам были известны расположения всех военных аэродромов, поскольку 3 апреля капитан 1 класса воздухоплавания Владимир Крен, хорват по национальности, бежал на боевом самолёте в Австрию и сдал немцам план размещения югославской авиации.
«Около 5:50 над Югославией показалась целая армада из 234 бомбардировщиков и штурмовиков, направлявшихся к ещё мирно спящему Белграду. Их прикрывала почти сотня истребителей. Югославские королевские ВВС, получив сообщение о приближении огромной группы самолётов, своевременно подняли в воздух все боеспособные машины: 34 истребителя, большинство из которых составляли «Мессершмитты». Несмотря на пугающее численное преимущество, сербские пилоты отчаянно рвались в бой. В результате им удалось сбить в воздушных боях два бомбардировщика, один штурмовик и пять истребителей эскорта.
Героизм и самопожертвование югославских лётчиков не могли помешать налёту. Первыми в 6:45 над Белградом появились «Штуки», которые с пикирования нанесли удар по правительственному кварталу, крепости и королевскому дворцу. Затем появилась вторая волна из 160 Ju-88А и Do-17Z, сбросивших бомбы на электростанцию, здания Министерства Обороны, Генштаба, Военной Академии, гвардейских казарм, командования жандармерией, а также на земунский аэродром. Таким образом, и здесь авиаудары наносились по военным объектам.
Однако жилые кварталы по всему городу всё же пострадали. Спустя три часа люфтваффе произвели второй налёт силами 57 штурмовиков Ju-87. Авиаудары по югославской столице продолжались в течение всего дня, и последний из них состоялся уже около полуночи. Всего же на город было сброшено 360 т. бомб всех калибров, включая SC1000. В результате было полностью разрушено 714 зданий, 1888 получили серьёзные повреждения и 6615 – лёгкие. Сгорела дотла Белградская народная библиотека со своим знаменитым собранием, насчитывавшим свыше 1300 рукописей. Погибло 2279 жителей, свыше 10 тысяч получили ранения». [2]
Анархия в городе была полной. По словам Владимира Дедиера, биографа Тито, «Цыгане с окраин проникли в центр города. Они врывались в магазины, растаскивали дорогие меха, продукты и даже медицинские инструменты».
По горящему городу разбежались животные из разбомбленного зоопарка. Белый медведь с жалобным рычанием бросился в реку Савву.
В результате воздушной борьбы уже в первый же день Югославский Воздушный Флот перестал представлять собой помеху для гитлеровцев. Причём несколько самолётов были сбиты своими же зенитчиками (как указывалось выше часть югославских пилотов сражалась против немцев на закупленных в Германии Мессершмиттах).
После второго авианалёта Симович прибыл во дворец. Тут глава правительства пытался успокоить малолетнего короля:
– Несмотря на авианалёты, на границах державы всё спокойно. Противник совершает лишь мелкие диверсии. Но главное, Матушка Россия на нашей стороне! Гаврилович прислал телеграмму, в которой сообщается о подписании пакта с Москвой о дружбе и взаимопомощи! Россия отомстит за эту бомбардировку и нападёт на Гитлера!
Россия мстить не торопилась.
Югославские сербы, упоённые интригами, видимо, позабыли, что на месте России нынче существует совсем иное государство. Впрочем, когда наступил разрыв отношений между Сталиным и Тито, югославская коммунистическая пропаганда весьма интеллигентно – без того угара и ярмарочных карикатур, которые, увы, были присущи советской пропаганде, – не уставала напоминать о том, что югославские русофилы были немало удивлены и огорчены тем, что коммунистическая Москва в тот роковой час прекратила дипломатические отношения с Югославией, признав расчленение страны Гитлером и Муссолини.
Дезориентация югославской армии
Имеется масса свидетельств того, что Симовича неоднократно предупреждали о готовящемся нападении. Указывалась даже приблизительная дата. Но глава путчистов считал эти сообщения провокациями англичан, раздосадованных тем, что Югославия не разорвала Пакт и не напала на тыл итальянской армии, расположенной в Албании.
Совершив государственный переворот, Симович не занял внятной военно-политической позиции. Фатальным последствием этого стала полная дезориентация армии.
Плюнув в лицо Гитлеру, Симович, тем не менее, не вступил в стан Черчилля. Не были подготовлены тылы для долгосрочной обороны в горах Боснии и Герцеговины. А ведь любой завсегдатай провинциального кафе прекрасно понимал, что в горных лесах германские танки будут бессильны. Об этом сербам неоднократно проговаривали вслух и Сталин, и Черчилль.
Немцы же, тщетно дожидаясь внятно и недвусмысленно проговоренного отношения Симовича к пакту 25 марта, спустя девять суток внешнеполитической неопределённости новой власти, прервали дипломатические отношения с Белградом.
На десятый день после путча началась война.
Накануне войны Симович специальным указом о «не покидании рабочих мест» запретил белградцам покидать город. Несколько раз в поездах, следовавших из Белграда, устраивались показательные жандармские облавы, выявлявших нарушителей приказа. Зато теперь, в первый же день бомбардировок, на выездах из столицы образовались страшные пробки, которые беспрепятственно расстреливались пулемётным огнём пролетавших на бреющем полёте самолётов.
Вторжение
Согласно «Директиве 25» германское командование приняло решение нанести главный удар на юге, в Македонии, дабы отсечь сербов от греков. Удар совершала 12 Армия генерал-полковника Максимилиана фон Вейхса и танковая группа Эвальда фон Клейста.
Чтобы предотвратить вмешательство Советского Союза и Турции, румыны получили указание сосредоточиться на советской границе, а болгары – на турецкой. Итальянцы приготовились отражать возможное югославское наступление как в Албании, так и в Альпах.
Тут необходимо сделать важную оговорку. Несмотря на то, что Румыния и Болгария были союзниками Рейха, а Болгария, как мы помним, получила солидное территориальное приращение за счёт поверженной Югославии, ни болгарские, ни румынские солдаты непосредственно не участвовали во вторжении войск Германии, Италии и Венгрии.
Начальник генштаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер в «Дневнике» от 4 апреля пишет: «Царь Борис, правда, отмобилизовал шесть болгарских дивизий, но не хочет отдавать приказ о вступлении на территорию Югославии ввиду существования Балканского пакта [от 4.2 1934 г.]». [2]
Стратегическое положение Югославии было очень неблагоприятным; кроме того, к началу военных действий она успела отмобилизовать только две трети своих двадцати восьми пехотных и трех кавалерийских дивизий.
«В теории полная мобилизация югославской королевской армии занимала 8-10 дней, и, начиная её 1 апреля, югославское командование исходило из посылки, что для полного развёртывания сил вторжения Германии и её союзникам понадобится около двух недель. Однако после долгого сопротивления немецких генералов Гитлер навязал им срок выступления не позже 6 апреля, не дожидаясь полного развёртывания; некоторые части, которым было приказано направляться на югославскую границу, прибыли только 10-11 апреля». [3]
Танковый парк югоармии представлял собою около полусотни находившихся в исправном состоянии лёгких французских танков времен Первой мировой войны «Renault FT-17» («Старый батальон боевых машин»), а также 54 относительно «современных» танка сопровождения французского же производства «Renault S-35» («Новый батальон боевых машин»). Планировалось создать еще один батальон из советских машин БТ-7, но до этого дело не дошло. Было еще восемь «скоростных кавалерийских боевых машин», т.е. чешских танкеток «Шкода Т-32», призванных оборонять военные аэродромы от возможных десантов. Югославский Королевский Воздушный Флот состоял примерно из 300 самолетов, в 7 раз меньше, чем у Люфтваффе.
Уже на следующее утро войны части 3-й Армии (под командованием генерала Милана Недича), дислоцированные в Македонии, попыталась перейти в контрнаступление. Бойцы были воодушевлены речью командира 46-го полка Ибарской дивизии, который перед боем поведал солдатам о варварской бомбардировке Белграда и её последствиях, а затем лично повёл полк в атаку, пыталась отбросить противника к границе.
Наступление было подкреплено дюжиной «Рено ФТ-17». К 10.00 7 апреля рота, потеряв на марше один танк из-за технической неисправности, заняла оборону в районе сел Пирово и Страцин близ болгарской границы.
Части Шумадийской дивизии к этому времени отступили с оборонительных позиций на окрестных холмах, и «хвостатые фантомасы» оказались единственным препятствием на пути разведывательных дозоров бригады «Лейбштандарт-СС Адольф Гитлер».
Это заставило немцев окопаться и вызывать на помощь авиацию. Вскоре последовал налет германских пикирующих бомбардировщиков Ju-87, в результате чего рота понесла ощутимые потери, а командир сбежал.
«Командование принял на себя 27-летний поручик Чедомир «Чеда» Смилянич, который, решительно действуя уцелевшими танками и импровизированным отрядом пехоты (составленным из «безлошадных» танкистов, технического персонала роты и группы прибившихся к ним солдат-сербов из других частей), вступил в огневой бой с авангардом эсэсовцев, наступавшим по дороге Владаново – Удово. Храбрым танкистам удалось задержать продвижение многократно превосходящего противника на несколько часов. Однако их маломощные средства вряд ли были в состоянии нанести немцам существенный урон». [4]
Немцы продолжили наступление на запад, в направлении долины реки Вардар. К этому времени командование 3-й группы армий столкнулось с проблемой, которая сводила на нет любые тактические успехи. Македонцы, из которых была укомплектована территориальная армия, отказывались повиноваться сербским офицерам. После того, как 3-я армия утратила боеспособность и превращалась в антисербскую толпу, готовую к открытому бунту, ни о каком плановом отступлении к Салоникам для воссоединения с греками не было и речи. Теперь генштаб был вынужден отводить неразложившиеся части в Боснию.
Между тем, части югоармии, расположенные на границе с Албанией, перешли в наступление и начали продвижение вглубь позиций итальянцев. Необходимо было разгромить итальянские войска, захватить их тылы и сформировать единый с греками фронт. Это была вполне выполнимая задача, однако, в условиях вторжения немцев и развала армии этот план был обречён на провал. Оторвавшиеся от тылов части югоармии сражались с итальянцами в Албании до 20 апреля.
Правительство перебралось в город Ужице. Уже 7 апреля Влатко Мачек, председательствующий на заседании кабинета министров, подал в отставку. Он был крайне обеспокоен ситуацией в Хорватии, где существовала опасность захвата власти усташами, прибывавшими из эмиграции.
Власть объявила о введении чрезвычайного положения и мобилизации.
Однако, единство управления армии было нарушено с первого момента войны и каждый отряд, каждая воинская часть были предоставлены своей собственной судьбе.
Ходили слухи, что немцы уже под Нишем, но гордые сербы не хотели этому верить.
После славы Первой мировой, может ли быть такое унижение?
И почти все реагировали таким образом:
– Это «шваба» Клейфиш еще до начала войны забросил в Сербию 9 танков, спрятал их на фабрике, и вот теперь они наводят панику на малодушных людей. А на фронтах у нас все идет хорошо!
В это самое время в Словении части югоармии, расположенные на границе с Италией, перешли было в атаку, но поступил приказ к отступлению – и итальянцы беспрепятственно вошли на территорию Югославии. Проявил себя и фактор «пятой колонны»: когда отступающие из Марибора части королевской армии пытались заминировать и взорвать электростанцию и мост через Драву, то этому воспрепятствовали местные немцы, которые были заранее готовы к акции. Помимо фольксдойчеров против королевской власти выступили и словенские сепаратисты, надеявшиеся на то, что Гитлер предоставит им автономию.
10 апреля начался мятеж в 4-й Армии, укомплектованной в основном из хорватов. Мятеж хорватов не везде был успешным. Так мятеж на флоте был подавлен, и беспощадность четников в подавлении мятежа в дальнейшем была преподнесена как одно из оправданий свирепости усташей.
На закате немцы вошли в Загреб.
Утром Славко Кватерник объявил по радио о провозглашении Независимой Державы Хорватской, вследствие чего, во-первых, дезертирство хорватов приобрело тотальный характер, а во-вторых, сам факт провозглашения Хорватии свидетельствовал о фактическом исчезновении государства Югославия, и уже не сдерживаемые никакими правовыми обязательствами, венгерские войска под предлогом защиты венгерского меньшинства оккупировали западную часть Воеводины.
Официально НДХ была провозглашена 16 апреля, после того, как из Италии прибыл сам Павелич с группой из 500 верных соратников.
Агония армии
Началась агония югоармии.
11 апреля министры перебрались в городок Пале близ Сараево и пробыли там неполных трое суток. Стенограммы заседаний свидетельствуют о том, что министры совершенно не владели объективной информацией.
Именно в этот день взводу немецких мотоциклистов была сдана Любляна, а 12 апреля взвод эсэсовцев под командой молодого капитана Клингернберга захватили столицу Югославии. Сообразительный офицер переправился через Дунай на моторной лодке. Белград был лишён гарнизона согласно вышеупомянутой гаагской конвенции. Клингернберг с десятком эсесовцев отыскал среди развалин главу администрации Белграда и попросил его поставить подпись под актом о сдаче города. Так пала столица страны. 13 апреля в Белград с юга подтянулись части фон Клейста.
Опасения немцев за свои коммуникации, растянутые на полтораста километров от болгарской границы, не сбылись, югоармия была уже неспособна на решительную борьбу.
11 апреля хорваты в массовом порядке начали покидать воинские части югоармии. По свидетельствам очевидцев, хорваты, направляясь по домам, «во все горло ругали Сербию, короля, Югославию, православную церковь, топтали шайкачи или надевали их на глумливый манер».
Нередки были случаи междоусобных боёв сербов с хорватами. Хорватские подразделения сдавались в плен немцам целыми бригадами – с командирами и штабами.
Так именно с хорватами пришлось вступить в бой танкистам «Нового батальона», которые пытались передислоцироваться из восточной Славонии в Боснию. В районе г.Добоя танковая колонна подверглась нападению появившихся в этих краях усташей, которые пытались захватить танки. Усташи были отбиты, и танковая колонна, усиленная примкнувшими к ней военнослужащими-сербами, отступавшими жандармами, а также добровольцами из гражданского населения заняла оборону, которую с честью держала в течении нескольких дней.
Оставшиеся в строю 5 танков и группа л/с начали отступление вдоль реки Босны, однако вскоре были настигнуты и окружены авангардом наступавшей из района Баня-Луки 14-й танковой дивизии противника. Исчерпав запасы топлива и боеприпасов, сербские танкисты после короткого боя были вынуждены сдаться. Показательно, что командир германской дивизии генерал-майор Фридрих Кун перед отправкой захваченных солдат и офицеров танкового батальона на сборный пункт военнопленных через своего адъютанта передал им «поздравления с храброй обороной».
Эти заявления контрастируют с поведением лётчиков Люфтваффе, которые не брезговали добивать сербских пилотов, спасавшихся на парашютах.
Однако, в ответ на это проявление тевтонского рыцарства, один из молодых подпоручиков-танкистов произнес ставшие знаменитыми слова:
– Храбрость без победы ничего не стоит!
Судьба двух других танковых подразделений оказалась куда менее славной.
После того, как воздушный флот Югославии был уничтожен и отпала нужда в обороне аэродрома в Земуне, эскадрон танкеток был брошен в направлении Ниша, дабы прикрыть дальние подступы к Белграду. Однако танкисты так и не получили бронебойных снарядов…
3-я рота танков «Рено FT-17», дислоцированная в Сараево (Босния), согласно плана «Р-41» с началом войны была отправлена по железной дороге в центральную Сербию в район города Аранджеловац. По прибытии на место 9 апреля, рота была на три дня предоставлена сама себе и циркулировавшим паническим слухам. Затем командир дивизии отдал танкистам приказ совершить ночной марш в район Аранджеловац – Лазаревац для прикрытия отступления одного из пехотных полков. В ходе выдвижения танки роты сожгли почти все остававшееся в баках горючее, и рассвет застал их в районе населенного пункта Рудник, где они вынуждены были остановиться, так и не установив контакт с пехотой. Командир танковой роты запросил у штаба Унской дивизии дозаправки, однако получил ответ:
– Все запасы ГСМ уже захвачены немцами!
«Вероятно, это стало последним аргументом, сломившим его волю. Последовал приказ снять замки с танковых орудий, демонтировать пулеметы, заправить остатками горючего грузовики и, оставив боевые машины, отступать в направлении боснийской границы. Существует версия, что один из танковых взводов не подчинился пораженческому приказу и на последних литрах солярки двинулся навстречу неприятелю. Однако в районе города Топола он попал в засаду и был расстрелян германской противотанковой артиллерией. Косвенным подтверждением этого героического, но бесполезного жеста служит известная фотография из времен Апрельской войны, запечатлевшая сожжённые танки FT-17, застывшие на дороге в походном порядке, на корпусах которых отчетливо видны пробоины от бронебойных снарядов…» [5]
Поведение военнослужащих Югославии ярче всего иллюстрирует состояние глубокого раскола общества. В Сербии, где воины защищали от «швабов» родные очаги, имело место несколько ожесточённых боёв местного значения. А в Хорватии, где подразделения имели смешанный национальный состав, ситуация была трагически иной.
13 апреля правительство решило перебраться из Боснии в Черногорию. Симович продолжал кормить министров баснями о том, что «ситуация под контролем».
– Несмотря на потерю несербских краёв, часть Черногории и Сербии, а также горы Боснии и Герцеговины мы обязательно удержим!
Однако после очередного доклада о «стратегии выигранного времени», глава путчистов подал королю Петару прошение об отставке с должности главы Генерального штаба и предложил эту должность генералу Даниилу Калафатовичу.
Последним приказом Симовича было распоряжение Калафатовичу о начале мирных переговоров с немцами.
Однако прежде, чем представители Калафатовича достигли гитлеровцев, командующие второй и пятой Югославских Армий пытались заключить с немцами сепаратные переговоры о прекращении огня. Представители Вермахта отбросили это предложение, потребовав безоговорочной капитуляции.
На следующее утро хорватские министры Йосиф Торбар и Бариша Смолян покинули ряды правительства и выехали в Хорватию; представитель Словении, Фран Куловец, погиб ещё в первый день войны при бомбардировке Белграда, а лидер мусульманской партии вышел из правительства 12 апреля. Оставшиеся министры уехали в Никшич.
Крах и бегство
Король Петар со свитой сделал остановку в черногорском монастыре Острог. Тут же находился и патриарх. Министр Двора путчист Радой Кнежевич попросил святейшего Гавриила благословить королю смягчение поста – была Страстная Седмица. Семнадцатилетнему королю распорядились дать молока.
На встрече генералов с высшим духовенством было решено эвакуировать правительство и короля, дабы капитуляция армии была преподнесена именно как капитуляция армии – но не государства. В этом случае правительство получило бы статус «правительства в изгнании», а Югославия имела бы моральное право продолжить борьбу против Гитлера. В крахе армии решили обвинить князя Павла, который де и разложил солдат постоянным унижением сербского национального достоинства.
14 апреля генерал Михаил Боди от имени генерала Калафатовича прибыли к генералу фон Клейсту и запросили прекратить огонь. Фон Клейст передал их просьбу германскому верховному командованию, которая дала соответствующие инструкции генералу фон Вайхсу.
15 апреля фон Вайхс со своим штабом прибыл в Белград и тотчас же приступил к выработке документации по капитуляции. Между тем, когда Боди прибыл в немецкий штаб, выяснилось, что он не обладает необходимыми полномочиями для заключения акта о капитуляции.
Фон Вайхс передал посланнику от генерала Калафатовича проект акта о капитуляции и выделил ему самолёт для того, чтобы срочно доставить в немецкий штаб человека, обладающего соответствующими полномочиями.
Прибыв в Никшич, Боди поставил оставшихся министров в крайне затруднительное положение: «Кому ехать к немцам?»
К этому времени по благословению патриарха уже покинули страну и король Петар, и Симович, и Миркович. Никого из членов правительства Симовича не осталось в Югославии. Войска были брошены на произвол судьбы, а распространившаяся весть о бегстве правительства доконала остатки боевого духа бойцов.
Бегство последней группы министров достойно легендарных сюжетов из сборников назидательных рассказов о пороках и благочестии.
Группа во главе с Марком Даковичем генералом Борой Мирковичем улетали вместе с остатками государственного золотого запаса. Один сундук был погружен в пассажирский салон самолёта. Два других сундука с золотом державные мужи решили прикарманить себе лично. Золото было спрятано в хвостовой части самолёта, но пилота об этом не предупредили. Это привело к тому, что самолёт при посадке потерял управление и перевернулся. В результате аварии Миркович получил тяжёлое ранение, а Дакович погиб. По свидетельству Владимира Дедиера во время аварии ящик с золотом расшиб министру голову. [6] Труп инициатора затеи с золотом валялся на взлётно-посадочной полосе до тех пор, пока греки не убрали его.
Безоговорочная капитуляция
Путчисты, способные на публичные рассуждения о «косовском выборе», бежали из страны, не оставив никого, обладавшего полномочиями представлять их правительство.
Якоб Хоптнер [7] так описывал поведение не сбежавших в Грецию югославских вельмож в сложившейся ситуации:
В конце концов, генерал Калафатович решил, что югославскую сторону в протоколе подписания акта о капитуляции будет представлять бывший министр иностранных дел свергнутого путчистами кабинета Александр Цинцар-Маркович. Тот самый министр, который 25 марта подписывал пакт о присоединении Югославии к державам Оси, и который был изгнан путчистами, захотевшими придать путчу антипактовский имидж.
– Война проиграна. – Говорил Калафатович Цинцар-Марковичу. – Король и власть бежали. Армия развалилась. Меня уполномочили заключить мир, дабы остановить кровопролитие. Но с нашей стороны подписывать документ некому. Прошу Вас оказать последнюю услугу Югославии и подписать документ о капитуляции.
Бывший министр иностранных дел отчуждённо сидел напротив генерала и не шелохнувшись слушал как проговаривается вслух именно то, что он и сам предвидел ещё месяц назад, когда решалась судьба пакта с Осью. Но последние слова Калафатовича буквально взорвали Цинцар-Марковича. Вот о чём генерал попробовал попросить униженного путчистами сановника:
– Вы, господин Цинцар-Маркович, как опытный дипломат могли бы, наверное, добиться от немцев выделения нам неоккупированной территории Югославии. Ну, подобно тому, как это было сделано во Франции?
– Господин военный! Очнитесь! Югославии больше нет! Зато есть Независимая Держава Хорватская, преданный союзник Оси. В состав этой усташеской Хорватии войдёт и большая часть пречанских земель. Остаток Югославии будет поделен между Италией, Болгарией и Венгрией!
17 апреля бывший министр иностранных дел в помещении бывшего Чехословацкого посольства подписал документ о перемирии, которое вступало в действие в полдень следующего дня.
Условия капитуляции были жесткими. После немедленного прекращения огня, немцам передаются все карты, архивы и прочая документация; все части югоармии остаются на своих позициях до прибытия немецких офицеров, а военнослужащие, покинувшие расположение частей, подлежат расстрелу.
Итоги «Апрельской войны»
По оценкам американцев, опубликованных Якобом Хоптнером, потери Вермахта были ошеломляюще низкими. За двенадцать суток, потраченных на покорение Югославии, немцы заплатили 151 убитым, 392 ранеными и 15 пропавшими без вести солдатами. Во время марш-броска танкового корпуса на Белград, танкисты потеряли одного офицера, которого застрелили из засады сербские ополченцы.
Впрочем, Д.Слипчевич опровергает эти цифры, утверждая, что они занижены в двадцать раз [8].
В различных источниках указывается разное число пленённых солдат и офицеров югоармии. Количество пленных колеблется от 254.000 до 344.162 военнослужащих поверженной Югославии.
Всего за время войны, усташеского геноцида и последовавшей вслед за сломом Югославии гражданской войны погибло около 300.000 солдат и 1.400.000 гражданских лиц.
Судьба военнопленных различна. Кроме словенцев и сербов, всех военнопленных югославов распустили по домам. Отпустили также черногорцев, пленённых итальянцами. Сербы, словенцы, а также хорваты, позиционировавшие себя «югославянами» – общим числом около 210 тысяч – были отправлены в лагеря и на принудительные работы.
***
Вот, как описывает разрушенный Белград Бошко Костич в своей известной книге:
«…Тротуары и мостовые, усыпанные битым стеклом и кирпичом разбомбленных домов, разрушенный водопровод. Как следствие этого – запрещение пользоваться клозетом. Специальные команды отстреливали кошек и собак среди бела дня, не обращая никакого внимания на прохожих.
Вскоре под немецким конвоем военнопленные начали расчищать завалы и канализацию. Впрочем, контроль ещё не был довольно строгим, поэтому сербам удавалось тайно передавать гражданскую одежду пленным, и те, переодевшись, прятались в руинах и бежали из-под стражи по домам.
Передвижение по Белграду было разрешено до 19 часов. Свет отключали ещё до того. Улицы города были оклеены плакатами, предупреждавшими о разнообразных вещах. Единым у всех этих объявлений было лишь предполагавшееся наказание – смертная казнь» [9].
***
«Трудно понять, как могли выскользнуть из рук «Верховной Команды» все нити руководства в самый момент начала войны, предоставив на произвол судьбы наземные, воздушные и морские силы страны. Конечно, невозможно себе представить, чтобы сравнительно небольшая Югославия со своей отсталой техникой могла устоять перед налетами таких могущественных противников как Германия, Италия с их сателлитами. Вспомним, какое поражение нанесли немцы Британской и Французской империям летом сорокового года.
Но достойный отпор, хотя бы в самой здоровой части страны, мог быть оказан. Нельзя ли было выйти из поражения с честью? Даже среди чисто сербского офицерского состава не заметно было твёрдой воли и решимости бороться, и это пораженчество передавалось солдатам.
Шанс дать немцам отпор гораздо более широкого размера на подступах Крагуеваца был полной реальностью, при условии переброски, даже небольших подкреплений, а таковые в Крагуевце имелись. Мой командир, решительный человек, видя, что творится кругом, не расширил своей инициативы вне пределов его отряда. Куда девались сербские боевые генералы. Несомненно, среди них были храбрые и талантливые? Их инициативу свел на нет югославянский «Керенский» – генерал Симович» [10].
Югославское правительство в изгнании
Бежавшее правительство Симовича было переброшено из Греции в контролируемую англичанами Палестину.
Английский королевский двор, Черчилль и даже простой народ Британии радушно встретили молодого короля и овеянных газетной славой путчистов. Симович заказал себе в Америке роскошный автомобиль и потребовал даже от Британских ВВС выделить себе персонального водителя, но в этом ему было отказано.
Несмотря на конфуз с водителем и полный провал военной компании, Черчилль демонстрировал свою приязнь к офицерам Югославии. Известна шутка премьера:
– Люблю общаться с генералами, адмиралами и маршалами авиации. Только с ними и поговоришь человеческим языком. Не то, что все эти экономисты, дипломаты да специалисты по статистике.
Вскоре главные герои 27 марта сцепились друг с другом. И уже к концу 1941 все эмигранты: как штатские министры, так и генералы ополчились против Симовича. Югославское правительство представляло собою клуб интриганов и, в конце концов, англичане перестали с ними считаться.
Поначалу англичане занялись поиском других людей, способных представлять интересы сербской династии. Разрабатывалась даже авантюра по похищению из Загреба Влатко Мачека, который мог бы навести порядок в югославском правительстве в изгнании. Но идея эта по двум причинам была отброшена. Помимо непомерного риска, в случае возвращения Мачека в большую политику, неминуемо пришлось бы реабилитировать гонимого Черчиллем князя Павла. А в этом случае, более невозможно было бы прикрываться удобным для англичан мифом о «патриотической революции 27 марта». Достоянием общественности стал бы тот факт, что более полутора миллионов югославянских жизней были всего лишь очередной разменной фигурой в игре, которую вёл Черчилль против Гитлера.
Между тем, молодой король очень скоро оказался в компании людей, угробивших его репутацию. А на балканском горизонте появилась новая военно-политическая сила, показавшаяся англичанам гораздо более перспективной, нежели югославское королевское правительство в изгнании и их вооружённые силы.
Речь идёт о партизанской армии коммуниста Тито, к которому со временем примкнули хорваты, которые с одной стороны были категорически против реставрации Югославии во главе с сербским монархом, но с другой – были недовольны режимом усташей.
Впрочем, о становлении власти Тито речь пойдёт позже, когда мы будем говорить о 1943-м, а пока вернёмся в 1941-й.
Расчленение поверженной страны
После разгрома Югославии державы Оси захватили богатые трофеи.
15 миллионов тонн зерна, 15 тысяч тонн шерсти, 1,5 миллиона тонн молока и молокопродуктов, миллион голов крупного рогатого скота и лошадей. Запасы железа, цинка, олова, молибдена, хрома и бокситов. 2.400 локомотивов и 70 тысяч железнодорожных вагонов, речной и морской флот.
Самым страшным последствием путча и последовавшего краха державы было образование нацистской Хорватии (НДХ) и расчленение оставшейся части Югославии между союзниками Рейха.
Черногория, Далмация и южная часть Словении (которая отныне называлась Люблянской провинцией) вошли в состав Италии. Косово и Метохия, а также западная часть Македонии были присоединены к контролируемой итальянцами Албании. В Косово албанцами были расстреляны около 10 тысяч сербов, 150 тысяч были изгнаны в «узкую Сербию» и Черногорию.
Северная часть Словении вливалась в Рейх и участь её населения была значительно горше судьбы «итальянских» словенцев. Население должно было быть в кратчайшие сроки германизировано. Словенский язык запрещался, около 2,5 миллионов книг на словенском и сербском языках были сожжены. Те, кто не собирался германизироваться, должны были выселяться частично в «зауженную Сербию», частично – в те края Хорватии, которые будут к установленному времени «зачищены» от сербов-пречанцев.
Лицам, подлежащим депортации, давался час времени на сборы, семейным давалось 2 часа. С собой разрешалось брать не более 50 кг поклажи на человека.
4 июня 1941 вышел указ о депортации римокатолических священников-словенцев. Священники-словенцы должны были выселяться в Хорватию на приходы, которые планировалось сформировать из насильно перекрещенных сербов.
***
Венгрии Гитлер обещал земли к северу от рек Дуная и Дравы. Половина этих земель была населена сербами, а другую половину составляли (в порядке количественного убывания) мадьяры, немцы, хорваты, румыны, евреи и цыгане.
Между тем часть обещанных земель венгры всё-таки не получили.
Немецкие войска вошли на территорию Венгрии 4 апреля 1941. На следующий день румынскому генералу Антонеску сообщили о готовящемся вторжении. Антонеску ответил Герману Нойбахеру, что Румыния не имеет никаких территориальных претензий к Югославии, и что румынский народ всегда был дружен с сербами.
Когда же Антонеску узнал о том, что Банат обещан Венгрии, то он обратился к Нойбахеру с ультиматумом:
– Прошу Вас срочно передать фюреру, что если мадьяры войдут в Банат, то мы тоже войдём туда и выбьем их назад в Венгрию!
В конце концов, Банат остался в составе оккупированной немцами «зауженной Сербии». Главную роль в автономном крае играли местные немцы, «фольксдойчеры», которые выступали за создание правительством Германии крупного немецкого государства в долинах Дуная и Тисы, выражая недовольство тем, что Бачка и Срем были переданы Венгрии и Независимой Державе Хорватской.
В интересах поддержания тесных политических связей с венгерским и румынским режимами Берлин предпочел сохранить Банат в качестве потенциальной разменной монеты с этими странами, обе из которых претендовали на этот район Сербской Воеводины. Чтобы не обидеть ни одного из союзников, Банат оставался в качестве особой административной единицы в составе «Территории военного командования в Сербии» (Gebiet des Militärbefehlshabers in Serbien).
Что касается мадьяр, то Никола Хорти уже на следующий день после провозглашения НДХ объявил, что:
– Теперь Югославия перестала существовать и распалась на свои составные элементы. В то же самое время, перед нами предстала святая обязанность вернуть в свои руки те венгерские земли, которые были насильно отторгнуты в 1918 году. Приказываю своим воинам немедленно приступить к защите венгров, живущих в южных краях. Акция не направлена против сербского народа, с которым мы надеемся в будущем поддерживать мирные отношения.
Таким образом, венгерская дипломатия объяснила, что поскольку после создания НГХ Югославия перестала существовать, договоры с этим государством автоматически аннулируются.
Однако уже в ночь с 13 на 14 апреля в городе Нови Сад была инсценирована перестрелка, которая послужила поводом для расправы и изгнания сербов. 25 апреля был издан указ, согласно которому «все сербы, евреи и цыгане, которые до 31 октября 1918 года не были жителями Нового Сада, обязаны были в трёхдневный срок покинуть территорию, отошедшую к Венгрии».
В январе 1942 погром в Нови Сад повторился, и более 1.300 павших сербов и евреев были брошены в Дунай. К чести венгров, точнее, председателя власти, Каллаи, нужно сказать, что под давлением общественности было проведено расследование январского погрома, и суду военного трибунала предстали 24 виновных. Четверо были приговорены к расстрелу, а остальные осуждены на различные сроки. Впрочем, никто из осуждённых не понёс тогда наказания, поскольку немцы устроили побег и «герои январского погрома» влились в ряды СС.
***
В конце июля 1941 земли западной Македонии были присоединены к Болгарии. Важным моментом ассимиляции жителей этого края была болгаризация православной церкви.
В отношении сербского духовенства со стороны болгарских оккупационных властей не было осуществлено неприкрытого насилия, но согласно специальному приказу все сербские священники, не являющиеся уроженцами Македонии, должны были в течение 48 часов покинуть отошедшую к Болгарии территорию.
На место изгнанного сербского духовенства из Болгарии присылались откомандированные священники, которые через несколько месяцев сменялись другими. Для привлечения болгарского духовенства на оккупированные территории были предусмотрены различные льготы: начиная от значительно более высокого жалования, нежели их собраться в самой Болгарии, и до получения в собственность «бесхозного» и имущества и земельных участков.
Что же касается акций по «искоренению всего, что напоминало о сербском историческом прошлом», то произошедшее было очередным перетягиванием «македонского каната». Теперь опять «канат» временно перетянули болгары.
Как после Первой Мировой в Болгарию были изгнаны священники-экзархисты, так и сейчас в «зауженную Сербию» были изгнаны все те священники, которые старались прививать людям ясное ощущение принадлежности Святосавию.
Дьжоко Слипчевич, со ссылкой на Велимира Терзича, указывает на следующий факт. Ещё в июне, т.е. за месяц до присоединения Македонии, населению этих краёв было предложено идентифицировать себя «поморавскими болгарами» и получить соответствующий документ. Отказывающиеся подлежали выселению в двухдневный срок. Впрочем, жители отдалённых селений могли позволить себе игнорирование этих горьких спектаклей. Но отсутствие «открытого листа», удостоверяющего личность «поморавского болгарина», делало невозможной свободу перемещения [11].
***
17 апреля черногорские сепаратисты образовали «Временный административный черногорский комитет», который 5 мая был переименован в «Черногорское совещательное вече», призванное подготовить почву для провозглашения независимости Черногории.
Дабы показать своё доброе расположение к Черногории, итальянцы организовали 16 мая 1941 года посещение королём Виктором Эммануилом древней черногорской столицы, городка Цетинье. Встреча была вялой и официозной. Полицейские агенты вытряхивали людей из домов на улицы, дабы горожане разбавили не впечатляющую своими размерами толпу чиновников и учащихся школ и гимназии.
В день Первоверховных апостолов Петра и Павла было провозглашено восстановление независимой Черногории под протекторатом Италии. Митрополит Иоанникий, впоследствии погибший от рук партизан, в этой затее и сам участия не принимал, и клириков своих не благословил. Реакцией на попытку отделения Черногории от Сербии было немедленное вооружённое восстание. Черногория тогда была наполнена десятками тысяч беженцев из сербских краёв, отторгнутых в пользу Албании и Хорватии.
К этому мы вернемся, Уже через две недели повстанцы были загнаны в высокогорье, однако итальянцы оставили идею восстановления королевства Черная Гора. Муссолини передал власть над этим краем командующему IX армией генералу Алессандро Пирцио Бироли. Который и вершил тут военную и гражданскую власть вплоть до капитуляции Италии летом 1943.
НДХ
Но все эти оккупационные режимы: и болгарский, и мадьярский, и уж, тем более, достаточно мягкий итальянский – не идут ни в какое сравнение с тем, что творилось на территории Независимой Державы Хорватской.
Снова и снова приходится проговаривать то, сколь роковую роль в сербской истории сыграла Хорватия. Мало того, что идея, которая и толкнула сербский народ в лабиринт экспериментов, была рождена именно в кружке хорватских романтиков – так потом сами хорваты и возненавидели сербов именно за то, что Сербия якобы маскирует своё порабощение хорватов именно югославянскими лозунгами.
Ослеплённые ненавистью ко всему тому, что понималось как унижение хорватской гордыни, усташи проявили столь инфернальную свирепость по отношению к сербам, что содрогнулись даже германские нацисты.
Народ, почитающий себя стражем европейской культуры – недаром же хорваты искренне полагали, что река Дрина отделяет Запад от Востока – этот народ в течение нескольких лет возглавлялся откровенными маниаками-человеконенавистиками, даже не пытавшимися скрывать свою кровожадность.
В Рейхе такого не было. Ведь нацисты вершили свои дела шито-крыто, не многие немцы знали доподлинно, что же происходит в концентрационных лагерях. Хорваты заполнили балканские реки тысячами и тысячами растерзанных тел. Так, что педантичные германские нацисты всерьёз обеспокоились тем, что плодом «славянской жестокости» будет неминуемая экологическая катастрофа.
Интересно, что народ, обладавший рафинированным славянским языком, очищенным как от тюркизмов, так и от германизмов, категорически отрицает свою принадлежность к славянам. Хорватские нацисты провозгласили себя потомками готов.
Вот какими словами охарактеризовал суть хорватского комплекса неполноценности английский исследователь Ричард Уэст:
«Чем больше хорватам приходилось признавать свои общие с сербами корни, тем сильнее разгоралась их ненависть…
Хорватия была подобна бедной деревенской девчушке, воспитанной в городской зажиточной семье, которая теперь ни за что не желает выходить за парня из своей деревни» [12].
После крушения Югославии «потомкам готов» достались края, населённые двумя миллионами сербов [13].
Сербы, не пожелавшие отрекаться от православия (предоставив справку от католической, лютеранской или мусульманской общины), лишались места работы в государственных учреждениях, им предписывалось очистить квартиры в престижных районах и носить синюю нарукавную повязку с литерой «Р». Особый цинизм антиправославного геноцида усташей заключается, кроме прочего, ещё и в том, что репрессиям не подвергались сербы, позиционировавшие себя «черногорцами».
В сельской местности всё было куда проще. Как и было задумано усташами, каждый третий из двух миллионов сербов пал от рук палачей.
И груз греха лежит не только на плечах убийц и их подстрекателей, но и на совести тех, кто по своей близорукости поддался на провокацию политтехнологов – и толкнул миллионы людей в пропасть.
Ни в коем случае не хотелось бы, чтобы читатель воспринял такое отношение автора к генералам Симовичу и Мирковичу как попытку ревизионизма или даже пропаганды позиции соглашательства с теми, кто, обладая грубой силой, пытался (и вновь пытается) навязать антихристианский и бесчеловечный Новый Мировой Порядок.
Хочется подчеркнуть вот что: несмотря на то, что канонизирован миф о путче, как о сознательном вызове сербских патриотов Гитлеру, Симович до последнего часа надеялся избежать войны, ибо отдавал себе отчёт в том, что же, на самом деле, представляет собою Югоармия.
И если бы югославские воины проявили хотя бы то малую толику той стойкости, которая была присуща сербским героям первой мировой, бывшей для них подлинно Отечественной войной, то никто не посмел бы обвинить путчистов в том, что они, свершив государственный переворот, толкнули миллионы людей на страдания и жестокую погибель.
Но Симович воевать с Германией не собирался. Он бросил в лицо Гитлеру перчатку, а расхлёбывали последствия его эффектного жеста миллионы сербов и десятки тысяч словенцев, евреев и детей других народов Югославии.
«…Свергнув регента Павла, новая власть безуспешно пыталась добиться того, что князь-регент сделал с надеждой на успех. Общество не знало того, что было известно узкому кругу высших государственных мужей страны. Но и они не знали всех тонкостей ситуации, известных лишь князю.
Князь понимал, насколько безнадёжно положение Югославии и всячески пытался оттянуть время. Он небезосновательно надеялся на то, что спустя несколько месяцев международная ситуация может резко перемениться – и тогда Югославия смогла бы вступить в борьбу на стороне англо-американцев. Могла бы вступить в борьбу и иметь при этом определённые шансы…»
Примерно такие слова прозвучали в эфире радио Би-Би-Си 27 марта 1951 года в специальной передаче Ловата Эдвардса, посвящённой десятилетию путча [14]. Однако сейчас, спустя почти 70 лет после стремительного краха королевской Югославии, догматизирована другая трактовка трагических событий марта-апреля 1941. Путчисты, без оглядки бежавшие с поля боя, преподносятся в качестве героев-патриотов, а князь до сих пор в телепередачах канала Discovery и колониальных энциклопедиях по истории ХХ века продолжает обливаться грязью.
Говоря о смысле путча и тех трагических последствиях, которые он вызвал, не лишним будет не забывать о том, что «история не знает сослагательного наклонения», и что сам путч был не причиной стремительного краха, но лишь тем толчком, от которого и рассыпался карточный домик Югославии.
Святитель Николай о причинах крушения
Вот как высказался о духовных причинах крушения южнославянской державы узник бункера для спецзаключённых концентрационного лагеря Дахау владыка Николай (Велимирович):
«Грешили мы и грехи искупали.
Оскорбили мы Господа Бога и наказаны.
Испачкались мы беспутством, умылись кровью и слезами.
Попрали всё, что для предков было свято, за это и сами попираемы.
Имели мы школу без веры, политику без чести, войско без родолюбия, государство без Божьего благословения. Из-за этого пропадают у нас и школа, и политика, и войско, и государство.
Двадцать лет мы усердствовали, чтобы не быть самими собой, поэтому чужеземцы накрыли нас своим мраком.
Двадцать лет издевательства над предками, которые устремлялись к Царству Небесному, – из-за этого прокаженное царство земное теряем.
<…> Погибло наше государство – скажем: «Слава Тебе, Боже!» <…>
Ведь если бы это, такое, государство наше не погибло, а просуществовало ещё лет двадцать, тогда бы погиб наш народ, а это уже была бы настоящая гибель. Народ стал так быстро портиться, что стремглав покатился к пропасти. Или гибель государства – или гибель народа. Бог своевременно ударил по менее ценному, чтобы сохранить то, что дороже. Погибло государство – остался народ. Пока есть настоящий хозяин, будет и дом. А вот если не станет хозяина, кто восстановит разрушенный дом?» [15]
Литература
[1] Svetozar Vukmavić-Tempo. Revolucija koja teče. I, S. 165-166.
[2] Дегтев Д.М., Зубов Д.В. Стратегические операции люфтваффе. От Варшавы до Москвы. 1939-1941. – М., 2012. С. 97.
[3] Франц Гальдер «Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939-1942 гг.», Т.2.
http://istclub.ru/topic/876-ф-гальдер-военный-дневник-том-2/
[4] Блицкриг в Европе: операция «25», вторжение в Югославию в 1941 году. Владимир Носов и Вячеслав Носов.
http://weltkrieg.ru/battles/85–q-25q-1941-.html
[5] Михаил Кожемякин. Бронетанковые части армии Королевства Югославия в Апрельской войне 1941 г.
http://m1kozhemyakin.livejournal.com/4307.html?thread=2515
[6] ibid.
[7] Dedijer Vladimir. Josip Broz Tito. Prilozi za biografiju. Beograd. Kultura. 1955. S. 268.
[8] Др. Jакоб Б.Хопнер, «Jугославиjа у кризи. 1934-1941», 1964, С. 402-403.
[9] Dr. Ðoko Slijepčvić Jugoslavija uoči i za vreme drugog svetskog rata, Minhen, 1978, S. 283-284
[10] Boško Kostić, Za istoriju naših dana, Beograd, Nova Iskra, re-print, S. 17.
[11] Как мы воевали в сорок первом. Воспоминания Павла Панагуцци. Из журнала «Кадетская перекличка» № 31, Вермонт, 1982. цит. по: http://www.srpska.ru/article.php?nid=6398
[12] Velimir Terzic. Jugoslavija u Aprilskom ratu 1941, 656-657.
[13] Richard West. Tito and the Rise and Fall of Yugoslavia, 1994. Русский перевод: «Тито: власть силы», Смоленск, 1994. Перевод Т.Бушуевой, А. Бушуева, И.Соколова.
[14] Хорватов в НДХ было порядка трёх миллионов, мусульман – около 750 тысяч. Немцы, евреи и прочие составляли в совокупности ещё 250 тысяч.
[15] Staniša Vlahović. Zbornik dokumenata iz Britanske arhive. Anglo-jugoslovenski odnosi 1941-1948. Birmingham 1985, S. 41.
[16] Свт. Николай Сербский. Из окна темницы. Перевод И.А.Чароты. Минск, 2005, С.3, 10-11.
