Произойти может только то, для чего соблюдены все условия,
а для чего соблюдены все условия, не может не произойти.
Альберт Сафин
Хорватскую национальную идеологию о «хорватском жизненном пространстве» на основе «хорватского исторического государственного права», созданную «отцом хорватской нации» Анте Старчевичем, реализовал основатель усташского движения и Независимого Государства Хорватия Анте Павелич (1889-1959). Сразу отметим главную проблему хорватских радикальных движений: изначально у них не было основы – в виде защищаемой ими этничности, а также территорий, на которые этот этнос мог бы убедительно претендовать. Историческое предание сохранило неприглядный факт продажи в 1102 г. относительно небольшой, как впоследствии утверждалось, «хорватской земли», представителями «хорватской аристократии» (скорее всего, речь идет о локальных славянских названиях) Венгерскому королевству, после чего географические карты, подтверждающие существование «славного древнего Хорватского королевства», появились относительно поздно, и то в подавляющем большинстве в трудах католических авторов и в период ожесточенной борьбы за независимость Хорватии (вместе с примерно третью сербских исторических территорий) в 1990-х гг., заняв несколько необъяснимое место аккурат во владениях сербских средневековых правителей. С этничностью дело обстояло еще сложнее: импульс к развитию хорватского этнического самосознания придали представители движения иллиризма (все первые лидеры без исключения – немцы), начиная с 1840-х гг., что лукаво в историографии именуется «возрождением», однако в действительности является этническим конструированием, этноинженерингом, в методах которого значительно преуспела Австрийская монархия. Но не только. Еще более глубинные и прочные корни связывают хорватов со Св. Престолом. В целом в хорватском этногенезе ключевую роль сыграли два аспекта: учение римо-католической церкви, отличающееся крайней нетерпимостью к православным (следует особо подчеркнуть именно момент нетерпимости, переходящей в неприкрытую ненависть и готовность к ее беспредельной реализации, как показывают многочисленные исторические примеры в самых разных регионах мира) и пробные теоретические элитарные конфигурации, подавляющее большинство которых канули в небытие (движение иллиризма), завершившиеся мещански-вульгарной и расистской по сути антисербской доктриной Анте Старчевича. Римо-католическая церковь создала мировоззренческий образ «схизматиков» и «еретиков», подлежащих католицизации и истреблению (вспомним судьбу балтийских племен, среди которых католическая вера распространялась буквально «огнем, мечом и расплавленным свинцом»), т.е. в основе формирования национальных чувств хорватов-католиков образ «подлежащего истреблению схизматика» занял центральное место, это был образ, единственно скрепляющий национально не сформированную общность. Все остальные смыслы (как геокультурные и стратегические проекты национального развития) так или иначе были привязаны к этой главной цивилизационной проекции.
Но остальных смыслов потребовалось не так и много. Сложные философские построения представителей движения иллиризма «сошли с исторической дистанции в полуфинале», когда Анте Старчевич в свойственной ему манере буйнопомешанного (в чем его постоянно упрекали современники, за что последователи основанной им Партии права получили прозвище стеклиши – бешеные собаки) выразил свою простую концепцию: сплочение хорватов должно произойти на цивилизационной «культурно превосходящей» основе – римо-католическом учении и преданности Св. Престолу, а сербские территории, в силу «рабского исторического происхождения и статуса» сербов, следует отнять и передать хорватам. Народ на всех «исторических хорватских землях» может быть только хорватский, соответственно, и территории (практически всего Балканского полуострова) – могут быть также исключительно хорватскими. Галлюцинации наяву Старчевича обрели магическую эффективность на практике. Хорватская Крестьянская партия Степана (и Антуна) Радичей (затем Влатко Мачека), объединившая впоследствии практически все взрослое хорватское население, закончила свое существование в момент поддержки и, соответственно, легитимизации Мачеком создания Независимого Государства Хорватия в апреле 1941 г. Так исторический круг замкнулся, «выкинув» боковую ветвь в виде радичевцев (несмотря на всю их популярность и авторитет): Павелич – прямой наследник Старчевича и его самого одиозного последователя, основателя Чистой партии права, Езуа (Йосипа) Франка.
Таким образом, в хорватском этногенезе все линии, кроме правашей-франковцев-усташей, оказались боковыми (иллиризм, югославянские конструкции самого влиятельного Джаковского епископа Й.Ю.Штроссмайера, Крестьянская партия). В этом смысле Павелич не создал ничего нового, основанное им усташское движение – это лишь закономерная генетическая эволюция идеологии «хорватского исторического государственного права» Анте Старчевича, практический результат другим быть не мог – геноцид трех народов (сербов, евреев и цыган).
Отметим важнейшие моменты ограничений идеологии Старчевича, что неизбежно привело к указанной форме реализации конструируемого им «национального хорватского духа».
«Историческое государственное право» Старчевича находилось в воинственной оппозиции к естественному национальному праву (например, сербы силой оружия освободились от османской власти и восстановили государственность). Хорваты подобного не знали. Поэтому насколько поразительна трактовка правашами «исторического права», настолько точно она отражает их суть – нежизнеспособного, несамостоятельного политического фактора, раздавленного грузом собственных противоречий и слабостей: «народы, не обладающие своими историческими правами, которые только появились на горизонте истории, народы, которые пытаются на основе своего природного права обрести свою суверенность и свои государственные свободы, не понимают мощь и силу исторического права»[1]. Отставим в сторону не просто нелогичность этого утверждения, но нелогичность, граничащую с патологией, и обратим внимание, что праваши выдвигают «историческое право» в смысле «государственного права», т.е. «право на муниципальность, которым мы пользуемся более 800 лет». «Хорватское историческое государственное право» – политическая идеология, основанная на муниципальном праве. Даже Старчевич никак не мог обосновать «историческое право» Хорватии на все балканские территории, которые он вписал в ее границы. Праваши предполагали в геополитическом смысле сопротивляться венгерскому доминированию с одной стороны, и сербским объединительным тенденциям, с другой, с помощью государственного права, базирующегося на двух основаниях – «цетинском выборе» Габсбурга хорватским королем в 1527 г. и Прагматической санкции 1712 г., и только. Речь не шла об освобождении народа или о ликвидации феодализма, праваши сконцентрировались на договоре хорватского (точнее, венгерского) короля, который должен освободить не народ, а «Хорватию» (видимо, вопреки своей природе, поскольку короли вряд ли когда в истории выступали освободителями части своей собственной территории). Праваши представляли феодальную государственно-правовую политику, не делая шаг вперед в направлении национально-освободительной борьбы или создания современного модернизированного государства, но возвращались назад, понимая «обновление» как «возвращение», закрепляя феодальные нормы, следовательно, это выраженно ретроградное атавистическое движение. И собственно «хорватскому народу» они не намеревались даровать свободы или права, оставляя по сути только одно право – ненавидеть сербов. Но поскольку и здесь не предполагалось никаких новаций, то из того же феодального периода автоматически переносилась единственно знакомая и привычная модель – насильственная католицизация, всевластие и беззаконие римо-католической церкви в ходе ее Drang nach Osten. Так праваши успешно преодолели нравственный барьер и привнесли насилие в политику.
Конструкция Старчевича «свободная Хорватия с монархией и с Габсбургами во главе» противоречили даже устремлениям самих Габсбургов, вовсе не стремившихся «приносить хорватам свободу», но, напротив, тяготевших к реальной унии своих земель.
Здесь мы видим противопоставление идеологии Старчевича и его Партии права – «с монархией и Габсбургами» – демократическим, национальным, освободительным, модернизационным принципам, славянскому единству и солидарности в борьбе за ослабление или освобождение от всех видов иноземной власти. Поэтому праваши так рьяно поддержали аннексию Боснии и Герцеговины (1878), а Вена сделала хорватское движение своим инструментом: хорватская государственная идея стала проводником австрийской государственной политики. Так отвлеченные построения постепенно обретали характер государственно-правового радикализма.
Сербам следовал правашский посыл: «Хорваты раздавят сербов, если те не согласятся на их «хорватское государственное право». Национальный мотив хорватских правашй – не борьба за независимость от Австрии, но борьба за создание «Великой Хорватии» и превращение сербов в хорватов: «В хорватских землях не существует другой государственной или национальной мысли, кроме хорватской. И те, кто называет себя сербами, должны его признать»[2]. Отметим, что в противовес правашам после аннексии БиГ в самой Банской Хорватии и Славонии на политической арене появилось и стало усиливаться новое поколение, «презиравшее хорватское государственное право и требовавшее выхода посредством экономического благосостояния», после принятия Конституции БиГ в 1910 г. проявилась «эмансипация большинства хорватских политиков от капитула, замена прежней культурной программы антиклериальным, либеральным духом, заключение пакта с вооруженными сербами”, это поколение “называло хорватское государственное право безумием…”, считая, что «мы настолько отстали, что не знаем атрибутов национальности, но хотим во имя «народного начала» создать «великую» Хорватию», «хорватское государственное право, на котором надо поднять Великую Хорватию, воистину тыква без корня»[3]. Однако именно праваши-франковцы-усташи с помощью внешних центров силы не только удержались на плаву, но стали краеугольным камнем построения национального самосознания и ведущей силой «первой сборки» хорватского государства в виде НГХ.
Праваши, вопреки расхожему мнению, не были маргинальным движением. Оно сумело затронуть глубинные струны общества. Со временем общехорватское движение братьев Радич, равно как в той или иной степени все хорватские политические партии, оперировали теми же категориями, требуя «государственное единство и государственную независимость хорватского народа на всем пространстве, пределы которого определяет хорватское государственное право». Сербский исследователь Д.Берич указывает, то «даже в монастыре сестер милосердия в Загребе говорили тем же словарем, подчеркивая, что «на хорватских землях признается оправданной единственно чистая хорватская государственная идея», что сербская пресса оценивала как «антисербскую деятельность сестер милосердия и их понимание христианства в русле редакции «Христианской школы»». Более того, говорит Берич, «римо-католическая церковь здесь не имела реального соприкосновения с природными национальными правами, в противном случае ее священники не писали бы так о «хорватской государственной идее», в частности, епископ Шарич, утверждающий, что аннексией Боснии и Герцеговины «наш император поставил на повестку дня хорватское государственное право», что «аннексия совершена на основе хорватского государственного права». Тем самым «часть хорватской интеллигенции объединилась с третьим фактором, завоевательным по своему духу – католической пропагандой, и сейчас оккупационные власти и хорватские просветители солидарно в Боснию привносят три объекта: власть Габсбургов, хорватство и католическую веру». После аннексии БиГ праваши посредством газеты «Hrvatsko pravo» в 1901 г. обратились к немцам «с просьбой установить хорватское государство», а «объединенная и свободная Хорватия будет самой сильной опорой и Венгрии, и Австрии, более того – и союзному немецкому государству против югославянского панславизма»[4]. Венгрия также использовала великохорватскую правашскую политику, чтобы не допустить сближения Банской Хорватии и Славонии с Россией. В этом смысле призывы к отъему сербских территорий и ликвидации всего сербского выглядели привлекательно, чтобы не допустить сербоцентричной консолидации юга Балканского полуострова. И здесь венгры были солидарны с немцами.
Но правашское движение отвечало и интересам римо-католчисекой церкви. Часть общественно-политической элиты Банской Хорватии вдохновлялась выступлениями и статьями Старчевича, труды которого поддерживались австро-венгерскими властями. Среди нападок на сербов особенно следует выделить атаки на Сербскую Православную Церковь, которые носили прозелитический характер, но при этом прокладывая путь интеграционным усилиям весь народ в Хорватии-Славонии свести к «хорватскому политическому народу». Поскольку сербы неотделимы от Православной церкви, более того, сербское сопротивления черпает силу в Православной церкви, являющейся истинно народной церковью, связанной с народной жизнью и являющейся источником патриотизм, то было ясно, что локальный местечковый дух загребских и загорских хорватских лидеров не имел самостоятельной силы для противопоставления столь мощному народному институту.
В целом утопия Старчевича стала хорватским национальным идеалом, «метафизическим убежищем национального духа» с одной стороны, и удобным геополитическим инструментом с другой. Манипуляция мифом о «хорватском государственном праве» с целью создания Великой Хорватии становится самой взрывоопасной проблемой Юго-Восточной и частично Центральной Европы[5]. Отсюда следует, что без немцев, не имея опоры в народе, старчевичевско-франковская «Великая Хорватия» была обречена. В этом свете логично выглядит и попытка личного примирения и усиления тем самым «хорватского фронта», лидера Народной партии, епископа Й.Ю.Штроссмайера, с А.Старчевичем в 1893 г., что также означало общую тенденцию ведущих хорватских политических партий к отрицанию сербов в Банской Хорватии и Славонии, отказ от естественных национальных прав в пользу «государственных».
Поэтому никогда хорватский сабор не стоял на защите сербов, никогда не выступал против нарушения прав Военной границы, никогда не защищал сербскую кириллицу как славянскую письменность, но, наоборот, всегда «стремился сербам показать силу», считая сербские интересы, сербскую кириллицу, сербский флаг, сербскую веру провокацией, а самих сербов низводя до статуса париев. Более того, когда в 1876 г. началась сербско-турецкая война, «великие и новые хорваты предали сербскую войну анафеме, устремив аппетиты к Боснии и Герцеговине, думая, как бы ее проглотить»[6].
Итак, хорватское историческое государственное право, интегрированное Анте Старчевичем, Йосипом Франком и правашами как базовый элемент хорватского национального самосознания, отделило хорватов от сербов и положило начало «национализму ненависти», который был продолжением клерикального отрицания православных сербов. От ретроградной идеологии с единственной сверхценной идеей о том, что сербы – народ, фигурально выражаясь, виновный во всех несовершенствах мироздания, до геноцида оставался практически один шаг. Границы «хорватского государства», очерченные Анте Старчевичем, были созданы его тезкой в апреле 1941 г., что стало первым в истории появлением самостоятельного хорватского государства.
[1] Цит. По: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 489-490.
[2] Цит. По: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 500.
[3] Цит. По: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 505, 514.
[4] Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 506.
[5] Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 507-508.
[6] Цит. По: Берић Д. Хрватско праваштво и Срби. Нови Сад: Orpheus, 2005 (Нови Сад: Артпринт). Књ. 1. С. 549.