Конец октября – начала ноября каждого года весь Белград устремляется на «Сjаjам Књиге». В числе многих книжных новинок, на книжной ярмарке была представлена вышедшая на нескольких языках книга Драгоя Лукича «Редни број смрти» («Порядковый номер смерти», переводчик русскоязычной версии текста – П.В.Тихомиров). Предлагаем вниманию читателей предисловие к книге, написанное Неманей Девичем.
Бытуют разные ассоциации со Второй Югославией, которые в некотором роде становятся нашим зеркалом. То, что я думаю о Югославии – это и есть сам я. С сербским самознанием, или бездушный югослав. Тот, кто чувствует, что, несмотря ни на что, „болят все раны рода“, или тот, кто не желает ничего видеть дальше собственного носа, и решил, что «его хата с краю».
Для титоистов Вторая Югославия Тито – его якобы золотые 1970-е годы. Для них – смягчённый вариант, который превратил жестких сталинистов в так называемых либералов, – Югославия это „кока-кола социализм“. Для честных и неидеологизированных современников – страна молодости и мира, о которой поют с ностальгией; ради чего они были готовы отбросить как идентичность, так и многие другие неприятные воспоминания.
Для стойких отечественных антикоммунистов эта эпоха ассоциациируется с ГУЛАГом и массовыми расстрелами Озны в 1944-1945 годах. Для тех, кто впоследствии осознал: дом, в котором жили прилично, но в кредит, поэтому, когда пришлось расплачиваться по счетам со всеми процентами, всё полетело в тартарары.
Для хорватов вторая Югославия была навязанными рамками, но также и сознательно выбранной станцией (Степинацевы «на четверть часа»), ведущей в направлении окончательной независимости. Для новообразованных наций (мусульман, черногорцев, македонцев) рамки, в которых они наконец смогли отделиться от Белграда и сербов и беспрепятственно развить свой национализм.
А для сербов? Для сербов Югославия была Ясеновацем. Во-первых, потому что ради его создания они принесли столько же жертв, сколько и во время Первой мировой войны, а затем потому, что из-за провозглашённой политики братства-единства им пришлось в течение слишком долгих четырёх десятилетий молчать о шраме, оставленном на шее. Чтобы прикрывать его различными пластырями, а если кто-то случайно обнаруживал его, следовало выкручиваться, подыскивая оправдание о причине его возникновения.
И шрам, оставшийся от раны, нанесённой ещё в 1941 году, несмотря на все попытки его сокрытия и упование на то, что время, дескать, всё лечит, остался на том же месте. Остался столь же пугающим и столь же предостерегающим. Он не мог говорить своим голосом и даже затруднял дыхание, хотя с ним жили. А потом наступил 1991 год, и забрезжила опасность повторения событий 1941 года, и этот недобитый человек пошёл в атаку, так же, как останки заключенных Ясеновац в апреле сорок пятого.
Разумеется, Ясеновац – это всего лишь парадигма, собирательное имя всех злодеяний геноцида, разыгравшихся на просторах NDH. Самое звучное название в атласе геноцида сербского народа 1941-1945 годов. Отец или старший брат Ядовна и Госпича, Сиска, Гудовца, Гаравица, Козары, Дракулича, Шушняра, Пребиловаца, Нижней Дубицы, Старого Брода, Рашича Гая… и всех других мест казней, которыми хорватская держава во время Второй мировой войны была усеяна – каждый сербский край в этой державе был Ясеновац в малом.
Вышеописанный тип, который до сих пор говорит о „кока-кола социализме“, воспримет эти строки как поэтическую гиперболу. Его родич из легенды о „золотых семидесятых“ даже воскликнет, что мы переписываем историю. Что о Ясеноваце писали и говорили, что туда водили учеников на экскурсии… Но в то же самое время его самые массовые братские могилы никогда не открывались, что жертвы никогда не перечислялись, что в общественной памяти он никогда не назывался Балканским Освенцимом, что никто никогда не говорил, что в нём и в других местах геноцида хорваты убивали сербов, то есть католики и мусульмане – православных. Нужно ли лучшее свидетельство об отношении к этим жертвам, чем взгляд на памятник, посвящённый им? От трухлявой деревянной пирамиды с пятиконечной звездой высотой чуть более двух метров, которая была единственным обозначением места вплоть до 1960-х годов, до огромного бетонного холодного цветка, автор которого в разгар новой сербской борьбы за выживание в 1990-х годах „испытал ужас“ от „такого количества ряс“, и который считал, что „сербская агрессия“ в регионе восходит к „Начертанию“? Несчастные с перерезанными горлами и головами, разбитыми молотками, которые до этого часами или днями были садистски мучимыми, или те, кого изрешетили пулями, смерть которых казалась „гуманной“, были покрыты этими нелепыми памятниками с неистинными надписями, или их могилы, как в Герцеговине, были просто забетонированы. А этим, по сути, забетонирован и всякий разговор о них, надолго.
Описывая историю движения усташей и геноцида в NDH, Срджа Трифкович определил, что эта проблема представляет собой „балканское Сердце тьмы“. И он был прав: подтверждение ему дали бы многие историки, а также антропологи, социологи, психологи. Каждое исследование этой темы фактически представляет путь во тьму, в средоточие зла как онтологическую категорию. Когда мы читаем и пишем о NDH через восемь десятилетий, это мобилизует все наши чувства и тогда сквозь бумагу проступают лики мучеников, чьи раны мы ясно видны, чьи крики отчётливо слышны. Мы уже знаем, что это не было „наказанием“, обрушившимся на „бунтовщиков“, на чём сегодня часто настаивает часть хорватской историографии, которая стремится реабилитировать руководство NDH. Стёрты с лица земли целые семьи, причём на такой начин, до которого не доходил ни один оккупант, орудовавший на этих просторах. В одержимости страстью – эти массовые злодеяния.
Пишущий эти строки, вырос на рассказах своих дедов о поистине библейских масштабах страданий в Шумадии во время Первой мировой войны, увидел то же самое в западных сербских краях во время Второй мировой войны. С той разницей, что речь идёт не только о массовой смертности мужчин, но и женщин, стариков, детей. Каждый Помянник жертв из Лики, Бании, Кордуна и Краины содержит одну ужасающую категорию: те, у кого датой смерти обозначен 1941-й, а годы рождения – 1938, 1939, 1940, 1941… Или где в рубрике возраста стоит: один год, один месяц, даже один день. Но эта история, самое пронзительное и в то же время самое красноречивое свидетельство природы NDH, была упрятана в мрачных подвалах югославской реальности, на дно сундука со скрытыми тайнами прошлого. Напомним, что ассоциация детей-заключенных была создана только в 1990-х годах по собственной инициативе, когда тема войны была почти забыта и вытеснена новыми убийствами, изгнаниями, пожарищами, болью.
В теме „дети-жертвы“ нет и не должно быть ни политики, ни идеологии. Достоевский вынес вечное суждение: «Даже счастье всего мира не стоит одной слезинки на щеке невинного ребёнка». Будь проклят тот, кто может использовать их как политический инструмент!
С другой стороны, возникает вопрос: „Дозволено ли молчать о детских слезах и сознательно отворачиваться от них?“ В современных обществах молчание или сокрытие злоупотреблений может рассматриваться и как соучастие.
Можно сказать, что это par excellence вопрос совести как хорватов, так и сербов. Для тех, кто релятивизирует Ясеновац и геноцид в NDH, вопрос заключается в следующем: да, в «старой Югославии» были и коррупция, и кумовство, и ужасно плохой централизм, и кое-где и кое-когда к тому же и притеснение меньшинств, но… Но могло ли это послужить предлогом для того, чтобы сербских детей, десятки тысяч из них, вспарывали ножами, бросали в ямы и мучили голодом до смерти? А вслед за ними и еврейских, и цыганских. Для другой стороны, стремящейся проявить почтение к жертвам, отношение будет иным: как могли вы и во имя каких-то материальных благ согласиться жить во лжи и десятилетиями молчать о мучениях детей, своих родных и близких? Если по какой-то причине вам пришлось это делать в Югославии, почему бы не возвысить голос хотя бы то сегодня?
«Пока в конюшне Мирко Панича разворачивалась ужасная драма, Йово Панджич вышел из рощи на другом конце села и направился домой. За Йовом пошла его невестка Мара, неся на руках сына, которому едва исполнился годик. К Йове подошёл один из злодеев и сразу же, без всякого повода, отрубил ему ножом голову. Увидев это ужасное зрелище, Мара прямо окаменела. Это был ужас, о котором трудно даже помыслить, зверство, от которого леденеет кровь в жилах. Один из них толкнул Мару перед собой. Эта молодая и крепкая крестьянка, ещё недавно полная жизни, теперь едва плелась неуверенными шагами. Неся на руках своего маленького сына, она не знала, куда её загоняют и что может произойти в следующий момент. На небольшой поляне за селом они вырвали у Мары сыночка из рук. Пока её насиловали, малыш лежал рядом с ней на ледяной земле. И когда её закололи штыками, бросила на него последний взгляд.
Вероятно, у неё было предчувствие, что и его тоже ждет ужасная смерть. Так и случилось. Один злодей поднял плачущего ребенка с земли и бросил его в сторону другого. Крошечное тело описало в воздухе дугу, а затем, с жутким криком, наткнулось на искусно подставленный штык, прикреплённый на винтовке. Из груди малыша хлынула кровь, стекающая по винтовке и рукам свирепого убийцы. Но кровопийцу это не беспокоило. Это его забавляло. Схватил мёртвое тело и бросил его на штык другому усташу. Злодейскую игру этих двоих хладнокровно наблюдали другие усташи из их группы».
Это только одна из историй Краины о страданиях и гибели детей в NDH. Страшная, трудно читаемая и кошмарная. Рассказанная где-то, несвязанно и вне контекста, поскольку память об этом в Югославии Тито никогда не упорядочивалась. А ведь их не менее 74 тысяч. Напишу словами: семьдесят четыре тысячи. Так много, по данным переписи, было уморено детей в усташской державе. Число жертв Ясеноваца вписано в сербский код, количество убитых детей – нет.
Тем не менее, были люди, которые решили высказаться даже во время заговора молчания. Отсюда и такое длинное введение о бессовестных – чтобы подчеркнуть подвиг совестливых. Драгое Лукич (1928-2005) был в такой мере посвящён исследованию судьбы сербских детей – непрославленных святых маленьких новомучеников NDH, что «звание», данное ему его соратниками «Родитель скошенного поколения», кажется, действительно ближе всего к описанию его подвига. Это был человек, который не спал во время общего онемения. Подобно тому, как Дядя Йова Змай после трагедии своих Джуличей принял всех сербских детей как своих, Лукич, начав поначалу с исследования своей пострадавшей и разрозненной семьи, со временем взял на себя заботу о тысячах и тысячах мальчиков и девочек, попавших в пасть усташей.
По прошествии времени можно сказать, что, с точки зрения собственно сербского национального мировоззрения, его позиция не была идеальной для подхода к такой деликатной теме. Ведь речь шла о партизане с Козары, который стал членом Компартии Югославии в возрасте 17 лет и который сначала работал в УДБе и ССУПе, который посвятил часть исследований действиям против побеждённого в гражданской войне Равногорского движения. И только позже полностью посвятил себя теме, которая обозначила его исследовательскую карьеру.
Однако, следует отметить, что, как и Бранко Чопич, именно такое военное прошлое, (а вместе с ним и сама возможность вообще получить труднодоступные архивные материалы), защитило его и предопределили готовность начать борьбу за правду.
На его примере видно столь существующее различие между свободолюбивым партизаном, который вступил в борьбу, пытаясь спасти от резни, и Коминтерновских коммунистов – профессиональных революционеров, посвятившим себя борьбе против «великосербской гегемонии». Мотивы, двигавшие ими как на войне, так и в мирное время, были очень не одинаковыми. Драгое Лукич, согласно личному свидетельству, ещё в июне 1945 года впервые получил представление о обширных и чрезвычайно ценных материалах Красного Креста Хорватии, касающихся деликатных вопросов, связанных с страданиями, спасением и усыновлением детей во время существования NDH, в первую очередь о миссии Дианы Будисавлевич, о которой позже напишет с большим почтением. Он начал публиковать в разных газетах ещё с 1957 года прозаические и историко-публицистические произведения. Он писал о войне и революции, местных военных темах, массовых убийствах мирных жителей. Уже первый взгляд на его библиографию показывает, насколько он был предан темам исследований и насколько тщательно он выполнял работу, которая оттолкнула бы многих исследователей. Он опубликовал и отредактировал не менее десяти монографий, мемуаров и сборников материалов, написал около двадцати профессиональных статей и трактатов и ещё около 30 известных печатных статей, многие из которых публиковались с продолжениями, был автором десятка выставок.
Некоторые работы переиздавались по четыре-пять раз (автор старался сохранить каждое новое знание и внести в качестве дополнения к новому изданию новую деталь, спасая от забвения), а некоторые были переведены на иностранные языки и, таким образом, способствовали донесению исторических фактов о страданиях сербского народа. В том числе и там, где этот вопрос, (особенно в 1990-х годах, когда автор был наиболее плодовитым в своей работе), либо игнорировался, либо рассматривался с пренебрежением.
Работы Лукича – «Козарское детство», «Козара – исторические фотографии событий от восстания 1941 года до апреля 1945 года», «Война и дети Козары», «Ясеновац, исторические фотографии», «Были просто детьми», «Ясеновац – гробница 19 432 девочек и мальчиков» (мы выделяем лишь некоторые из самых ярких работ, посвящённых страданиям сербов в Краине), говорят о том, насколько он был предан своей Родине и своему роду.
Другие, однако, например, «Как хорватские женщины спасли козарских детей из лагерей усташей» или «Холокост в Югославии, еврейские дети, ставшие жертвами нацизма в 1941-1945 годах» говорили, что это был автор, который твёрдо принял универсальные и общечеловеческие ценности. Конечно, тот, кто впитал в себя столько криков замученных детей, мог пойти только таким путем. Но нужно сказать, что его усилия также поддержали многие доброжелательные и проюгославски ориентированные писатели и историки, независимо от веры и национальности: Бранко Чопич, Скендер Куленович, Антун Милетич, Добрица Эрич…
Переломным моментом в работе Лукича, а также в дальнейшем руководстве исследованиями стала публикация книги «Война и дети Козары» в 1979 году. Трудно сказать: терпел ли он некоторое давление из-за выбора темы, а ещё больше – из-за подхода к теме, об этом можно лишь догадываться. Тем не менее, его выводы, сделанные в разные годы, но на одну и ту же тему, были чрезвычайно смелыми. Особенно с конца 1980-х годов, когда опасность возобновления конфликтов и страданий в Краине становилась всё более очевидной. Давайте просто перечислим некоторые из них, отметив, что ситуация не сильно изменилась даже через четыре десятилетия после того, как они были озвучены. В то время как выводы были вновь подтверждены и обоснованы.
‒ «Хотя литература о лагере усташей Ясеновац весьма обширна (1106 книг, 1482 библиографических единицы и около 100 опубликованных источников документов), ещё не было написана история, которая сказала об этом лагере всю правду.»
‒ «Массовые злодеяния у нас ещё не были должным образом расследованы, поэтому самым слабым местом югославской историографии для нас является осмысление геноцида».
‒ «Самым жестоким образом была оборвана жизнь мальчиков и девочек, многие из которых всё ещё были в пелёнках. В трагичных процентах сербские дети занимают первое место с примерно 80%, а 20% разделяют цыгане, евреи, мусульмане, хорваты и представители других народов».
‒ «То, что дети пережили в лагерях усташей, представляет в истории войны уникальный пример человеческих страданий. Варфоломеевская ночь по сравнению с усташеским пеклом – бледный исторический отблеск».
‒ «Масторович (фра Мирослав, прим. Ред.) в францисканской сутане и усташеской пилотке показал истинную физиономию детоубицы в лагерях Ясеновац и Стара Градишка».
И так далее. Таким образом, Драгое Лукич со временем стал одним из лучших знатоков геноцида сербов в NDH, а также уникальным исследователем, полностью посвятившим себя теме убитых детей, теме, которую, по разным причинам, избегали многие. Таким образом, он хранил в своей голове целые библиотеки и музеи, оказался человеком-институцией, столь характерным для бурных времен в сербской истории.
Он показал, что массовые преступления против детей стали частью каждой крупной хорватской операции и имели место на всей территории NDH на протяжении всего её существования. Он внёс ценный вклад в изучение Ясеноваца и Ястребарского, в определение их природы. Ястребарскому, среди прочего, посвятил выставочную экспозицию, которая до войны в Хорватии присутствовала в общественной памяти города. Ясеновацу – и уже упомянутую монографию «Были просто детьми», которые он редактировал в последние годы своей жизни, и которая переиздавалась несколько раз. Его открытия о почти 20.000 детей, в муках уморенных в Ясеноваце, развеяли как старые коммунистические, так и современные ревизионистские попытки уменьшить количество жертв и, следовательно, характер преступления геноцида, совершенного в этом месте – самом звучном имени всех сербских страданий во Второй мировой войне.
Хотя он написал так много ценных книг и работ, хотя дожил до последних лет, всё же казалось, будто смерть Драгоя Лукича прервала незавершённое дело. Он ушёл тихо в год, когда отмечалось 60-летие победы над фашизмом, а также когда отмечалась первая печальная 10-летняя годовщина изгнания сербского народа из западных регионов в хорватской операции «Буря». Его богатое наследие досталось Белградскому музею жертв геноцида, который также опубликовал в его честь своего рода мемориал с метким названием «Родитель скошенного поколения».
Драгое Лукич заслуживает того, чтобы его помнили и уважали в сербском народе, и сербский народ также заслуживает напоминания и умножения его самых важных работ. Ассоциация «Ядовно 1941» вместе с сотрудниками решила вновь подготовить одну из работ Лукича (как соавтора), которая вызвала наибольший интерес в своё время. Мы также знаем почему. Это было специальное приложение, выпущенное вместе с газетой «Борба» в феврале 1988 года. Публикация имела несколько нейтральное название: «Порядковый номер смерти». И более конкретный подзаголовок: «Помянник 11 219 козарских детей, чьи жизни с 1941 года до 1945 года самым жестоким образом уничтожили гитлеровских солдаты и усташей Павелича».
Эта работа, меньшая, чем монография, и более крупная и несравненно более мощная, чем журналистское расследование, ошеломила сербскую и югославскую общественность фактами непостижимых здравому смыслу масштабов страданий сербских козарских детей в NDH. Нужно было пройти почти сорока годам, чтобы прозвучала правда об их страданиях!
Материал, который был опубликован тогда, а теперь снова перед читателями, приводит списки из 11 219 имён уморенных детей со всеми подтверждающими данными: имя родителя, год рождения, год и место смерти. Из них было 6 302 мальчика, 4 874 девочки и ещё небольшое количество детей, пол или имя которых не могли быть определены, потому что они были убиты сразу после рождения. Средний возраст жертв составлял шесть с половиной лет!
Опиравшийся на закрытую к тому времени государственную перепись жертв 1964 года и другие документальные материалы, этот список включал детей-жертв из широкой области Козара, состоявшей из шести муниципалитетов: Баня-Лука, Босански-Нови, Козарска Дубица, Босанска Градишка, Приедор и Лакташи. В центральных козарских муниципалитетах они насчитывают более 4000 имён. При этом следует иметь в виду, что авторы (И. Кесар и Д. Лукич) считали детьми только представителей возрастной группой до 14 лет.
Если бы к этому списку присоединилить помянник других маленьких страдальцев Краины, Крупы, Бихача и Цазинской Краины, через Санский Мост, затем Петровац, Ключ – и всё до Шипово и Мрконича, этот чёрный-чёрный некролог наверняка был бы вдвое длиннее. Вероятно, в него было бы вписано всякое сербское имя, которое только существует.
Списки козарских мучеников, которые навечно остались невыросшими детьми, после 1988 года неоднократно публиковались на различных интернет-порталах, где вместе с сопроводительным текстом указывалось, что материал был «срочно изъят из продажи». Не до конца ясно: почему это произошло, доступные источники ничего не говорят нам об этом. Повлияла ли идеологическая цензура всё ещё всемогущего Союза Коммунистов Югославии на то, чтобы снять материал с продажи или не печатать больше, несмотря на интерес читателей?
Были ли авторы лишены возможности публиковать продолжение подобных материалов со списками жертв детей из других муниципалитетов? Правда ли, что специальное издание газеты «Борба» было отозвано? Ответы на эти вопросы следует искать дальше, и они многое расскажут о климате второй Югославии и отношении её элит к проблеме геноцида в NDH, совершённого в первую очередь против сербского народа.
После краткого введения Драгое Лукич и его коллега приводят списки. Наряду с документами (давайте выделим здесь, по крайней мере, дневник ужасов могильщика Франьи Иловара, всё со «счетами за закопанных детей», записками, сделанными как будто речь идёт о расчётах партии в карты) и различными иллюстрациями, из которых особенно душераздирающие фотографии.
С вытянутыми ручками, измученными отощавшими тельцами, иногда без имени, но только с лагерным номером, с открытыми глазами, иногда перекошенные болезненной судорогой, а иногда с улыбкой праведника, эти дети, практически младенцы, все похожи друг на друга. Как будто у каждого из них также есть нимб вокруг головы. Только при взгляде на эти фотографии можно понять смысл слов, которые когда-то произносились в верующем сербском народе для умершего: «почил во Христе».
Это материал, который так трудно читать, но его нужно читать, знать, запоминать и распространять. Дети-жертвы, а также те, кто выжил и был вынужден в Ястребарском быть усташскими янычарами, стали своего рода символами сербской идентичности. Они вызывают не ненависть, а сострадание и печаль. Однако, прежде всего, осознание того, что этот народ выжил и в 1945 году, и в 1995. И что он сохраняется до сих пор не усилиями элит, а милостью своих святых, от Святого Саввы до святых новомучеников Ясеновацких. И кроткого и милосердного взора наших предков, и вечных детей, через ходатайство которых молитвы достигают распятого и воскресшего Христа. Чьи раны – те же, Чья невинность – та же и Чья песнь победы – та же!
Содружество «Ядовно 1941», публикуя эту неповторимую книгу памяти, продолжает свою миссию, но призывает к содействию и других. Давайте очистим наши заброшенные и заросшие терновником могилы. Пока мы этого не сделаем, нельзя ни успокаиваться, ни идти дальше.
На Рождество Пресвятой Богородицы, 2025,
Др Неманя Девич
Примечания:
NDH – Nezavisna Država Hrvatska – (Независимая Держава Хорватия)
УДБ– Uprava državne bezbednosti (Управление государственной безопасности);
ССУП – Савезни Секретаријат Унутрашњих Послова (Союзный Секретариат Внутренних Дел, т.е. милиция)
