Во второй половине 1860-х годов, когда в широких социальных слоях чешского общества значительно возросла популярность мысли о славянской взаимности, появилась также потребность в информации о реалиях славянских народов, в том числе о России и русских. Интересным источником для понимания тогдашнего восприятия России чешскими глазами являются работы политика, писателя, журналиста и общественного деятеля Серваца Бонифация Геллера (1845-1922). Благодаря своей явно пророссийской литературной и публицистической деятельности Геллер являлся ведущей фигурой в среде чешских интеллектуалов, находившихся под влиянием русских славянофилов, которую, однако, не раз обвиняли в слишком открытой симпатии к российскому абсолютизму.[1]
Геллер знал Россию как непосредственно, через чтение русских авторов, так и лично, через общение с русской интеллигенцией, а также благодаря своему пребыванию там. Россию он посетил в общей сложности четыре раза. Сначала в 1866-1868 годах, когда он работал в Москве в качестве репетитора в семье чешского скрипача-виртуоза Фердинанда Лауба, профессора местной консерватории. Молодой Геллер использовал свое пребывание здесь для установления контактов с известными чешскими соотечественниками, регулярно посещавшими квартиру Лауба, а позднее и для знакомства с ведущими чешскими политиками, посетившими Россию в 1867 году по случаю Всероссийской этнографической выставки. Возможно, именно здесь, в московской квартире Лауба, под влиянием этих контактов он впоследствии принял решение заняться непосредственно политикой.[2] Основным стимулом его намерения остаться в России на более длительный срок стало «желание» прямо познакомиться с этой страной (Bernstein 2007: 9).
Пребывание Геллера в Москве оказало формирующее влияние на его жизнь. Молодой студент вернулся на родину восторженным славянофилом и русофилом. Второй раз он отправился в Россию в июне 1872 года в качестве корреспондента ведущего чешского периодического издания «Národní listy». Сначала он сосредоточился на освещении Московской политехнической выставки. После ее окончания он отправился на юг страны, откуда продолжал посылать путевые заметки в чешские периодические издания. Третье пребывание Геллера в Российской империи пришлось на период с 1877 по 1879 год, когда он сопровождал русскую армию в качестве военного корреспондента во время Балканской кампании в войне с Турцией. Его последний визит в Россию состоялся в 1892 году, когда при финансовой поддержке Чешской академии он совершил большое путешествие-открытие через Галич в Крым, на Кавказ и в Среднюю Азию.
Помимо газетных фельетонов о российских реалиях, он прославился как автор десяти романов, написанных с конца 1870-х до начала 1890-х годов, действие которых происходит в российской среде.[3] Эти романы объединяет то, что действие в них разворачивается в экзотической обстановке (обычно это были южнорусские регионы – Крым, Бессарабия или Кавказ), напряженный сюжет полный тайн, внезапные интриги и неожиданные повороты литературных событий. Другой характерной чертой прозы Геллера является попытка обогатить художественную литературу образовательными фрагментами, в которых читатель в познавательной форме информируется об исторических, культурных, этнографических, природных или географических реалиях тех местностей, в которых происходит действие романа. Автор часто опирался на свои научно-популярные тексты, во многих случаях даже дословно повторяя то, что было сформулировано в одном из его уже опубликованных фельетонов. Таким образом, Геллер добился особого эффекта – он познакомил с российскими реалиями даже тех своих читателей, для которых эта информация, скорее всего, не представляла бы интереса.
Из вышесказанного следует, что манера повествования Геллера в художественной литературе была неразрывно связана с его стремлением информировать и наставлять. В своих «русских» романах он стремился дать чешскому читателю представление о жизни различных слоев российского общества того времени, включая упоминания о существовании нерусских жителей империи. Однако непосредственным результатом его первого длительного пребывания в России стала публикация совершенно иного жанра. Это было протоэтнографическое исследование под названием «Жизнь в России», в котором Геллер предпринял вторую[4] более систематическую попытку ознакомить чешского читателя с Россией и жизнью ее жителей. Эта работа Геллера, первое издание которой вышло в 1867 году, вскоре была переиздана несколько раз и принесла своему автору как читательскую аудиторию, так и привлекательное финансовое вознаграждение.[5] Градус привлекательности книги, безусловно, увеличивает и тот факт, что текст сопровождается многочисленными иллюстрациями.
В соответствии с общественной ситуацией того времени, отношение Геллера к России было тесно связано с его восприятием собственной этнической принадлежности. И то, и другое в значительной степени подкреплялось широко понимаемым понятием славянства, в котором эти эмоциональные отношения неразрывно переплетались: «Я расскажу о великом и благородном народе, – Геллер реализует свой авторский замысел, – в жилах которого течет наша кровь, на лице которого виден образ нашей матери, великой Славы, в добром сердце которого вечно и нерушимо живут прекрасные добродетели наших общих предков, в уме которого непрерывно живет славянский дух, а из уст которого исходит сладкая и нежная речь, прекрасная сестра нашего прекрасного языка» (Heller 1869: 15).
Для Геллера славянское происхождение является своего рода связующим звеном между его родиной и Россией, чье могущественное государство является, по его мнению, гордостью и защитой всех остальных славян. Таким образом, чешская малочисленность может быть уравновешена российским величием, в котором чехи, как славяне, также имеют право участвовать. «На востоке Европы и за ее границами, во всей северной половине Азии существует огромная, богатая и растущая империя, самое большое и могущественное государство во всем мире и во все века, государство, которое злоба судьбы, упрямство и ярость азиатских варваров и завистливое негодование остальной Европы веками стремились разрушить, которое, однако, вышло победителем из всех этих схваток и, победив своих врагов, утвердилось на таких прочных основаниях, что о него могли бы напрасно разбиваться волны мирового шторма, что оно стало ужасом для своих противников и могучим оплотом для своих друзей» (Heller 1869: 3).
Простые чешские читатели, однако, в своем подавляющем большинстве не имели адекватного представления о русском «величии», то есть о реалиях Российской империи и нации. «Жизнь в России» должна была это изменить. Своим текстом Геллер попытался предложить чешскому читателю беспрецедентно подробный и достоверный этнографический очерк жизни в Российской империи. Он проникновенно и с пониманием говорит здесь о религиозных обрядах и обычаях, о русских народных играх и песнях, о том, как живут простые русские, о социальном расслоении русского общества, о дворянах, духовенстве, купцах, крестьянах, а также о некоторых других народах, живущих в России. Подробно здесь рассматриваются в том числе и русские праздники, обычаи, нравы, а также социальные, политические и религиозные условия, особенности духовной, материальной и повседневной культуры. Во многих местах автор ссылается на свой непосредственный опыт общения с российской средой, чем он, несомненно, повышает аутентичность послания, передаваемого читателям. Прежде чем Геллер решил представить столь ориентированную информацию о «жизни в России», он счел необходимым ознакомить чешского читателя, довольно мало осведомленного о российских реалиях, с общей информацией, касающейся Российской империи, особенно ее истории, географии, климата, демографии и т.д.
Основная часть текста, однако, посвящена самим русским, хотя Геллер не скрывает, что Российская империя является полиэтническим государством и состоит из «ста различных народов, говорящих более, чем на сорока языках», тем не менее, он называет ее «преимущественно славянской» (Heller 1869: 4). Кроме того, это «великое государство» является для него единственной независимой славянской империей, населенной «народом, родственным нам по духу и крови». В контексте возрождения интереса ко всему славянскому в чешской среде он даже видит Россию как государство, которое «является безошибочной гарантией непобедимости и великого будущего славянства» (Heller 1869: 3). Это славянское «обрамление» его авторской перспективы позволило ему лучше понять и оценить проявления «нетронутого характера национальной жизни». Геллер описывал все, на что обращал внимание в своей работе, с нескрываемой внутренней симпатией, иногда не уклоняясь и от частичной критики наблюдаемого поведения или обычаев, с том случае, когда был уверен в обоснованности такой оценки. В качестве примера в этой связи можно привести его «резкое обличение всеобщего грима и раскрашивания лица» русских женщин, которое, по его словам, «и в городе, и в деревне уже стало обычным» (Heller 1869: 25).
Это осуждение чрезмерного и безвкусного украшательства русских женщин, которое, несомненно, было основано на среднеевропейских эстетических нормах, является, однако, лишь одним из немногих примеров этноцентризма Геллера. В отличие от вышеупомянутой работы Гавличка, многие другие отрывки из текста Геллера, однозначно положительны для русской культуры. Неоднократно, как обвиняли его некоторые критики, он даже прибегал к чрезмерной идеализации российских условий того времени – особенно в отношении его изображения русского менталитета и общих условий в России. В качестве другого – на этот раз положительно коннотированного – примера из сферы русской повседневной культуры можно привести более подробное описание русских бань, в то время в Чехии почти неизвестного социального института. „Бани и ванны, которыми в нашей стране пользуются нерегулярно, только изредка с целью удовлетворения оздоровительных и очистительных потребностей, в России с незапамятных времен настолько вошли и влились в национальные обычаи, что без них не найдешь и не представишь себе ни одного россиянина. Бани можно встретить повсюду (…) Ни один человек, как бы он ни был беспечен и небрежен, не мылся, не очищался и не менял одежду в бане по крайней мере два раза в день, и обвинять русский народ в потворстве нечистоплотности совершенно необоснованно. Я убежден, что даже самый просвещенный шваб и самый чистый бранденбуржец не моется так часто за всю свою жизнь, как «грубый и нечистый русский за один год» (Heller 1869: 80-81).
Заключительная часть книги звучит как великий панславистский финал, в котором Геллер развивает основные идеи знаменитой «Славянской главы»[6] Иоганна Готфрида Гердера и в их духе пророчит славное будущее для славян и России: «Велико – будущее славянского мира, велико будущее Российской империи, и те, кто отрицает это и говорит о России как о гиганте, стоящем на глиняных ногах, и предсказывает скорый конец империи царей, (…) только прикрывают и подавляют свой собственный страх или обиду или угрозы злой совести» (Heller 1869: 241). Перефразируя Гердера, Геллер высказывает мнение, что каждая нация наделена особой миссией в процессе развития человечества (Heller 1869: 243). Россия, по его мнению, имеет прямо «всемирное значение», которое заключается в «просвещении и образовании заблудших, пренебрегаемых и глубоко падших народов».[7] В другом отношении она должна стать «оплотом и источником жизненных сил для раздробленных, истерзанных невзгодами и путем дипломатических травлей разорванных славянских народов» (Heller 1869: 245).
Как утверждается, Геллера подтолкнул к поездке в Россию и написанию вышеупомянутой книги тогдашний ведущий чешский политик Юлиус Грегр, который с конца 1860-х годов сам активно участвовал в славянской и пророссийской деятельности (Doubek 2012: 66). По мнению некоторых современных интерпретаторов, книга Геллера с самого начала задумывалась как корректура более ранней работы чешского журналиста Карела Гавличка Боровского (Borovský 1870), с целью «исправить» негативное впечатление о России, которое Гавличек создал у чешских читателей несколькими годами ранее (Doubek 2012: 66). Таким образом, Геллеру было предъявлено, что его текст был написан по политическому заказу и, более того, якобы не дотягивал до литературного уровня речи Гавличка. В результате Геллер – в отличие от Гавличка – был обвинен в том, что «не вел своих читателей к пониманию неизвестного, а следовал и заполнял уже сложившееся (идеальное) представление» о России (Doubek 2004: 150). Поэтому усилия писателя, якобы, были вызваны не намерением объективно информировать, а представить «желаемую разработку образа России для широкой читательской аудитории» (Doubek 2004: 150). Тем не менее, даже такие критические голоса вынуждены были признать, что это «самый полный чешский текст того времени, посвященный русскому вопросу. (…) Таким образом, эта книга может быть самым ярким доказательством веры чешского общества в будущую Россию», но с оговоркой, что ее автор «упускает из виду реальность и создает картину (России) с точки зрения своих собственных идей и потребностей» (Doubek 2004: 150).
Однако есть и авторы, которые даже много лет спустя оценивают работу Геллера в однозначно положительном свете, особенно в отношении этнографического самоанализа жизни в России во второй половине XIX века и из-за культурно-релятивистского подхода Геллера к оценке различных «образов жизни и повседневных обычаев» (Bernstein 2007: 11, 39). С сегодняшней точки зрения следует признать, что творчество Геллера в целом практически исчезло из научного, но также из общего сознания чешской общественности. Относительно высокая популярность его работ со временем теряла свою интенсивность. Проявлением этой тенденции является тот факт, что его книги исчезли из публичных библиотек и, за исключением одного романа, ни одна из публикаций Геллера не переиздавалась с 1920-х годов (Bernstein 2007: 37).
Если посмотреть сквозь призму сегодняшнего дня, есть несколько причин, по которым имя Геллера, а тем более послание его работ, кануло в Лету. «Славянский дух вообще и природа русского народа в частности не подходят под готовые идеи современного западного мира; славянству (…) нет нужды проситься на Темзу и Сену, подражать Лондону и Парижу; оно имеет в себе прекрасные зародыши духовной жизни, и их надо культивировать: у него есть свой дух, и в этом духе должен совершаться весь прогресс, если он хочет иметь основание и корни» (Heller 1869: 254). Такие и подобные идеи Геллера не только не соответствуют существующей чешской действительности, но и резко ей противоречат. По этой причине было бы легко обозначить их сегодня как политически некорректные, как взгляды, находящиеся на грани, или, скорее, уже за гранью, приемлемого общественного дискурса в современном чешском неолиберальном обществе.
[1] Slovanství v národním životě Čechů a Slováků, с. 269.
[2] Геллер неоднократно избирался в качестве депутата как в богемский земельный сейм, так и в Имперский совет, высший законодательный орган Австрийской империи.
[3] Это были следующие прозаические произведения: «Král stepi», «Bouře života», «Salomonida», «Ve vyhnanství», «Román na bojišti», «V jižním kraji», «Román na moři», «Román cestujícího člověka», «Pan markýz» a «Eugenia Ivanovna».
[4] Первым в этой области считается серия репортажей журналиста Карела Гавличка Боровского (Боровский 1870), которые стали известны под названием «Картинки из России» (Obrazy z Rus). В основу этой работы легло 18-месячное пребывание автора в России в 1840-х годах. Впервые она была опубликована в виде продолжения в периодическом издании «Pražské noviny» в 1846 году.
[5] Первое издание книги было выпущено тиражом в двадцать тысяч экземпляров, за которое Геллер получил свой «самый высокий пожизненный гонорар» (Bernstein 2007: 11).
[6] Упомянутая глава под названием «Slawische Völker» находится в четвертом томе монументального труда Гердера «Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit» (1784-1791).
[7] Речь идёт о коренных народах России.
