Теории, апеллировавшие к славянской общности и единству, служили важным средством борьбы за национальные права и инструментом обоснования интересов малых славянских народов, не имевших своей государственности. Особое значение «для распространения идеи славянской взаимности имело начавшееся со времен Петра I возвышение России, рост ее мощи, усиление политического и культурного влияния в Европе» [1, с. 11]. Впечатляющие военно-политические успехи России в конце XVIII – начале XIX вв. оказали колоссальное стимулирующее воздействие на славянские народы Австрийской империи. В наибольшей степени это коснулось чешского национального движения, находившегося в это время в начальной стадии своего развития. Непосредственное знакомство чехов с Россией и русскими в ходе наполеоновских войн пришлось именно на то время, когда чешские национальные деятели в силу общего упадка чешской культуры и тяжелого национального положения чехов в Австрийской империи в наибольшей степени нуждались в подобных контактах. По мнению чешских историков, контакты чехов с русскими в 1799-1800 и в 1813 годах привели к «усилению чешского национального самосознания благодаря вере в Россию, независимое славянское государство, населенное народом, говорящим на родственном чехам языке» [2, s. 95].
Во второй половине XVIII в. чешский язык и культура переживали период упадка, вызванного последовательной германизаторской политикой Габсбургов, которая приобрела особый размах в десятилетний период правления императора Иосифа II. Оценивая национальную политику Иосифа II, известный чешский политик и общественный деятель второй половины XIX в. Ф.Л. Ригер отмечал, что «в интересах центрального правительства в Вене император Иосиф планировал обратить все народы империи только к одному языку – немецкому. Эта цель достигалась преимущественно посредством школ, где в качестве единственного языка обучения вводился немецкий. В учреждениях и в администрации также не допускалось использование никакого другого языка, кроме немецкого…» [3, s. 276].
Социальный статус и престиж чешского языка, изгнанного в это время из сферы администрации и образования, резко упали. По словам русского слависта В.А. Францева, «о своем народе чешская молодежь не слышала нигде ничего радостного, ничего возвышающего ее национальное чувство, начиная с приходской деревенской школы и кончая аудиторией университета… Воспитание и мода до такой степени были гибельны и успели так преобразовать всю молодежь, что уничтожили в ней любовь к отечеству и к родному языку. Быть чехом считалось позором, которого избегал всякий, кто стремился к просвещению» [4, с. 4-5]. В этих условиях деятельность национально ориентированных представителей чешской интеллигенции, направленная на поддержку и развитие чешского языка и культуры, сталкивалась с многочисленными проблемами. Одной из самых важных проблем было ощущение собственной слабости, малочисленности, цивилизационной неполноценности и культурно-языкового одиночества. Немаловажную деструктивную роль играло и неверие самих чешских национальных деятелей в способность чешского народа к культурному и языковому возрождению. Даже основоположник научного славяноведения и крупнейший представитель чешской научной мысли конца XVIII – начала XIX вв. аббат Й. Добровский считал неизбежным постепенное исчезновение чешского языка, называя его мертвым языком. Другой проблемой чешского культурно-языкового движения была его изначальная ограниченность узкими рамками исключительно частной инициативы, развитие которой тормозилось негативно-подозрительным отношением со стороны австрийского правительства [3, s. 278].
Борясь с неверием в собственные силы и стремясь пробудить у соотечественников интерес и уважение к родной культуре и языку, чешские национальные деятели апеллировали к идее славянского родства и подчеркивали мощь и многочисленность славянских народов. Один из первых чешских «будителей» К.И. Там в своем публицистическом трактате «Защита чешского языка», написанном в 1783 г., подчеркивал широкое распространение чешского языка, указывая, что он распространен не только в Чехии, Моравии и Силезии, но и в Венгрии, Хорватии, Сербии, Болгарии и даже на Украине и на Руси [4, с. 8]. Знак равенства, который К.И. Там, стремясь подчеркнуть распространенность чешского языка, ставил между чешским и другими славянскими языками, был призван пробудить национальные чувства у чехов и преодолеть их комплекс языковой неполноценности.
Взгляды чешских национальных деятелей, направляемые на другие славянские народы, в наибольшей степени притягивала Россия, единственное к концу XVIII независимое славянское государство, достигшее к этому времени колоссального политического и военного могущества. По мнению русского ученого-слависта В.А. Францева, «блестящая эпоха Екатерины и ее победоносных войн, сильно поднявшая политическое значение России…, вызывала усиленное биение пульса славянского чувства и среди наших западных соплеменников. Добровский в знаменитой речи своей «О преданности и привязанности славянских народов австрийскому дому» (1791 г.), обращенной к императору Леопольду II, отметил единство чехов с великим славянским народом и особенно подчеркнул значение России для славянства. «Славяне, – говорил он, – прежде угнетенные и изгнанные из полабских стран, ныне господствуют в лице русско-славянского племени от моря Черного до Ледовитого… Они отняли у султана Крым и побеждают его, соединенные со славянскими племенами…» [4, с. 12]. Сам факт существования могущественной и независимой славянской державы, родственной чехам в этническом и культурно-языковом отношении, оказывал мобилизующее и стимулирующее воздействие на чешскую интеллигенцию, побуждая ее к работе на национальной ниве и вселяя веру в успех.
Огромную роль в этом отношении сыграли контакты русской армии во главе с Суворовым с чехами в 1799-1800 гг., когда русская армия, являясь союзницей австрийцев в рамках антинаполеоновской коалиции, по пути на театр военных действий дважды прошла по территории Чехии. Местная чешская общественность, прекрасно осведомленная о полководческой славе Суворова и победах русских войск под его командованием, тепло встречала русских солдат, воспринимая их не только как союзников по оружию, но и как представителей родственного чехам славянского народа. 11 июля 1799 г. население Праги с ликованием приветствовало приход русских войск. «От полковника до последнего рядового – все поражают своим геройским видом» [5, с. 32], – отзывались о суворовских солдатах пражские газеты, отмечавшие стремление пражан оказать максимальное содействие союзной русской армии, которая, по их словам, держала себя в Чехии «с большим достоинством». По утверждению одной из местных газет, «все наши пражские граждане, побуждаемые старочешским гостеприимством, чрезвычайно усердно старались доставить удобства этим прославленным и прекрасным воинам, за что эти знаменитые славяне выражали пражанам искреннюю признательность» [5, с. 32].
В декабре 1799 г. на обратном пути в Россию столицу Чехии посетил сам А.В. Суворов, встреченный пражанами как национальный герой. Городские власти Праги, местная аристократия и частные лица устроили в честь русского полководца целый ряд торжественных мероприятий. На пражских улицах Суворова сопровождало неизменное «ура»; пражане восторженно приветствовали русского полководца, как только он появлялся в своей театральной ложе. По отзывам чешских газет того времени, Суворов произвел самое благоприятное впечатление на чехов своей обходительностью, непринужденностью, чувством юмора и веселым нравом [5, с. 32]. Между тем, активная светская жизнь в чешской столице нелегко давалась семидесятилетнему Суворову, поскольку после изнурительного итальянского похода его здоровье резко ухудшилось, а во время пребывания в Праге он простудился и страдал от постоянного кашля [6, с. 478].
Легкомысленная на первый взгляд череда светских увеселительных мероприятий, сопровождавших пребывание Суворова в Чехии, имела более глубокий смысл и последствия. По словам чешских историков, в чешских землях в это время набирало силу национальное возрождение и знаменитый полководец из могучего славянского государства был для чешских патриотов моральным символом их освободительных усилий. Личное знакомство и общение с русскими солдатами способствовало пробуждению славянских чувств и патриотических настроений у многих представителей чешской и словацкой интеллигенции, включая таких известных «будителей», как В. Ганка и Я. Коллар.
Отечественная война 1812 г. и последующий освободительный поход русской армии в Европу явились дальнейшим шагом на пути взаимного познания и взаимовлияния русского и чешского народов.
Вторжение Наполеона в Россию в 1812 г. вызвало живейший интерес и разнообразные ожидания во всем славянском мире. В отличие от польской элиты, всерьез рассчитывавшей на восстановление своей государственности с помощью французских штыков, симпатии чешских общественных деятелей в этой войне всецело были на стороне России. Некоторые пронаполеоновские настроения, вначале имевшие место среди социальных низов чешского общества, ожидавших от Наполеона освобождения от феодальных повинностей, быстро прошли, так как «ожидаемое освобождение не приходило, а бремя войны все тяжелее сказывалось на экономической ситуации и положении сельского населения» [2, s. 95].
Русофильски настроенные чешские общественные деятели, однако, поначалу не могли выражать свои взгляды открыто, поскольку Австрия, в состав которой входили чешские земли, после поражения от Франции была вынуждена вступить в союз с Наполеоном. Издававшаяся в 1812 г. в Праге на чешском и немецком языках официальная «Почтовая газета» сухо информировала пражан о ходе военных действий между Россией и Францией, помещая на своих страницах короткие бюллетени с места событий. Однако в частной переписке и в конфиденциальных беседах представители чешской общественности откровенно выражали свои прорусские настроения. Первые поражения и отступление русской армии в ходе войны с Наполеоном «наполняли сердца славянских патриотов естественной тревогой и мрачными думами о будущем единственной великой и свободной славянской державы. Умы более глубокие и дальновидные сознавали ту глубокую опасность, которою грозил всему славянству возможный и, как казалось, неотвратимый разгром России Наполеоном и приходили в отчаяние. Только немногие из них, особенно те, кто знал Россию не понаслышке, а по личным наблюдениям, не теряли веры в великие силы и духовную мощь русского народа» [7, с. 8].
К числу видных чешских общественных и научных деятелей, которые искренне симпатизировали России, не сомневаясь в ее конечной победе, принадлежал патриарх славяноведения аббат Й. Добровский. Сподвижник Добровского, известный деятель чешского возрождения, поэт и священник А. Марек позднее вспоминал: «Со страшною душевною тревогою, с замиранием сердца следили мы, патриоты, за движением Наполеона и отчаивались за исход борьбы, за наше славянское дело, за судьбу славян. По нашему мнению, Россия должна была проиграть. Эти опасения передал я Добровскому. Но в Добровском я встретил иные мысли. «Россия не падет», – ответил он мне: «Наполеон еще не знает русских, когда им придется защищать свою кожу». И Добровский ободрил мой падающий дух…» [7, с. 8]. Подобные мысли и настроения разделяли и другие чешские патриоты, вынужденные в силу обстоятельств скрывать свои симпатии.
С разгромом Наполеона в России и с вступлением русских войск на территорию Австрийской империи чешская общественность стала открыто выражать прорусские настроения, что нашло свое выражение в ряде поэтических произведений, прославляющих победы русского оружия. С особым воодушевлением чешские поэты и публицисты встретили взятие союзными войскам Парижа и заключение мира с Францией [4, с. 16-17].
В середине августа 1813 г. Прагу посетил император Александр I, следовавший за наступавшей русской армией. Встреча Александра I и австрийского императора Франца I у городских ворот чешской столицы сопровождалась восторженными криками заранее собравшихся в этом месте пражан. Императору Александру, который быстро стал одной из самых популярных фигур в чешском общественном мнении, посвящались многочисленные статьи в чешских и немецких газетах и журналах, издававшихся в Праге. После взятия Парижа по инициативе чешской общественности была отлита памятная медаль об этом событии, на которой на чешском языке была вычеканена надпись «Франц, Александр, Фридрих приобрели прекрасный победный венок. Они сломали оковы Европы, отомстили страдания народов» [4, с. 17]. Обходительность, любезность и заинтересованное отношение Александра I к чехам и чешской культуре произвели самое благоприятное впечатление на чешскую общественность, которая неоднократно выражала восторженное отношение к личности русского монарха.
Послевоенные внешнеполитические проекты Александра I также встретили заинтересованное внимание и поддержку со стороны чешской общественности. Чехи приветствовали план создания Священного Союза, инициатором которого являлся российский император. По словам чешского историка Й. Полишенского, «план создания Священного Союза имел много общего с идеями чешского короля Иржи из Подебрад и Я.А. Коменского. Но дипломатия Меттерниха превратила Священный Союз в полицейскую организацию…» [8, p. 89].
Смерть Александра I была воспринята в Чехии с прискорбием. Чешский поэт Й. Краль излил скорбь чехов в пространной элегии по случаю смерти русского императора. В произведении говорилось о том, что «рыдания вдовствующей России донеслись с далекого Севера до града чешских королей, где чешский лев недавно приветствовал царя, сокрушившего ярость «злого Франка» и даровавшего Европе мир и «золотую свободу» [7, с. 27]. Личность Александра I была настолько популярной среди чехов, что сведения о его пребывании в чешских землях передавались из поколения в поколение и вскоре обросли полулегендарными подробностями, став частью чешского фольклора. Память об Александре I была жива среди чехов и в начале ХХ века. Примечательно, что в 1901 г. чешский этнографический журнал «Чески лид» опубликовал чешскую народную песню о том, как император Александр I, будучи в Чехии, щедро наградил везшего его кучера [9, s. 34].
В ходе военных действий в 1813 г. подразделения русской армии вновь посетили Прагу. Чешская пресса того времени пространно писала о русских, начиная с описания светских мероприятий с их участием и заканчивая списками остановившихся в местных гостиницах русских офицеров и объявлениями о потерянных вещах.
Одним из крупных российских военачальников и общественных деятелей, который побывал в это время в Праге, был адмирал А.С. Шишков, ставший впоследствии президентом Российской Академии. Во время своего пребывания в столице Чехии Шишков установил личные контакты с крупнейшим чешским ученым того времени и убежденным русофилом аббатом Й. Добровским. «Иногда хаживал ко мне здешний ученый, довольно по сочинениям своим известный, аббат Добровский, с которым провождали мы время в разговорах о славенском языке и его наречиях» [5, с. 13], – вспоминал позднее А.С. Шишков. Контакты А.С. Шишкова с Й. Добровским стимулировали интерес к славянским народам в России и сыграли впоследствии роль фундамента, на котором базировалось дальнейшее развитие русско-чешских научных и культурных связей.
Поскольку в Праге умерло много русских солдат и офицеров, получивших ранения в сражениях с войсками Наполеона под Дрезденом и Кульмом в августе 1813 г., Шишков и другие представители русского командования, находившиеся в Праге, выступили с инициативой устройства памятника погребенным в Праге русским воинам. «Прага после жестоких боев, происходивших при отделяющих Саксонию от Богемии горах, сделалась гробом немалого числа российских офицеров и солдат… Сии храбрые воины, защитившие свое отечество, пришли из северных стран свергнуть со всех немецких земель иго насилия и порабощения, – писал А.С. Шишков в написанном им специальном воззвании к местной общественности. – …Достопамятные числа 17 и 18 августа 1813 г. не могут никогда быть забвенны в бытописаниях кровопролитнейших браней. В первый из сих дней российская гвардия остановила прорывавшуюся в Прагу в восемь раз превосходнейшую против себя неприятельскую силу, а во второй, – …совершенно истребила и уничтожила сорокатысячный, под предводительством Вандама, корпус. Вот дела сих, погребенных в Праге, подвижников и соучастников в знаменитой сей битве! Кто не пожелает в память им воздвигнуть ограду и соорудить памятник?» [5, с. 14].
Предложение построить памятник погребенным в Праге русским воинам было горячо поддержано пражской общественностью. Первоначально памятник был воздвигнут в пражском предместье Карлин на месте братской могилы русских солдат и офицеров. В 1906 г., когда Карлинское кладбище было уничтожено, останки русских воинов вместе с памятником были перенесены на Ольшанское кладбище, где они находятся и поныне. «Храбрым российским офицерам, которые от полученных ими ран в сражениях под Дрезденом и Кульмом в августе 1813 г. в городе Праге померли», – гласит надпись на памятнике, ниже которой приведен список погребенных здесь русских офицеров. Летом 1945 г. на Ольшанском кладбище по соседству с местом захоронения русских воинов, погибших в 1813 г., были погребены советские солдаты и офицеры, павшие при освобождении Праги от нацистов в мае 1945 г.
Гуманное и дружеское отношение к русским солдатам и офицерам со стороны населения Праги и городских властей было особо отмечено русским военным командованием и лично императором Александром I. 17 (29) сентября 1813 г. Александр I в письме, адресованном пражскому оберст-бургграфу Коловрату выразил благодарность жителям Праги за участливое отношение к русским воинам. «С глубокой благодарностью узнал я о том ревнивом попечении и о том добродушном и человеколюбивом приеме, который нашли в Праге мои раненые воины, – говорилось в письме Александра I. – Я чувствую потребность выразить жителям этой древней столицы, сколько я умею ценить поступок, который приносит честь их патриотизму и сердцу…» [5, с. 18].
Кроме Й. Добровского, имевшего личные связи с адмиралом А.С. Шишковым, будущим главой Российской Академии, другим крупным представителем эпохи чешского возрождения, испытавшим влияние контактов с русскими в 1813 г., был Й. Юнгман. Знакомство и общение со священником Пензенского ополчения А. Васильевым, который в октябре 1813 г. жил в г. Литомержице в северной Чехии, где в то время находился и Юнгман, оказало большое влияние на этого чешского национального деятеля. Под влиянием этого знакомства Юнгман уже в зрелом возрасте быстро освоил русский язык, любовь к которому он привил и своим единомышленникам, в том числе известному чешскому «будителю» и русофилу А. Мареку. Примечательно, что, овладев русским языком, Юнгман стал активно использовать его в переписке с друзьями как «некоторый вид тайнописи. Эту роль наша азбука играет и впоследствии в интимной корреспонденции чешских писателей…» [5, с. 21].
Однако русский язык в то время был не только способом доверительной коммуникации чешской патриотической интеллигенции, но и важным орудием развития чешского литературного языка. Благодаря усилиям Юнгмана, который, будучи автором пятитомного чешско-немецкого словаря и многочисленных трудов по чешскому языку и литературе, являлся одним из создателей современного чешского литературного языка, ряд русских слов был введен в лексический состав чешского языка, обогатив и подчеркнув его славянский облик. Именно Юнгману и его поколению принадлежит заслуга создания «основ чешского литературного языка и чешской науки» [2, s. 95].
Делясь своим опытом общения с русскими, Й. Юнгман в письме своему коллеге А. Мареку в мае 1814 г. отмечал, что «между ними есть чрезвычайно благомыслящие люди… Не повредит это чехам, что они несколько познакомились с русскими, по крайней мере, они знают ныне, что есть больше славян на свете» [5, с. 22]. Юнгман очень высоко оценивал значение победы России над Наполеоном для всех славянских народов, подчеркивая, что «эта борьба возвеличила славянский мир и немало будет содействовать совершенствованию русских. Недаром Европа узнала их, а они Европу» [5, с. 22].
Еще более ярко и афористично надежды чехов на помощь с востока в борьбе за свои национальные права выразил в своем письме Юнгману А. Марек. По его словам, «с Востока дух Славии веет, оттуда поднимается род сильных, туда с умилением направляют взоры свои славяне… Не беда, что нас с одной стороны теснит немец, а с другой – влачим жалкое существование среди турок. Ведь не исторгнут у нас скипетр Рюрика… Поднесь стоит древняя Москва и неодолимый град Петра. Они, могущественно царствуя, владеют большей половиной двух частей старого света…» [5, с. 23].
Пребывание русских войск в Чехии привело к резкому росту русофильских настроений и среди простых чехов, особенно среди молодежи, которая старалась даже внешне походить на русских, нося высокие сапоги и «русские фуражки». Были отмечены случаи, когда молодые чехи стремились поступить на службу в русскую армию и уйти вместе с русскими войсками. Так, чешские ученики школы в г. Наход в северо-восточной Чехии И. Миллер и В. Бем ушли из дома вместе с русской армией в соседнюю Силезию, стремясь попасть на службу корнетами в полк гвардейских гусар. Впрочем, мечте юных чехов было не суждено сбыться, поскольку мать одного из беглецов, воспользовавшись пребыванием в Находе Александра I, обратилась к нему со слезной просьбой вернуть ей сына. Российский император отдал соответствующее распоряжение и «молодые люди вернулись домой, по свидетельству современника, крайне опечаленные столь скорым концом их военной карьеры. Этими искренними и бескорыстными чувствами к русскому народу были проникнуты все лучшие чешские люди…» [5, с. 21].
Память о пребывании русской армии в Чехии в 1799-1800 гг. и в 1813 г. надолго сохранилась в исторической памяти чехов. Примечательно, что в 1900 г. в столетний юбилей посещения Суворовым и его армией Чехии в г. Телч на чешском языке была издана брошюра под красноречивым названием «Суворов, великий генерал» [10]. Влиятельная пражская газета «Народни политика» в мае 1900 г. дала высокую оценку русской армии и лично Суворову, охарактеризовав его как «одного их самых интересных полководцев всех эпох; сурового, бесстрашного и требовательного к себе и к другим человека; глубоко порядочного и при этом совершенно бескомпромиссного…» [11]. Ассоциация полководческих талантов Суворова и Кутузова и непобедимости их армий с военным могуществом Российской империи сформировала у чехов стойкую веру в непобедимость России. Так, в своих комментариях к начавшейся в 1904 г. русско-японской войне чешская пресса, отмечая возросшую мощь японской армии и флота, тем не менее, единодушно предсказывала победу России. «Как славяне, мы надеемся и верим в победу русского оружия» [12], – писал пражский «Час» 9 февраля 1904 г., выражая взгляды подавляющего большинства чешского общества.
* * *
Решающий вклад России в разгром Наполеона, освободительный поход русских войск в Европу и резкий рост военно-политического могущества и международного авторитета России вызвал в чешском обществе «ясно выражаемое чувство надежды. Сознание племенного единства с великим славянским народом укрепляет эти надежды на помощь с востока. Уже одно существование этой могущественной славянской державы признается залогом более радостного будущего» [4, с. 18].
В значительной степени под влиянием осознания родства с Россией и русскими резко усилились славянские мотивы в деятельности чешских политиков, ученых и общественных деятелей, которые начали рассматривать Чехию и чехов исключительно в общеславянском контексте, подчеркивая их принадлежность к славянской семье народов. «Чешская история есть история народа славянского, занимающего наиболее западные области и сохранившегося в виде полуострова в море немецком» [3, s. 278], – отмечал в своей обзорной работе, рассчитанной на массового читателя, известный чешский политик и общественный деятель второй половины XIX в. Ф.Л. Ригер.
По словам В.А. Францева, «факт глубокого влияния политических событий начала XIX столетия и созданного ими непосредственного сближения славянских племен на пробуждение и утверждение славянского самосознания у чехов не подлежит сомнению» [4, c. 20]. Особую роль в этом процессе сыграл тот образ России и русских, который сложился у чехов под влиянием их контактов с русской армией в начале XIX века и под воздействием побед русского оружия над Наполеоном. «Могущество России, героическая борьба русского народа против наполеоновского нашествия, …помощь России делу восстановления сербской государственности служили большинству лидеров славянских национальных движений в качестве веских доводов в пользу способности их народов к самобытному национальному существованию» [1, c. 11]. Именно в это время в чешской общественной и культурной жизни формируется устойчивая и глубокая русофильская традиция, наложившая серьезный отпечаток на чешское национальное движение в XIX веке. Один из крупнейших чешских политиков конца XIX – первой трети ХХ века, известный чешский русофил и первый премьер-министр независимой Чехословакии К. Крамарж вспоминал, что пражская молодежь бурно приветствовала взятие русскими войсками Плевны в ходе русско-турецкой войны 1877 г., а в домах чешских политических деятелей в это время «часто висел портрет царя-освободителя…» [13, s. 48].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Рокина, Г.В. Теория и практика славянской взаимности / Г.В. Рокина. – Казань: Изд-во Казанского университета, 2005. – 302 с.
- Československý časopis historický. Přehled československých dějin I. Příloha 2. Ročník II. – Praha, 1954. – 177 s.
- Dr. Fr.L. Rieger. Čechy, země a národ. Obraz statisticko-historický / Fr.L. Rieger. – V Praze: Nákladem knihkupectví J.L. Kober, 1863. – 316 s.
- Францев, В.А. Очерки по истории чешского возрождения / В.А. Францев. – Варшава: Типография Варшавского Учебного округа, 1902. – 331 с.
- Федоров, Я. Суворов в Праге / Я. Федоров // Славяне. – 1944. – № 7. – С. 30-37.
- Цветков, С.Э. Александр Суворов. 1730-1800 / С.Э. Цветков. – М.: Изд-во Центрполиграф, 2005. – 490 с.
- Францев, В.А. Русские в Чехии 1813-1823 / В.А. Францев. – Прага: Издание Э.П. Гейстлиха, 1913. – 39 с.
- Polišenský, J. History of Czechoslovakia in Outline / J. Polišenský. – Praha: Bohemia International, 1991. – 143 p.
- Český lid. Ročník XI. Číslo 1. – Praha, 1901. – 158 s.
- Suvorov, velký generál. – Telč, 1900. – 84 s.
- Národní politika. – Praha, 1900. 31 května.
- Čas. – Praha, 1904. 9 února.
- Kramář, K. Na obranu slovanské politiky / K. Kramář. – Praha, 1926. – 257 s.
