Имя Саввы Владиславича графа Рагузинского у нас не особенно хорошо известно широкой публике.
Великий сын сербской Герцеговины до сих пор малоизвестен как в контексте сербско-русских связей, так и в контексте «птенцов гнезда Петрова».
Говоря о сербско-русских связях у нас обычно вспоминают родословную царя Иоанна Васильевича. Нередко – славного Милорадовича. Реже – изрядно оболганного вначале интриганами, а уже много позже – советским кинематографом адмирала Войновича. И уж совсем нечасто вспоминается просвещённый инок. Пахомий Серб.
Воспевая и/или подвергая критике преобразования эпохи Петра Великого, тоже пропускают графа Рагузинского, хотя он был достаточно близок Самодержцу. Быть может, всё дело в том, что фигура выдающегося серба не так колоритна на фоне великих героев и великих прохвостов, окружавших августейшего кормчего. Владиславович был дипломатом и экономистом – его подвиги принадлежали сфере компетенции «рыцарей плаща и кинжала», поэтому громкие подвиги на поле брани – это не про него. Был он человеком очень состоятельным и честным в финансовом отношении – из казны ничего не крал, в придворных фракциях не состоял, и во время послепетровских интриг находился на другом конце Государства Российского – вёл изнурительные переговоры с людьми богдыхана о разграничении владений.
Наши соотечественники краем уха слыхали что-то про какого-то серба, который привёз в Россию арапчонка, внуком которого стал Александр наш Сергеевич; кто-то мог то-то слышать про дипломатические тяжбы с Китаем, но тут речь идёт об очень уж узком круге знающих людей. У нас даже о господаре Молдавии Кантемире больше знают, благо, что экранизировали романтическую историю в телефильме с Михаилом Боярским в роли верного друга России и его дочерью, Елизаветой, в роли молдавской принцессы, якобы последней любви Петра Алексеевича.
Кто-то читал переведённую на русский язык книгу Йована Дучича, совсем преданные серболюбы читали очерки Ранко Гойковича. Ну и, пожалуй, всё.
Несколько лет назад – ещё до эпопеи с ковидом – собирались было познакомить хотя бы то церковную часть нашего населения с деяниями этого малоизвестного сподвижника Петра, и дата была подобрана – трёхсотлетие провозглашения Российской Империи. Взяли за основу роман сербского автора Велимира Ивановича, очистили его от бульварщины и «клюквы». Подогнали сюжет под реалии той поры, характеры русских сановников привели в соответствие с нравами соответствующих персон. Встроили в занимательное повествование вещи серьёзные, подтверждённые документами. Но тут пришёл коронобес, а потом и владыку, который темой должен был заниматься, перевели на другую кафедру. И всё.
Книга о малоизвестном широким народным массам сподвижнике Петра полежала два года в столе, а теперь, после очередной предметной беседы на славянские темы с главным специалистом по Протекторату Богемия и Моравия, я решил познакомить наших читателей с основными вехами судьбы этого славного и незаслуженно полузабытого государственного деятеля.
Заслуги Владиславовича
Граф Савва Владиславович Рагузинский вошёл в историю России как тот, кто:
– осуществлял разведывательную деятельность на территории Османской империи в пользу спецслужб Венеции, а позже передал некоторую информацию Петру Алексеевичу;
– осуществлял деятельность на поприще дипломатическом, с различным, впрочем, результатом: провал Прутского похода, но безусловный успех в деле демаркации границы с Китаем;
– дал дельные советы Петру по денежной реформе;
– привёз в Санкт-Петербург различные артефакты, в том числе злополучную скульптуру Венеры, известную, в числе прочего, по антипетровскому пафосу романа Д.С.Мережковского;
– привёз в пределы государства Российского арапчонка Ибрагима Ганнибала, внук которого, А.С.Пушкин создал отечественную словесность в том виде, в котором мы ею пользуемся до сих пор.
По разведывательной деятельности Саввы мы можем сказать немного, такова специфика рассматриваемого предмета. По вопросу арапа Петра Великого всё более-менее известно.
Вопрос демаркации границы с Китаем требует отдельной обстоятельной работы. Как и обстоятельства, приведшие к провалу Прутского похода. К чести Петра Великого нужно сказать, что ни Кантемир, ни Владиславлевич не был преподнесён в качестве «врагов народа», ибо коль уж Пётр принял окончательное решение, то он имел мужество и отвечать за него.
Будет интересно – непременно расскажем.
А пока, пользуясь случаем, вспомним о двух эпизодах Петровской эпохи, которые нам кажутся достаточно интересными и важными.
Вначале о Венере
Немалая часть православных неофитов, открывающих для себя мир допетровской Руси, так или иначе переживает период отторжения историософской традиции, призывающей всякого русского человека пленяться величием первого российского императора. Речь идёт об отношении к тому глумлению над всем стародавним, которое при августейшем преобразователе имело место быть.
Весьма яркий образ Петра – как предтечи антихриста – изображён в романе Д.С.Мережковского «Антихрист. Пётр и Алексей» (1094-1905). Одним из центральных образов романа является скульптура Венеры, которая по самодурству Петра становится идолом в буквальном смысле слова. И это идолопоклонство становится толчком, побудившим царевича Алексея воспринять свой конфликт с отцом в контексте священной войны. Дальнейшее всем хорошо известно.
Малоизвестно другое.
То, что скульптуру в Россию доставил Рагузинский. И доставил уже после того, как царевич Алексей был умучен в темнице.
Следовательно, эпизод воздаяния скульптуре почестей, так глубоко возмутивший царевича, и – как сказано выше – согласно авторскому замыслу Д.С.Мережковского – толкнувший царевича на путь открытой борьбы с отцом – является плодом вымысла. Символ сильный, символ яркий, но не было этого.
И защитники Петра в полемике с последователями традиций славянофильства почему-то этот аргумент никогда не озвучивают.
Теперь – о денежной реформе
Денежную реформу Петра обычно противопоставляют медным бунтам. И людям, которые не особенно вникают в тему не совсем понятно: а чем же чеканка медных копеек Петром отличается от той же самой операции, которую пытались осуществлять до него?
Что такое деньги?
Есть принятая мера стоимости – допустим, это будет фунт серебра. Разделяем этот фунт на две или три дюжины круглых кусочков, на которых ставим оттиски. Оттиски – это подтверждение того, что казна той или иной короны гарантируют полновесность и доброкачественность монеты. Иногда правители уменьшают вес разменной монеты, чтобы из фунта серебра получить большее количество разменной монеты. Но это – мера временная.
Итак, монета обладает стоимостью постольку, поскольку отчеканена из серебра или золота. Но монета может иметь стоимость и по другой причине.
Кредит.
Если её платёжеспособность будет обеспечена авторитетом короны, то монету можно чеканить из бронзы или меди. Указывая на то, что она приравнена к такой-то серебряной монете.
Иноземцы не захотят принимать медную монету.
А с иноземцами купцы расплачиваются серебром и золотом, а чаще – соболями. Медная монета – это средства для торга внутри государства.
Медная монета имеет ценность не за счёт того, что её можно переплавить на цветной металл, а потому что её стоимость обеспечивается авторитетом казны. Медь не разбавляет серебро, не относится к «полновесным деньгам», но к «кредитным». Как бумажные деньги.
Далее. Владиславич понимал, что денежная система в государстве российском неудобна. И, по всей вероятности именно он предложил Петру упростить эту систему.
Но предложил не идти по тому пути, по которому пошли европейские казначейства, взявшие за основу римскую трёхступенчатую систему. Когда дюжина пенсов или пфеннигов составляет шиллинг, а два или три десятка этих шиллингов уже равны по цене фунту серебра, что и составляет минимальный номинал золотой монеты.
Нет, решил Владиславич, проще по-другому.
Сделать двухступенчатую систему. Считать мерилом монету, которую, например, называют в народе «копием». «Копие» или «копейка» пусть делится на две деньги, деньга – на две полушки. Вот это – мелкий размен. К деньгам и полушкам люди привыкли. А сто «копеек» пусть составляют Русский талер – т.е. рубль. Рубль будет полновесной серебряной монетой в унцию серебра, как и привычный «иоахимсталлер», прозванный на Руси «ефимком». Далее – как во всей Европе. Дробные части «русского талера» будут серебряными. Полновесными. Полтина – половина унции, полуполтина – четверть и так далее.
А медные деньги не полновесные, никто не собирается чеканить чешуйки из меди, сотня которых составила бы унцию веса. Это – путь к бунту. Медная или бронзовая монета значительно крупнее серебряной, и её стоимость определяется казначеством.
Это называется кредитной системой. Если держава сильна, если казначейство есть – как говорят в Европе – «гарант» платёжной способности монеты, то нет никаких препон, чтобы начинать чеканку денег из меди. Не нужно уменьшать вес серебряной монеты. Это приносит весьма незначительный доход, да и вера казне утрачивается. Нужно переходить на медь. В числе прочих мер, это может привести к изрядному казне доходу. Серебро не изымать. Пусть ходит бок о бок с медью. Чтоб не было сомнений и недоумений.
Пётр сомневался: «Ведь бунтовал народ из-за медных денег?!»
Весьма грамотный в вопросах экономики Савва Владиславович убедил Российского самодержца в том, что бунты медные возникают по двум причинам. Или когда власть державная слаба. Или если медная монета по виду и весу не отличается от полновесной серебряной.
В романе Велимира Ивановича, который я в своё время перевёл и отредактировал, сцена заканчивается следующими словами сподвижника Петра:
«Бунтовал народ, потому что Казначейство лукавило. Чеканили медную деньгу по весу и виду серебряной. А надобно, чтобы медная деньга была отлична от серебряной. И не была полновесной, но кредитной. Если талер, то есть рубль, будет иметь вес в унцию серебра, то это вовсе не значит, что сто медных копеек будут весить в совокупности унцию. Нет. По весу и виду медной монеты сделаем арифметику особую. Полновесными, то есть весом в долю унции станут только доли рубля: полтина, полуполтина и десятая доля. Пуд меди стоит пять рублей. Из этого пуда можно отчеканить денег на пятьдесят рублей. Поскольку цена монеты – не вес меди, а назначенная Казначейством стоимость. Которая подержится верой в силу короны».
