С мая 1863 г. ведущим пропольским изданием в Чехии стал еженедельник «Болеславан», издававшийся в г. Млада Болеслав к северо-востоку от Праги. Получавший финансовую поддержку от полонофильски настроенного князя Турн-Таксиса «Болеславан» занял радикальную пропольскую позицию (Žaček 1935: 49). Распространяя полонофильские настроения среди чехов, «Болеславан» апеллировал к культурно-исторической близости чехов и поляков, подчеркивая, что «народ наш осознает братство чехов и поляков и наши народы постоянно помогали друг другу».[1] На страницах «Болеславана» поляки изображались как объект для подражания; Россия представлялась отсталой и реакционной страной-деспотом, не смевшей выступать в роли защитника славян. Если «Народни листы» избегали конфликтов с лидерами национальной партии Ф. Палацким и Ф. Ригером, занимавшими критическое отношение к польскому восстанию, то «Болеславан» вступил с ними по этому вопросу в жесткую полемику.
В статье, опубликованной 1 июня 1863 г., «Болеславан» обрушился с резкой критикой на Ф. Палацкого, приписав ему фразу о том, что «пропольские симпатии нам очень вредят в Петербурге» и что «спасение славянства – в русском царе. В победу поляков я не верю; но если они победят, это станет нашим самым большим несчастьем» (Žaček 1935: 51). Полемизируя с Палацким, «Болеславан» провозглашал, что спасти себя могут только сами народы, а не правительства и тем более не русский царь и что только свободная Польша сможет помочь чехам. «Болеславан» патетически утверждал, что «наиболее естественным» для чехов является союз именно с польским народом, поскольку чехов и поляков связывают некие таинственные «общие интересы».
В своем пространном ответе «Болеславану», опубликованном в «Народних листах» 8 июня 1863 г., Палацкий не без раздражения указал редакции младоболеславской газеты на то, что она распространяет о нём вымыслы и откровенную ложь. С горькой иронией Палацкий посетовал, что к постоянным и привычным для него атакам со стороны немецкой прессы, начавшимся ещё в 1848 г., присоединилась и чешская газета, провозглашающая при этом принципы «народности и свободомыслия» (Palacký 1977: 293). Проанализировав восстание в широком общеевропейском контексте, Палацкий убедительно расставил все точки над «i», выразив отношение к польскому восстанию со стороны более трезвомыслящей части чешского общества, которую раздражала воинственная полонофилия ведущих чешских газет. Попеняв «Болеславану» за намеренное искажение его слов вплоть до откровенного вымысла, Палацкий отметил, что спасение славянства он всегда усматривал в самом славянстве, а отнюдь не в русском царе. Комментируя распространенную в чешской прессе критику российского императора, Палацкий, оговорившись, что он не собирается выступать апологетом царя и российского государственного устройства, являвшегося, по его выражению, неким причудливым «симбиозом монгольско-немецких начал», тем не менее, указал, что «государь, недавно вернувший человеческие права более двадцати миллионам крепостных, является не угнетателем, а, наоборот, освободителем своего народа» (Žaček 1935: 52). Сохраняя верность своему критическому подходу, Палацкий счел необходимым заметить, что он ни в коем случае не собирается выступать в роли «адвоката российского правительства», шаги которого в текущей ситуации, по примечательному выражению чешского историка, «к сожалению, лишены столь необходимой системности и последовательности» (Palacký 1977: 294).
Что касается собственно восстания, то, выразив сочувствие «ведущим неравный бой полякам», Палацкий, тем не менее, категорически заявил, что поляки не имеют никаких шансов на победу и что он считает восстание «огромным несчастьем для славян вообще и для поляков в особенности».[2] По словам чешского политика и историка, «только революционеры и враги славян, а также крайне недальновидные и несамостоятельные в своих суждениях люди могут радоваться военным действиям в Польше».[3] Чешский мыслитель указал, что польское восстание выгодно прежде всего тем, кого страшит растущая мощь России и кто хотел бы поставить этому барьер в лице возрожденной Польши; при этом остальные славяне, по словам Палацкого, станут добычей немцев.[4] Конкретизируя свою мысль, Палацкий подчеркивал, что не имеющая поддержки собственных крестьян польская шляхта может победить только с чужой помощью, главным образом с помощью немцев, которые впоследствии сделают Польшу полностью зависимой от немецкой политики. Вообще Палацкий не скрывал своего резко негативного отношения к польской шляхте, которая, по его мнению, в массовом масштабе давно утратила собственную «славянскость» и была не в состоянии адекватно воспринять те события мировой истории, причиной которых являлась она сама (Palacký 1977: 54).
Реагируя на популярные в чешской полонофильской прессе панегирики польскому свободомыслию, Палацкий не без иронии напоминал своим оппонентам, что польская шляхта совершенно равнодушна к судьбе своих собственных «хлопов»; при этом она без всяких оснований присваивает себе право господства «даже над русским Киевом». Задав риторический вопрос о том, кто предпочтительнее для польских крестьян – собственные паны или русское правительство, Палацкий затронул и табуизированный в чешской прессе сюжет о широко практикуемых повстанцами карательных акциях в отношении противников восстания, крайне негативно отозвавшись о подобной практике.
В Чехии и в Европе подобное выступление Палацкого вызвало колоссальное возбуждение; чешские либеральные публицисты были озабочены тем, что озвученные Палацким мысли могут ухудшить имидж Чехии в глазах «просвещенной» Европы, полностью стоявшей на пропольских позициях. Главный редактор газеты «Народни листы» Грегр сожалел, что предоставил Палацкому возможность опубликовать статью в качестве ответа на нападки «Болеславана»; его беспокоило, что выступление Палацкого привело к росту античешских настроений среди поляков в Вене и в Галиции и вызвало античешские публикации во французской прессе.
Реакция Палацкого на польское восстание вызвала интерес в России. Газета «Русский инвалид» полностью перепечатала данную статью Палацкого в одном из своих номеров под названием «Суждение г. Палацкого о польском вопросе»; при этом в перепечатанной статье был оставлен и нелестный отзыв Палацкого о русском царизме как о «симбиозе татарских и немецких начал».[5] Если оценка Палацким польского восстания была в целом с пониманием воспринята в России, то реакция чешской и европейской прессы на его выступление была прямо противоположной.
Во враждебной Палацкому прессе распускались слухи о том, что он получает крупные денежные суммы из России, за которые его зять Ригер приобрел земельное имение и замок Малеч (Morava 1998: 197). Редактор «Народних листов» Грегр, опубликовавший статью Палацкого, был в этом споре на стороне его противников, сожалея по поводу ее публикации (Žaček 1935: 53). Спор лидеров национальной партии Палацкого и Ригера с редакцией газеты «Народни листы», являвшейся печатным органом их партии, быстро перерос в открытый конфликт, результатом которого было основание Палацким новой газеты «Народ». Данный конфликт стал впоследствии одной из причин раскола национальной партии на старочехов и младочехов.
В поддержку Палацкого выступил его коллега по партии Ф. Ригер, опубликовавший 14 июня 1863 г. в газете «Народни листы» пространную статью в качестве ответа на публикацию русского слависта А.Ф. Гильфердинга, выступившего в газете «День» с критикой чешской прессы за развязанную ей антирусскую истерию. Говоря о сути польско-русского спора, Ригер подчеркивал, что это «борьба между братьями, доставляющая радость только недругам всего славянского рода. От этой борьбы кровью истекает всё славянское племя…» (Žaček 1935: 56). Касаясь деталей польской борьбы за восстановление независимости, Ригер обращал внимание на то, что поляки стремятся к возрождению «старой Польши», включавшей и земли Малой Руси, которая в языковом и историческом отношении является составной частью России. Ссылаясь на авторитет чешских учёных-славистов Добровского и Шафарика, Ригер указывал, что «язык малорусский есть русское наречие» и против этого очевидного факта «бессильны все изобретения польских дилетантов». По этой причине, резюмировал Ригер, «справедливый и компетентный чех не может признать право поляков на малорусские земли… Если бы Россия отдала малороссов полякам, то они подверглись бы ополячиванию и окатоличиванию. Но русский народ на это не пойдёт…» (Žaček 1935: 58). Любопытным было и замечание Ригера о том, что в русско-польском споре русские выступают всегда с более умеренных и примирительных позиций, в то время как «поляки всегда отзываются о русских с ярко выраженной непримиримостью и враждебностью» (Žaček 1935: 58).
Одним из первых на статьи Палацкого и Ригера отреагировал краковский «Час», менторски указавший на ошибочность чешских надежд на Россию и констатировавший, что мнения Палацкого и Ригера никоим образом не повлияют на ход польского восстания; при этом польское издание предупредило чехов, что Европа будет судить о них в том числе и на основании этих высказываний (Žaček 1935: 63). Весьма положительно высказывания Палацкого и Ригера оценил И.С. Аксаков, который в серии своих статей в газетах «День», «Русь» и «Москва» отмечал их объективность и взвешенность в польском вопросе, что было особенно ценно на фоне прочей чешской прессы, поддавшейся «польскому влиянию и фальшивому либерализму» (Žaček 1935: 64).
Палацкий сдержал своё слово о начале издания новой газеты. С декабря 1863 г. стала выходить новая газета «Народ», редакционную политику которой определяли Палацкий и Ригер. Именно здесь Палацкий опубликовал несколько программных статей по польскому вопросу, затронув ряд табуизированных в европейской прессе сюжетов, связанных с польским восстанием. Спустя год после начала восстания, 5 февраля 1864 г. «Народ» опубликовал статью Палацкого «Польский вопрос в наше время», содержавшую наиболее важные мысли чешского историка по поводу польского восстания и польского национального движения в целом. Вначале Палацкий метко и иронично отозвался об общей атмосфере пропольской и антирусской истерии, охватившей в то время Европу и чешские земли. «Если кто-то не готов немедленно поддержать и похвалить «священные усилия» поляков, то его не минет гнев окружающих; самое малое, что его ждёт – обвинение в реакционности, любви к царю и в поддержке российской тирании…»,[6] – писал Палацкий, опираясь и на собственный горький опыт.
Переходя к базовым целям польского движения, Палацкий указывал, что если поляки действительно борются только «за свободу», то с ними согласятся все. Однако принципиально важный нюанс, по мнению чешского историка, заключается в том, что поляки стремятся не только к свободе, но и к восстановлению «старой Польши в границах 1772 года. Иными словами, речь идёт о господстве поляков в Литве, Подолии и на Украине».[7] Между тем, по глубокому убеждению чешского историка, данные области по праву принадлежат России, поскольку именно здесь находилась колыбель русской государственности, что чешский мыслитель легко доказывает, опираясь на очевидные исторические факты. По этой причине, констатирует Палацкий, усилия поляков сталкиваются с патриотическими чувствами русских, побуждая их к сопротивлению и борьбе за свои земли. «Царь является абсолютным монархом в своей империи, но у него нет такой власти, которая позволила бы ему добровольно уступить полякам колыбель своей империи, – отмечал Палацкий. – Если бы он хотел поступить таким образом, то неминуемо был бы проклят своим народом…».[8] Ещё один серьёзный упрек польским повстанцам со стороны Палацкого касался методов повстанческой войны. Палацкий с возмущением отмечал массовость «коварных убийств, клеветы и самой откровенной лжи» со стороны повстанцев, что, по его словам, позорным пятном легло на их «патриотическую репутацию». Чешский историк признавался, что первоначально он не хотел верить в то, что «поляки, которых он всегда считал благородными людьми, способны прибегать к столь недостойному поведению».[9] По мнению Палацкого, полякам необходимы «внутреннее обновление, образование народа и истинная свобода для широких масс».[10]
Данная статья Палацкого, в особенности его резкая критика польского повстанческого террора, вызвала шок и очередной приступ негодования в чешских либеральных кругах, озабоченных тем, что столь резкая критика поляков может «очернить доброе чешское имя» в глазах польского общества и «просвещенной Европы». Чешские либеральные журналисты даже взялись за подготовку конкретных шагов для «нейтрализации» выступления Палацкого. Впрочем, никаких существенных результатов это не принесло.
***
Бурная полемика в Чехии по поводу русско-польского противоборства вызвала гневную реакцию словацких печатных изданий. Издававшиеся в Будапеште «Пештбудинские ведомости», реагируя на публикации в чешской прессе, в июне 1863 г. обвиняли чехов в том, что те «смыкаются с немцами в брани и ругани в адрес русских, тщательно выискивая или выдумывая что-нибудь против России…».[11] Характеризуя само восстание, газета отмечала, что «Польша… не борется за «нашу и вашу свободу», а ведет борьбу не против русского правительства, но против самого русского народа…».[12]
Споры вокруг польско-русского вопроса в чешском обществе не ограничилась прессой. С лета 1863 г. в Чехии появилось несколько брошюр, авторы которых, разделяя взгляды Палацкого, были возмущены или как минимум не согласны с освещением польского восстания в чешской прессе. Так, автор анонимной брошюры под названием «Чешские размышления о польском вопросе», изданной летом 1863 г., осуждая разделы Речи Посполитой, тем не менее, указывал на абсолютную нереальность польского требования о восстановлении Речи Посполитой в границах 1772 г. поскольку в подобных границах поляки оказались бы в роли меньшинства, хотя и привилегированного. По мнению автора данной брошюры, наилучшим способом для поляков сохранить свою народность является «политическая умеренность и связь с Россией» (Žaček 1935: 66).
Резко и нелицеприятно в адрес польских повстанцев высказался чешский публицист и филолог Й. Ранк, который в своей брошюре, критикуя чешских полонофилов, указал на ряд проблемных сюжетов в польско-чешских отношениях и негативно отозвался о поведении повстанцев в ходе восстания. Солидаризируясь с Палацким, Ранк осудил польское революционное правительство за санкционированный им террор, грабежи и насилие, что, по его мнению, ставило польских повстанцев в один ряд с заурядными бандитами. По словам Ранка, вина за тяжелое положение в Царстве Польском лежит исключительно на самих поляках, «склонных к постоянным революциям и не дающих русскому правительству возможности осуществить реформы, от которых они только выиграли бы» (Rank 1863). Обвинения Ранка подтверждались самими повстанцами – в частности, член повстанческого правительства до августа 1863 г. О. Авейде признавал, что главным источником финансирования восстания «были деньги, захваченные повстанцами из законных правительственных касс» (Восстание 1863 года: 529).
Самым бескомпромиссным и радикальным в критике польских повстанцев оказался известный чешский литератор и публицист Ф.Й. Йезбера, опубликовавший брошюру «Русские, сербы, поляки и чехи с остальными славянами», призванную дать критический ответ полонофильской чешской журналистике. Ещё в январе 1863 г. в своем письме священнику русского посольства в Вене М.Ф. Раевскому Йезбера негодовал по поводу «чешских магометан и революционеров», которые, по его словам, «радуются теперешней революции польской, желая раздробления русского народа и разрушения русского государства» (Cesty na východ. Češi v korespondenci M.F. Rajevského 2006: 107).
В предисловии к своей брошюре Йезбера сожалел по поводу «странного и неразборчивого» отношения чешских журналистов к таким понятиям как «правда» и «право». Иллюстрируя свою мысль, чешский литератор язвительно замечал, что чешские газеты с энтузиазмом выдают за доблесть грабежи русских банков польскими революционерами и совершаемые ими убийства русских с помощью кос и виселиц. В то же время справедливые наказания поляков, виновных в этих преступлениях, объявляются чешской прессой «самым отвратительным варварством» (Jezbera 1863: 1).
В ходе своего обширного исторического экскурса в сложную историю чешско-польских отношений Йезбера опровергает газету «Болеславан», подчеркивавшую «вековую дружбу» чехов и поляков. Указав на ряд проблемных фактов в истории чешско-польских отношений, Йезбера с удовольствием цитирует «Краледворскую рукопись», где поляки названы врагами чешской земли, и приводит в качестве примера захват поляками Праги и их последующее изгнание местным населением в 1004 году (Jezbera 1863: 33). В своем анализе сущности польско-русского спора в 1863 г. Йезбера солидаризируется с русским историком-славистом Гильфердингом, провозглашая, что речь здесь совершенно не идет об освобождении польской народности от угнетения и о восстановлении польской независимости. По словам чешского публициста, в действительности речь идёт «о раздроблении русского народа» и восстановлении «в западной части русских земель ига польского меньшинства над русским народом и о разрушении Российской империи» (Jezbera 1863: 53). По сути, Йезбера оказался в то время одним из немногих чешских интеллектуалов, кто в полной мере осознал глубинные цели польской восточной политики, столь ярко проявившие позже в идеологии и практике «прометеизма».
Продолжая и развивая мысли, высказанные ранее Палацким и Ригером, Йезбера подчеркивал, что польские повстанцы претендуют не только на польские этнические земли, но и на обширные русские области, где, по его словам, «русский народ был и остается ядром населения. Поляки ссылаются на некое историческое право… Напоминаю, – писал Йезбера, – что есть более святое право – право национальное. Польские повстанцы в своей гордости и спеси встали под ложное знамя…; их лозунг «за нашу и вашу свободу» является ложным. Они стремятся не к свободе и равноправию, а к господству» (Jezbera 1863: 62).
В качестве иллюстрации Йезбера приводил подробные статистические данные, свидетельствовавшие о том, что поляки составляли незначительное меньшинство в украинских и белорусско-литовских губерниях. Так, из 1.804.970 населения Киевской губернии поляки составляли лишь около 100.000; из 877.200 населения Гродненской губернии численность поляков не превышала 82.000 человек. «Проанализировав статистические данные, – резюмировал чешский публицист, – мы можем убедиться в том, что на землях, где поляки хотят восстановить свое господство, проживает 11.274.287 русских и лишь около 600.000 поляков. В землях, где звучит польский язык, каждый благородный славянин желает братскому польскому племени свободу, но требовать, чтобы незначительное польское меньшинство господствовало над русским большинством, карая и наказывая его, есть преступление…» (Jezbera 1863: 66). В заключение Йезбера вновь предпринял экскурс в историю, напомнив «надменным и высокомерным полякам» время, когда они господствовали над всей Западной Русью, «истребляя злонамеренно и обрекая на муки православную веру и русскую народность. Все то, что их постигло, – эмоционально утверждал чешский публицист, – есть не что иное, как наказание за их нехристианскую гордость и высокомерие» (Jezbera 1863: 73).
Эмоциональная брошюра Йезберы подлила изрядную порцию масла в огонь чешских дискуссий вокруг польского вопроса. Пражские «Народни листы», разумеется, не могли остаться равнодушными к подобным аргументам и ответили Йезбере пространным ироничным фельетоном, приклеив ему ярлык «чешского Муравьева», в демонизации личности которого они успели принять участие.
***
Дальнейшие события сразу показали, что взгляды Палацкого и его сторонников на польский вопрос и русско-польские отношения в целом оказались куда более трезвыми и адекватными, чем взгляды их романтически настроенных оппонентов из числа пламенных, но поверхностных и далёких от реалий чешских полонофилов.
Уже в 1867 г. после печального для чехов австро-венгерского «аусгляйха» и трансформации Дунайской монархии в Австро-Венгрию, в результате чего положение чешских земель в Австрии серьёзно ухудшилось, чешские политики в своем противостоянии с Веной попытались опереться на Россию. Именно с этим было связано знаменитое чешское «паломничество» в Петербург и Москву в 1867 г. для официального участия в проводившейся здесь Этнографической выставке с ярко выраженной славянской окраской. Чешская делегация во главе с Палацким и Ригером оказалась самой многочисленной среди прочих депутаций из славянских земель. Поездка, в ходе которой чешские гости удостоились аудиенции непосредственно у императора Александра II, прошедшей в сердечной и доброжелательной атмосфере, впечатлившей чехов, имела успех и вызвала новый прилив русофильских настроений в чешском обществе. Хотя всех надежд чешских политиков, зачастую завышенных, данная поездка не оправдала и вряд ли могла оправдать, Палацкий впоследствии оценивал её весьма позитивно, подчёркивая, что в ходе данной поездки он имел прекрасную возможность пропагандировать свою программу федерализации Австрии. При этом Палацкий иронично замечал, что в немецкой и венгерской прессе поездку чехов в Россию моментально заклеймили как «предательство западной цивилизации» и даже «принципов свободы и гуманизма» (Palacký 1977: 52).
Критическое наследие Палацкого и Ригера в польском вопросе оказалось востребованным в межвоенный период, когда возникшие в 1918 г. независимые Польша и Чехословакия сразу же стали геополитическими противниками, отношения между которыми стремительно ухудшались. Вопреки неоднократным попыткам Праги нормализовать отношения с Варшавой, которые стали особенно настойчивыми после прихода в 1933 г. к власти в Германии нацистов, официальная Варшава изначально предпочла сделать демонстративную ставку на нацистский Берлин, политика которого вполне соответствовала прометеистским вожделениям польской элиты, грезившей о геополититическом величии на востоке Европы. В январе 1934 г. Германия и Польша подписали декларацию о неприменении силы, которую историки трактуют как скрытый военный союз, направленный не только против СССР, но и против Чехословакии (Морозов 2017). В сентябре 1938 г. накануне и в ходе Мюнхенской конференции Польша приняла активное участие в расчленении Чехословакии, фактически выступив в роли союзника гитлеровской Германии.
Анализируя корни польско-чехословацких противоречий, столь ярко проявившихся в межвоенный период, чешские политики и публицисты указывали на антидемократизм, сословное высокомерие, заносчивость и русофобию польской шляхты. «Чехословацко-польские отношения всегда будут деликатной проблемой, имеющей и явный психологический аспект. С одной стороны, эти отношения связаны с общим развитием двух народов и с более демократической политической и социальной структурой у чехословаков в сравнении с поляками; с другой стороны, имеют значение традиции и воспоминания о предвоенном времени – склонность поляков к австрийцам и мадьярам… и склонность чехов и словаков к России, – говорилось в сборнике, изданном в Праге в 1934 г. и посвящённом проблемам отношений Польши и Чехословакии. – Австрийские поляки долго служили опорой империи против России. У нас уже никто не упрекает Пилсудского в том, что он воевал в германской армии; поляки же до сих пор не могут забыть нам, что вплоть до революции мы уважали целостность царской России» (Polsko a Československo 1934: 10).
Ещё более резко о причинах трений с Польшей высказался в своих послевоенных мемуарах Э. Бенеш. По его мнению, «Пилсудский отдавал себе отчёт в том, что политика соглашения с демократической Чехословакией является несовместимой с недемократическими и антисоциальными тенденциями его полуфашистского режима, поддерживаемого польской аристократией и реакцией» (Beneš 1947: 11). Подобная эволюция чешско-польских отношений и подобные оценки были, по сути, изначально предсказаны в критических размышлениях Палацкого и его единомышленников по польскому вопросу.
ЛИТЕРАТУРА
Восстание 1863 года. Материалы и документы. Показания и записки о польском восстании 1863 г. Оскара Авейде. Москва, 1961.
Морозов С.В. «Варшавская мелодия» для Москвы и Праги. Документы из личного архива И.В. Сталина, Службы внешней разведки Российской Федерации, II Отдела Главного штаба Войска Польского и др. (1933-1939). Москва: Международные отношения, 2017.
Московские ведомости. 4 апреля 1863. № 71.
Русский инвалид. 7(19) июня 1863. № 124.
Beneš E. Paměti. Od Mnichova k nové válce a k novému vítězství. Praha: Orbis, 1947.
Boleslavan. 12.06.1863.
Cesty na východ. Češi v korespondenci M.F. Rajevského. Praha: Masarykův ústav, 2006.
Jezbera F.J. Rusové, Srbové, Poláci a Čechové s ostatními Slovany. S povyjasněním nevzajemného a nepravého vzhledu některých listův českých na polsko-ruskou záležitost. V Praze, 1863.
Morava J. Palacký. Čech, Rakušan, Evropan. Praha: Vyšehrad, 1998.
Národ. 5.II.1864.
Národní Listy. 30.III.1861.
Národní Listy. 20.IV.1861.
Národní Listy. 19.VIII.1861.
Národní Listy. 2.ХI.1862.
Národní Listy. 25.I.1863.
Národní Listy. 19.II.1863.
Národní Listy. 11.IV.1863.
Národní Listy. 8.VI.1863.
Palacký F. Úvahy a projevy. Praha: Melantrich, 1977.
Polsko a Československo. Kde hledati příčiny rozporů polsko-československého? Praha: Orbis, 1934.
Peštbudínské vědomosti. 12.VI.1863.
Rank J. Poláci a Rusové. Úvahy slovanské. Praha, 1863.
Vykoupil L. Slovník českých dějin. Brno: Julius Zirkus, 2000.
Žaček V. Ohlas polského povstání r. 1863 v Čechách. Praha, 1935.
[1] Boleslavan. 12.06.1863.
[2] Národní Listy. 8.VI.1863.
[3] Ibidem.
[4] Ibidem.
[5] Русский инвалид. 7(19) июня 1863. № 124.
[6] Národ. 5.II.1864.
[7] Ibidem.
[8] Ibidem.
[9] Ibidem.
[10] Ibidem.
[11] Peštbudínské vědomosti. 12.VI.1863.
[12] Ibidem.
