Католическая шляхетская среда белорусско-литовских губерний «продолжала формировать польских патриотов, на региональном уровне считавших себя литвинами» (Короткова 2019: 26)[1]. Вполне естественно поэтому, что, в отличие от белорусских крестьян, местная польская шляхта стала главной участницей восстаний 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг., полностью солидаризировавшись с главными политическими лозунгами руководства этих восстаний, которые заключались в возрождении Речи Посполитой в границах 1772 года.
Специфика польской шляхты белорусско-литовских губерний проявилась в идеологии краевости, которая, подчёркивая традиции и культурное наследие Великого княжества Литовского, делала акцент на общем историческом прошлом Польши и Литвы и на безоговорочной принадлежности местных «литвинов» к польской «политической нации»; при этом великороссы, что показательно, демонстративно трактовались как «чуждый элемент и завоеватели» (Короткова 2019: 27)[2]. По сути, краевость небезуспешно выступала в роли местной разновидности польской идентичности; при этом апелляция к локальной культурно-исторической специфике, связанной с эпохой ВКЛ, не только не противоречила общепольскому национальному нарративу, но и была призвана всячески его усилить и легитимизировать. Показательно, что в начале ХХ века идеология краевости умело использовалась польской политической элитой белорусско-литовских губерний для более эффективной полонизации местного белорусского и литовского населения (Гамулка 2008: 20)[3].
Именно в этом контексте можно рассматривать попытки некоторых представителей местной католической шляхты писать литературные произведения, отражающие местный этнографический колорит, на локальных белорусских диалектах латиницей. К наиболее известным литераторам из числа католической шляхты, писавших по-белорусски латиницей, относятся В. Дунин-Марцинкевич, Я. Борщевский и Ф. Богушевич, которых принято считать одними из основоположников современной белорусской литературы. Характерно, что эти «основоположники белорусской литературы» были пламенными католиками и не менее пламенными носителями польской идентичности и культуры; их увлечение местным этнографическим колоритом было лишь локальной разновидностью «хлопоманства», распространенного также среди польской шляхты в Юго-Западной Руси. Что касается белорусов, то они трактовались польско-шляхетскими «хлопоманами» как местная разновидность польского народа с ещё «неразбуженным» польским самосознанием, которое предстояло «пробудить» и, разумеется, как органичная часть будущей независимой Польши.
В сущности, попытки писать на местных белорусских диалектах латиницей правильнее трактовать не как начало белорусской литературы, а как начальную фазу прямой полонизации широких масс белорусского населения. Показательно в этом отношении, что сын Ф. Богушевича, считающегося одним из основоположников современной белорусской литературы, был убеждённым польским шовинистом, не признававшим существования белорусов как отдельного народа.
Аналогичным образом, только на несколько десятилетий ранее, пытались полонизировать галицких русинов представители польской интеллектуальной элиты Восточной Галиции, также предпринимавшие попытки писать на русинских диалектах Галиции польской латиницей и трактовавшие галицких русинов как локальную ветвь польского народа. Одним из наиболее активных польских деятелей Галиции, который занимался подобной полонизаторской работой, был известный польский этнограф и литератор В. Залесский. Только после окончательного фиаско проекта прямой полонизации галицких русинов и был запущен «украинский проект», направленный на полный отрыв галицких русинов от Русского мира и курировавшийся как австрийскими властями, так и польской администрацией Галиции.
Собственно говоря, носителями подобных взглядов были и другие известные польские деятели – уроженцы белорусско-литовских земель, в том числе Тадеуш Костюшко и Адам Мицкевич, рассматривавшие белорусов исключительно как пассивный этнографический материал для последующей полонизации. Подобные взгляды в значительной степени унаследовали и руководители Второй Речи Посполитой, проводившие в межвоенный период жёсткую политику полонизации белорусского населения. Инициатором подобной политики был также уроженец белорусско-литовских земель Юзеф Пилсудский, ставший «начальником» государства и объектом поклонения в межвоенной Польше.
Полемизируя со сторонниками идеи о «белорусскости» Тадеуша Костюшко, известный белорусский историк В.Ф. Гигин подчёркивает: «Теория о «белорусскости» Т. Костюшко не выдерживает критики. Как ни прискорбно это звучит, к концу XVIII века Беларусь не выступала не только как независимое государство, но даже в принципе как субъект политических отношений. После Люблинской унии 1569 года происходила стремительная полонизация шляхетского сословия и значительной части горожан ВКЛ. В 1696 году был запрещён старобелорусский язык. Полонизация не обошла стороной и семью Костюшко. Сам Тадеуш, обучавшийся в пиарской коллегии, где преподавание проходило на латинском и польском языках, и Рыцарской школе в Варшаве, был совершенным поляком по своему самосознанию… Одной из главных целей повстанцев Т. Костюшко было восстановление Конституции Речи Посполитой 3 мая 1791 года, которая фактически ликвидировала даже призрачную автономию ВКЛ, превратив его в одну из провинций польского государства. В Конституции упоминается исключительно польский народ, а название «Польша» неоднократно приводится как синоним Речи Посполитой… Все документы повстанцев в ВКЛ составлялись исключительно на польском языке, они буквально пропитаны идеями польскости…» (Гигин 2009: 87)[4].
Показательно при этом, что в ходе восстания под предводительством Костюшко в 1794 году симпатии подавляющего большинства местных белорусских крестьян были не на стороне польских шляхетских повстанцев, а на стороне русской армии, что отмечали как русские офицеры, так и представители польских повстанцев. Так, например, русский генерал В.Х. Дерфельден в своём письме графу Салтыкову 25 мая 1794 года писал о том, что наблюдает среди крестьян «приверженность более к нам, нежели к полякам» (Гигин 2009: 88)[5].
Красноречивым индикатором настроений среди белорусского крестьянства является также тот факт, что неоднократные попытки руководителей польского восстания произвести рекрутский набор среди белорусского населения всегда заканчивались неизменным фиаско. «Внимательное изучение программы восстания 1794 года, – обоснованно подчёркивает В.Ф. Гигин, – показывает, что его успех привёл бы к абсолютной полонизации Беларуси и исчезновению белорусского народа. Победа суворовских войск изменила такую логику событий…» (Гигин 2009: 95)[6].
Что касается классика польской литературы, выдающегося поэта Адама Мицкевича, то его в известном смысле можно считать олицетворением умонастроений польской элиты белорусско-литовских земель. Будучи пламенным польским патриотом и безусловным сторонником возрождения Речи Посполитой в её исторических границах 1772 г., А. Мицкевич являлся ярким символом и одновременно интеллектуальным мотором польских патриотических кружков, возникших в Виленском университете, наиболее известными из которых были кружки филаретов и филоматов. В 1820 г. А. Мицкевич, будучи молодым студентом, написал даже «Песнь филаретов», в которой были следующие более чем показательные строки:
К чему здесь речь чужая?
Ведь польский пьём мы мёд
Нас всех дружней сближает
Речь, что поёт народ… (Мицкевич 2000: 35)[7].
Ещё более показательными были строки, написанные Мицкевичем в его знаменитой поэме «Дзяды», в которых лирический герой Мицкевича прямо признаётся в том, что «я сын Христовой церкви и поляк, крест и погоня – видишь, вот мой знак» (Мицкевич 2000: 248)[8]. Более чем красноречивым является и то обстоятельство, что во время Крымской войны 1853-1856 годов А. Мицкевич не поленился отправиться из Парижа в Константинополь, где он пытался сформировать польские легионы для участия в войне против России на стороне англо-франко-турецко-сардинской коалиции. Страстно ожидавшие разгрома Российской империи польские патриоты, включая Мицкевича, связывали с этим реализацию своих надежд на возрождение Речи Посполитой. Именно в Константинополе Мицкевич тяжело заболел и умер, так и не дождавшись вожделенного возрождения Польши…
Тем не менее, несмотря на столь яркую и недвусмысленную манифестацию своей «польскости» и постоянные проявления польского патриотизма, некоторые особо креативные белорусские интеллектуалы, отважно бросая вызов элементарному здравому смыслу, умудряются настаивать на глубинной «белорусскости» А. Мицкевича, апеллируя прежде всего к его месту рождения…
Лакмусовой бумажкой, отражавшей состояние умов разных слоёв населения в белорусско-литовских губерниях Российской империи, стало поведение жителей данных губерний в ходе переломных для судеб России внешнеполитических событий. Так, в отчёте III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии за 1854 год говорилось, что начавшаяся годом ранее Крымская война «в жителях Царства Польского возбудила преступные чувства и мечты. Они надеялись, что Россия не выдержит борьбы, по их мнению, неравной с европейскими державами, и мечтают о восстановлении прежней Польши» (Россия под надзором 2006: 439)[9].
Любопытно, что при этом характеристика положения в белорусских и малороссийских провинциях была существенно иной. По словам автора отчёта III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графа Орлова за 1854 год, «в губерниях, возвращённых от Польши, собственно польские патриоты также питают нерасположение к нам и мало сочувствуют успехам нашего оружия. При всём том, в этих губерниях представляется менее опасности, нежели в Царстве Польском, потому что в них, особенно в губерниях Волынской, Подольской и Киевской, жители низших сословий почти все русские родом и православные по вере, вполне преданные нашему правительству. Если в этих губерниях, и ещё более в Литве, найдутся отдельные личности с вредными намерениями, то они не встретят в общей массе ни одобрения, ни поддержки» (Россия под надзором 2006: 439)[10].
Ещё более выразительной была характеристика положения в белорусско-литовских губерниях во время польского восстания 1863-1864 годов, содержавшаяся в «Нравственно-политическом обозрении за 1863 год», подготовленным III Отделением. По словам автора «Обозрения» князя Долгорукова, «крестьянское население, чуждое по своему происхождению польским идеалам, оставалось, невзирая на все внушения ксендзов и дворян, верным своему долгу и смотрело неблагосклонно на их патриотические затеи. В юго-западном крае население это, коренное русское и, кроме немногих бывших униатов, чисто православное, готово было во всякое время истребить все польские элементы вконец… В Белоруссии… дворянское сословие на крестьян также рассчитывать не могло, тем более что они, как старые русские, так и бывшие униаты, ненавидят своих помещиков…» (Россия под надзором 2006: 629)[11].
***
Многовековой польский «натиск на восточнославянский православный Восток», который имел ярко выраженный колониально-культуртрегерский характер, и шёл рука об руку с агрессивным католическим прозелитизмом, привёл к глубокой и болезненной трансформации основ народной жизни и культуры коренного населения белорусско-литовских и малороссийских земель.
Местная традиционная культура восточных славян и литовцев была использована польскими колонизаторами в качестве сырья для обогащения и развития польской культуры. Подвергшееся польской этнокультурной и этноконфессиональной экспансии и изрядно унавоженное польско-католическим культурным влиянием польско-восточнославянско-литовское пограничье стало к XIX веку своеобразным польским культурным оазисом, где созревали пышные плоды польской культуры. Неслучайно, что самые известные польские поэты XIX века – А. Мицкевич и Ю. Словацкий – были уроженцами соответственно белорусско-литовских земель и Волыни, а один из крупнейших польских историков и мыслителей XIX века Й. Лелевель перед своей эмиграцией в Европу являлся профессором Виленского университета. Уроженцем Виленщины был и самый известный поляк ХХ века Ю. Пилсудский, частенько именовавший самого себя «литвином» и сыгравший решающую роль как в возрождении независимого польского государства в 1918 году, так и в выстраивании внутреннего фундамента и внешнеполитического вектора развития Польши в межвоенный период.
Вплоть до 1860-х годов польская культура уверенно занимала доминирующее положение на всей территории белорусско-литовских губерний, хотя этнические поляки составляли здесь незначительное меньшинство. Польская элита данного региона умело и изобретательно пользовалась некомпетентностью, чрезмерным космополитизмом и многочисленными административными промахами российских властей, извлекая из этого практическую пользу и постоянно усиливая свои позиции. Фраза одного из лидеров польского восстания 1863 г. З. Сераковского о том, что все те, кто умеет читать и писать на этой территории, делают это по-польски, являлась меткой характеристикой местных социокультурных реалий того времени.
Ситуация в белорусско-литовских губерниях стала постепенно меняться лишь после Полоцкого церковного собора 1839 г., когда благодаря поистине титаническим усилиям митрополита Иосифа Семашко белорусские униаты вернулись в лоно Православия и было положено начало процессу формирования местной православной интеллигенции, давшей толчок развитию идеологии западнорусизма, а также после подавления польского восстания 1863-1864 гг., когда в результате решительных и продуманных действий Виленского генерал-губернатора М.Н. Муравьёва был начат процесс системной и последовательной деполонизации белорусских земель, который, однако, оказался длительным, болезненным и крайне сложным.
Литература
Гамулка К. Паміж Польшчай і Расіяй. Беларусь у канцэпцыях польскіх палітычных фрміраванняу. Вільня: Палітычная сфера, 2008.
Гигин В.Ф. Суворов vs Костюшко. «Забытые» факты из истории восстания 1794 года в Беларуси // Беларуская Думка. 2009. № 10.
Гильфердинг А.Ф. Россия и Славянство. Москва: Институт русской цивилизации, 2009.
Короткова Д.А. Белорусские земли в советско-польских отношениях. Разменная монета в противостоянии двух держав 1918-1921 гг. Москва: Центрполиграф, 2019.
Коялович М.И. Чтения по истории Западной России. Минск: «Беларуская Энцыклапедыя», 2006.
Любавский М.К. Литовско-русский сейм. Москва: Университетская типография, 1900.
Любавский М.К. Основные моменты истории Белоруссии. Москва, 1918.
Марзалюк I. Традыцыйная гiстарычная iдэнтычнасць палоналiтвiнскай шляхты ў першай палове XIX ст. // Актуальные проблемы социально-гуманитарного знания в контексте обеспечения национальной безопасности. Минск: ВА РБ, 2014.
Мицкевич А. Избранная поэзия. Москва: Панорама, 2000.
Наумович И. Пятидесятилетие (1839-1889) воссоединения с православной церковью западно-русских униатов. Исторический очерк. Санкт-Петербург: В Синодальной типографии, 1889.
Романчук А. Правительственная политика Российской империи в отношении униатов в последней четверти XVIII – первой трети XIX в.// Вызовы Православию. От митрополита Семашко до наших дней. Материалы международной научной конференции XVII Чтения памяти митрополита Литовского и Виленского Иосифа (Семашко, 1798-1868) 5-7 декабря 2024 г. в Жировичском монастыре. Белград-Жировичи-Минск, 2025.
Россия под надзором. Отчёты III отделения 1827-1869. Москва: Российский Фонд культуры, 2006.
[1] Короткова Д.А. Белорусские земли в советско-польских отношениях. Разменная монета в противостоянии двух держав 1918-1921 гг. Москва: Центрполиграф, 2019. С. 26.
[2] Там же. С. 27.
[3] Гамулка К. Паміж Польшчай і Расіяй. Беларусь у канцэпцыях польскіх палітычных фрміраванняу. Вільня: Палітычная сфера, 2008. С. 20.
[4] Гигин В.Ф. Суворов vs Костюшко. «Забытые» факты из истории восстания 1794 года в Беларуси // Беларуская Думка. 2009. № 10. С. 87.
[5] Там же. С. 88.
[6] Там же. С. 95.
[7] Мицкевич А. Избранная поэзия. Москва: Панорама, 2000. С. 35.
[8] Там же. С. 248.
[9] Россия под надзором. Отчёты III отделения 1827-1869. Москва: Российский Фонд культуры, 2006. С. 439.
[10] Там же.
[11] Там же. С. 629.
