Йозеф Голечек (1853-1929) принадлежал к известным чешским писателям последних десятилетий XIX и первых десятилетий XX века. С его романами, действие которых происходит в южночешской сельской местности, в большей или меньшей степени до сих пор знакомятся подростки в рамках школьного изучения. Кроме того, произведения этого автора пользуются определенной популярностью и в узких кругах взрослых читателей, даже несмотря на то, что они не входят в список современных бестселлеров. Напротив, его не относящиеся к беллетристике теоретически ориентированные тексты сегодня в значительной степени забыты, невзирая на то, что их оригинальность до сих пор привлекает внимание некоторых ученых.[1] Следует отметить, однако, что Голечек был не только писателем, журналистом и самобытным мыслителем, но и ведущим чешским славянофилом своего времени. В конце 1930-х годов в статье, посвященной десятой годовщине его смерти, чешский социолог Эмануэль Халупны даже назвал Голечека «оракулом нации».[2] Этой особой чести Голечек был удостоен по причине разочарования чешской общественности того времени предательством Чехословакии со стороны ее западных союзников, кульминацией которого стал так называемый Мюнхенский диктат в сентябре 1938 года. С другой стороны, это политическое фиаско межвоенной чехословацкой политики подтвердило справедливость многих, как тогда казалось, пророческих высказываний Голечека относительно общей ориентации чешского общества.
Будучи журналистом, он участвовал в работе ведущих чешских газет и журналов, однако, помимо его обширной художественной литературной деятельности, в творчестве этого сторонника чешской культурной и политической ориентации на Россию особое внимание следует уделить двум произведениям, которые он посвятил этой стране. Интерес Голечека к российским реалиям прослеживается с самого детства – будучи 14-летним школьником, он решил выучить русский язык, и с возрастом его интерес к восточнославянским реалиям только усиливался.[3] Кульминацией этой заинтересованности стало его путешествие в Россию.
За свою жизнь Голечек посетил Россию в общей сложности три раза. Первый раз это было в 1887 году, и это путешествие, длившееся несколько месяцев, было также самым продолжительным и самым продуктивным с точки зрения изучения российских реалий. Он привез оттуда не только вдохновение для своих последующих художественных произведений, но и использовал полученные знания и опыт в двух обширных образовательных работах, в которых подробно рассматривал Россию и чешско-российские отношения. По его собственным словам, он путешествовал по России, чтобы познакомиться со страной и повседневной жизнью ее жителей. Подобные путешествия чешских писателей в «Святую Русь» не представлялись исключительными в то время. Они относились к категории так называемых «восточных паломничеств», как обозначил тогдашнюю чешскую практику современный историк литературы и критик Арне Новак (Novák 1921, 137). Эти путешествия на славянский Восток, в которых принимали участие ведущие чешские писатели того времени, такие как Элишка Красногорская, Юлиус Зейер, Сервац Геллер, Йозеф Сватоплук Махар, Сватоплук Чех, Антал Сташек, Алоиз Йирасек и многие другие, можно рассматривать и как одно из проявлений современного русофильства чешских интеллектуалов, и как проявление стремления к познанию экзотической среды, особенности которой они пытались донести до чешской читательской аудитории. В этом смысле Голечек не был исключением. Среди своих коллег он выделался интенсивностью интереса к российским реалиям и мысли, стремлением передать их в чешскую среду, а также собственным осмыслением полученной информации под новым углом зрения.
Отправной точкой в размышлениях Голечка, которые он развивал в первой из своих ориентированных на Россию работ, опубликованной в 1891 году под названием «Русско-чешские очерки»,[4] было убеждение, что чешское общество недостаточно и искаженно информировано о российской действительности. По его словам, чехи любят русских, но в то же время, как и другие европейцы, они полны множества укоренившихся, устаревших и глупых предрассудков, как будто русские – это «какие-то мифические чудовища» (Holeček 1891: 3). Наибольшим недостатком в развитии «национально-славянской идеи» в Чехии он назвал то, что местное население было незнакомо с учением русских славянофилов (Holecek 1891: 39). По этой причине он взял на себя задачу обсудить и первым из чешских интеллектуалов интерпретировать «изысканный труд» Николая Яковлевича Данилевского «Россия и Европа». Эта книга, которой Голечек посвятил целую главу своей работы, была опубликована на чешском языке несколько лет спустя под эгидой «Славянской матицы» под названием «Россия и Европа: Мнение о культурных и политических отношениях славянского мира к миру германо-романскому» (Оломоуц 1897). Голечек отмечал ценность книги Данилевского прежде всего в демонстрации «духовного самосуществования славянского мира», к которому должны присоединиться и другие славяне, не только декларативно, но и ментально, культурно и политически. Конечно, этот призыв был направлен, в первую очередь, на самых западных и, следовательно, с его точки зрения, наиболее «деславянизированных» славян, т.е. чехов. Голечек творчески интегрировал многие идеи Данилевского, особенно те, которые касались славянской цивилизации, в свою собственную концепцию «славянского вопроса» и далее адаптировал их к чешским и, в более широком смысле, центральноевропейским реалиям.
Уже в этой ранней работе он изложил свою идею современного чешского славянства, которое больше не должно было принимать форму преобладавшего тогда еще непрактичного и социально бесплодного «культурного» славянства, но должно было принять облик славянства «политического». Подчеркивая политическую актуальность «славянской идеи» и еще больше подчеркивая значение России для всего «славянского мира», Голечек внес свой вклад в идеологическую базу формирующегося новославянского движения. Поэтому неудивительно, что он считал чешскую национальную идентичность связанной исключительно с более широкой славянской идентичностью: «Мы никогда не должны отделять чешскость от славянства. Идея исключительной чешскости – это упадок национального сознания и духа и предвестник гибели, которая падет на чешскую нацию тем вернее и тем быстрее, чем малочисленнее, запущеннее, слабее сама нация» (Holeček 1891: 82). Славянский мир был для него «сообществом судьбы» (Holeček 1891: 113), недуги которого, однако, составляли «грех разобщенности». «Мы (славяне) достаточно долго были разделены – что ж, давайте теперь начнем объединяться! Давайте устраним препятствия между нами, устраним предрассудки, которые являются чужим шепотом, и недоразумения, которые не представляют существенных различий и могут быть устранены только доброй волей!». Поэтому Голечек уделял большое внимание поиску единых общеславянских платформ, которые позволили бы интеллектуально и политически объединиться, сохранив при этом этническое своеобразие отдельных славянских народов.[5]
Голечек отводил важную роль процессу «слияния» отдельных славянских этнических групп в более широкое целое в поиске единого славянского языка. По этой причине он уделил данному вопросу значительное внимание в своей работе. Культурная конвергенция могла быть достигнута только через общий славянский лингва франка, которым, по его мнению, мог стать только русский язык, поскольку только русский мог приобрести «значение общеславянскогоязыка». «Пусть славяне говорят, как хотят, но пусть пишут на одном, общем, ‚взаимном‘ языке, который должен заменить восемь ‚невзаимных языков и наречий‘» (Holecek 1891: 141). Голечек, однако, был реалистом и понимал, что требование достаточного знания русского языка было применимо только к «славянским высшим классам», особенно к интеллигенции и ученым, которые должны были овладеть русским языком в той степени, чтобы использовать его в общении друг с другом и с иностранными партнерами. В разработке его языковой концепции представляется важной и актуальной также идея о том, что тот, кто контролирует школьную систему, контролирует будущее нации: «Европейские государства, интересующиеся образованием, не только занимаются воспитанием молодежи, но и проводят свою политику в школах, прививая молодежи взгляды и предрассудки, которые поддерживают их политику, и таким образом формируя из маленьких детей людей, соответствующих своим собственным вкусам и мыслям» (Holecek 1891: 192-193). Поэтому вопрос о создании общего письменного языка для всех славян должен был рассматриваться не только как культурный, но и как в значительной степени политический.
Укрепление межславянской солидарности на политическом уровне было, по мнению Голечека, необходимо и по другим причинам, поскольку «наши национальные противники (…) хотят, чтобы славян не было, а если они уже существуют и их нельзя стереть с лица земли, они предпочли бы, чтобы они были раздроблены, чтобы среди них было столько партий, столько людей, столько ‚наций‘ и столько литератур» (Holeček 1891: 284). От Данилевского, которого он неоднократно называет «необычайно оригинальным» мыслителем, Голечек перенимает идею о том, что Запад, то есть «германо-романский мир», является вечным врагом всего русского и славянского (Holeček 1891: 43). Агрессивный Запад стремится ослабить весь славянский мир, а историческая миссия России – стать «представителем славянского мира», его объединителем, сторонником, защитником и главной политической силой.
В «Поездке на Русь»,[6] второй книге, посвященной русской тематике, Голечек еще больше углубил свое критическое отношение к западной культуре. Многие страницы этого объёмного труда пронизаны прогнозами об упадке Европы и Запада в целом, опять же, интересным образом опираясь на русских славянофилов и предвосхищая таких мыслителей, как Освальд Шпенглер. По его собственным словам, написать эту книгу его побудило «отчаянное негодование» по поводу духовного состояния чешской нации. Как он сам признался в одном из своих частных писем, этим текстом он хотел «насильно вырвать чехов из оргии с Западом», которые, по его мнению, были наполнены удовлетворением от того, что их считают «рабской армией Запада». Он считал такое отношение самообманом, в котором Голечек предвидел «пропасть, бездорожье и гибель» чешского народа, единственной надеждой которого в этой мрачной ситуации был совместный с остальным славянством путь к признанию своей общечеловеческой задачи, которая заключалась в «исправлении ошибок западной культуры» (ср. Voborník 1913: 59).
Хотя на первый взгляд может показаться, что многие идеи Голечека перекликались с идеями чешской политической элиты того времени, но с исторической точки зрения его призывы к необходимости развития славянской взаимности оставались лишь ‚гласом вопиющего в пустыне‘. Тем не менее, даже в начале 20-го века, в эпоху подъема так называемого новославянского движения, многие взгляды Голечека смогли дойти до ведущих чешских политиков. Например, известно, что среди благодарных читателей его работ был Карел Крамарж, а также другие сильно пророссийски настроенные политики из Национальной партии свободомыслящих (Národní strana svobodomyslná, т.н. младочехи). Однако, дальнейшему развитию событий помешали обстоятельства, на которые отдельная личность не смогла бы повлиять в одиночку. Итоги Первой мировой войны, две русские революции и то, каким образом впоследствии была восстановлена чешская государственность, существенно изменили геополитическую ситуацию в Центрально-Восточной Европе. Концепция Голечека о широко понимаемой славянской политике, которая должна была превалировать над культурным славянством, практиковавшимся до этого момента, стала нереальным идеалом. Славяне, которые, согласно Голечеку, должны были быть благодарны России за само ее существование (Holeček 1891: 124), получили свою послевоенную государственность благодаря западным державам-победительницам, в то время как Россия, как таковая, перестала существовать де-факто. Поэтому неудивительно, что Голечек, будучи сторонником идеи славянской федерации, был глубоко разочарован событиями, последовавшими за 1918 годом, как в России, так и на его родине.
Danilevský Nikolaj Jakovlevič: 1897, Rusko a Evropa: Názor na kulturní a politické poměry světa slovanského ke germánskorománskému, Olomouc.
Holeček Josef: 1891, Ruskočeské kapitoly, Praha.
Holeček Josef: 1896, Zájezd na Rus, Praha.
Hrebiková Anežka: 2015, Josef Holeček a Rusko, In: Časopis Národního muzea, řada historická 184/1-2, s. 19-30.
Novák Arne: 1921, Svatopluk Čech. Dílo a osobnost. Díl první. Praha.
Voborník Jan: 1913, Josef Holeček, Praha.
[1] Личность и творчество Голечека стали предметом целого ряда исследований, включая дипломные работы аспирантов из молодого поколения ученых.
[2] Сров. Chalupný Emanuel, Josef Holeček, Věštec národa, In: Venkov 5.3.1939.
[3] Помимо русских, Голечек проявлял повышенный интерес к южным славянам, особенно к черногорцам.
[4] Holeček Josef: 1891, Ruskočeské kapitoly, Praha.
[5]Целый отрывок книги посвящен вопросу о возможности русификации других славян. Голечек считает эту альтернативу совершенно невозможной: «Не может быть и речи о русификации славян. Все эти опасения необоснованные, хотя вряд ли можно назвать бедствием славянских народов, если они проснутся в одно прекрасное утро с русской идентичностью»(Holeček 1891: 93-94).
[6] Holeček Josef: 1896, Zájezd na Rus, Praha.
